Отпускник

— Вы говорили, что с кем-то знакомили Андрея Михайловича? — прервал я его благостные мысли. — С какими-то людьми из органов…

Николаев моментально насторожился. Взгляд его стал колючим, неприязненным.

— А зачем вам? Вы же не журналист… — тут он вспомнил, что не попросил у меня никаких документов, удостоверяющих личность. — Чем вы, вообще, занимаетесь? Можно взглянуть на ваши… э-э… я конечно доверяю Юлии Вениаминовне… но все же… все это, как-то странно.

— А вот это лишнее! — четко разделяя слова, властно и холодно сказал я, хватит уже с ним миндальничать и сопли жевать. — Меня интересует, кто такой Березин?

Николаев под моим взглядом сжался в своем кресле (Ага! Действует!). Мысли его моментально стали тоскливыми. "Сука, гад! Что тебе надо? Что вы все ко мне привязались со своим Климонтовичем? Не будет никаких денег… бл-я-я… так и знал… зачем я приперся — жадный мудак… Березин… Березин… Березин…" Его словно заклинило. Из смутных картин, видневшихся в сумраке его мозга, мне удалось понять, что после моего утреннего звонка Николаев тут же перезвонил этому самому Березину и спросил, что ему делать?

Ага, телефон Березина, по крайней мере, у меня есть!

— Ну и? — снова сказал я. — Кажется, был задан вопрос?

Николаев еще больше сжался, но потом его воля не выдержала, и он затараторил будто прорвало. По его словам, выходило, что Березин, какая-то крупная шишка в местном УФСБ. Ни звания его ни должности он не знает, но что важный человек — это точно. Николаева он использует, когда нужно слить дезу или компромат на каких-нибудь оборзевших местных начальников и бизнесменов, это создает Николаеву имидж чрезвычайного осведомленного и принципиального борца с коррупцией и преступностью, так что на следующий год он даже собрался баллотироваться в городскую думу. В свою очередь Николаев делает для Березина регулярные рапорты, суммируя сведения от всех своих источников во власти, в органах и криминалитете. Зачем ему это — журналист не знает… источников что ли у Конторы мало? Но таким образом существует этот взаимовыгодный симбиоз, хотя и на самого Николаева компромат имеется. Климонтович каким-то образом прознал про их связь (да уж понятно, каким образом) и потребовал познакомить его с Березиным. Зачем ему было это надо Николаев не знает и знать не хочет, но Климонтовичу он отказать не мог (да уж ясно, что не мог!). Березин, как ни странно, тоже проявил интерес. В итоге, знакомство состоялось. Дальше они уже взаимодействовали без него, и больше он ничего не знает и знать, опять-таки, не хочет. Знает только, что Березин, тоже кажется, не верит в случайную смерть Климонтовича и велел ему сообщать, если кто-нибудь вдруг заинтересуется этим делом. Таким образом, когда вчера вечером позвонила Юлька и стала плести какую-то чушь про наследника, он понятное дело, не поверил и сразу доложил кому следует. А сегодня я и сам объявился… он не хотел встречаться, но Березин приказал ему ехать и узнать, что надо этому наследнику. Жучка вот привесили, — после этих слов Николаев расстегнул ворот рубашки и показал микрофон, прилепленный пластырем к груди. Журналиста теперь было не узнать, от вальяжного самоуверенного типа ничего не осталось. В кресле сидел жалкий поникший человечек и мыслей у него в голове опять никаких не было. Видать по этой теме все кончились, а про другое я его не спрашивал.

Тэкс! — поздравляю, гражданин бывший ученый! Вот вами уже и с ФСБ интересуется… быстро, однако! Страха, впрочем, не было, мозг работал четко. Первым делом следует избавиться от микрофона, ну и от самого Николаева. Потом как-то смыться отсюда. Наверняка кофейня под наблюдением… да видимо с самого начала следили… вот откуда эта непонятное чувство тревоги… работает предупреждение об опасности-то! Кто-то мной интересуется, а браслетик сообщает. Хотя ощущения совсем не такие, как тогда, когда Мира кидала в меня ножом, да видать и степень опасности не та. Мира, Мира… Надо срочно с ней связаться, пусть вытаскивает меня опять.

Оглянувшись на официанток, не смотрят ли, я протянул руку и отлепил пластырь с груди Николаева. Тот сидел как сомнамбула. Молчал. Я аккуратно бросил микрофон под каблук и тщательно растоптал. Микрофон топтался плохо. По крайней мере, так мне показалось. Тогда я поставил на него ножку кресла и надавил всем весом. Хрястнуло. Вот теперь хорошо. Повернулся к Николаеву.

— Смотри на меня внимательно, Паша! Ты забыл меня… ты забыл все, что я тебе говорил… сейчас ты выйдешь из кафе… сядешь в машину… меня нет! Ты понял? Повтори!

— Я вас понял, выхожу из кафе, сажусь в машину, вас нет…

— Правильно понял, нет меня… (а мне-то, что делать? В сортир и через окно? Бежать через заднее крыльцо? Через кухню, как в боевиках, сшибая бачки с супом. Хотя бачков тут нет, непрофильно.) А кстати, телефон Березина…

Николаев вынул визитку, достал ручку. Написал номер.

Я оставил Козлова, приказав ему застегнуть воротник и пить кофе, уткнувшись в свою чашку, и отправился в туалет. Хорошие сортиры нынче в общественных заведениях… чистые, удобные… Зашел в кабинку, закрыл за собой дверь. Набрал телефон Миры. Черт! Только бы ответила! Ну, пусть не сама приедет, ну пусть хоть скажет, что делать… гудки, гудки… нет! Снова не отвечает! Зачем тогда тебе телефон, чертова баба? Истинная, называется!

Вернулся в зал. Николаев сидел уже застегнутый, с пустой чашкой (дисциплинировано выхлебал) и с удивлением вертел головой, оглядываясь. Видимо, действительно, забыл, когда и с кем сюда зашел. Чашек-то передним стояло две. Посмотрел на наручные часы, пожал плечами, поднялся со стула и отправился к выходу. И тут я вдруг почувствовал, что больше не испытываю чувства тревоги, преследовавшее в течение всего время общения с журналистом. Не помню, когда оно исчезло. Когда снял микрофон? Или когда уже был в туалете? Или, наоборот, еще раньше? Так, надо сосредоточиться…

Я подошел к барной стойке и заказал еще чашку кофе. Куда теперь? Домой? Это значит навести чекистов на свою квартиру! Хотя, чего смеяться, наверняка меня уже пробили по базам, я ведь звонил Николаеву со своего мобильника. Дурак! Надо было из таксофона! Вообще-то и через Юльку могли… Хотя… тогда бы наблюдение вели бы от самого дома… а я почувствовал уже после того, как махнул Николаеву! То есть, что получается? Они меня не знали, а знали только про место моей с ним встречи. Да какая, впрочем, разница, если и не знали, то теперь точно знают… всю подноготную уже знают… гады! Черт! Прокололся в первый же день работы… Наблюдатель! Что мне теперь за это будет, интересно? Мира башку оторвет, а Наставник премии лишит или в обратной последовательности? Хотя откуда мне было знать про этого фсбшника, что Климонтович с ним шашни крутил? Это они должны были знать про его агентурные связи! Подставили меня опять… начальнички. Так, и что делать? Попробовать оторваться от чекистов? Потом где-нибудь спрятаться, посоветоваться с Мирой… с Наставником, наконец, пообщаться! Блин! Шар же дома! Вариант не проходит! Да и как от них оторвешься, тоже мне нашелся Джеймс Бонд. Слушай, а ведь сейчас чувства тревоги нет! Значит, никто за мной не следит! С другой стороны, чего им следить… могут и возле дома подождать. В общем, видимо, хрен с ними со всеми! Надо ехать домой и советоваться с шефом… с Наставником. Пусть разбирается! Собственно… чего я так переполошился? Ничего у фсбэшников на меня нет! Среднестатистический научный сотрудник без степени… не был… не привлекался… не состоял… Случайно узнал у своей любовницы про Климонтовича, зачем-то начал им интересоваться… выдавать себя за его племянника… плести про какое-то наследство. Ну и фигли? Подумаешь тоже… Скосила человека шиза… С научными работниками такое часто бывает — от большого ума и общей неустроенности.

Решившись, отставил чашку и подозвал официантку

— Девушка, дайте счет и скажите, пожалуйста, адрес вашего заведения, я вызову такси.

Оплатив счет, я вышел из дверей заведения и стал прохаживаться взад-вперед в ожидании таксомоторного устройства, а также зорко поглядывать по сторонам, в поисках службы наружного наблюдения. Ничего я, конечно, увидеть не надеялся, знал из книжек, что наружка хорошо умеет прятаться. По вновь приобретенной привычке, мимолетом всматривался в мысли текущих мимо пешеходов. За ту секунду, которую я тратил на этот взгляд, ничего конкретного разобрать, конечно, было невозможно, читались только преобладающие эмоции. Вот мальчик с девочкой буквально светятся счастьем — у них любовь. Вот хорошо одетый мужчина, наоборот, мрачен — похоже, что-то потерял или украли. Среднего возраста женщина с кошелками — в голове сплошная серость от безысходности жизни — дети-бездельники, муж-пьяница. Большой мотоцикл с рокотом подъехал и остановился, не глуша двигатель, неподалеку от входа в кафе. Мотоциклист — парень в кожаной куртке, привстав на сидении, покрутил бритой головой, словно кого-то высматривая в толпе прохожих. На секунду мы встретились глазами. Бог ты мой, какая-то черная дыра в его голове… Хотел вызвать блок характеристик, но парень дал по газам и мотоцикл, взревев умчался. Ну и тупые эти байкеры-рокеры! Ни одной мысли в черепной коробке! Жопой, что ли думают?