Вселенная-26

Она была среднего роста, но едва доходила ему до плеча. Фигура, не стройная и не полная, выдавала в ней офисного работника, иногда вынуждающего себя выйти на пробежку. Темные, почти черные волосы, с наметившимися проблесками седины, появившейся слишком рано, – тогда ей не было еще и двадцати – вились неопрятными прядями и спадали чуть ниже плеч. Не было в ней ничего, за что мог зацепиться требовательный взгляд владельца большой сети пятизвездочных ресторанов, не гнушающегося соблазнять самых красивых девушек мира. Гораздо моложе и красивее, чем Ариана Уэйн.

И все же было в ней что-то такое, от чего хотелось быть рядом, не заслоняя обычные мысли похотливыми образами и не думая о том, как бы побыстрее завалить ее в постель. Скорее, она была «своим парнем». Приятным собеседником, по воле судьбы появившимся на свет в роли девушки.

– Давно ждешь? – Она тяжело дышала – не дождалась лифта, застрявшего где-то на шестом этаже из-за новых жильцов, таскающих свои скромные пожитки.

– Только подъехал.

Машина выехала со двора и мягко поплыла в сторону окраины города. Мэт не спросил, куда она хочет, и уверенно взял направление в один из загородных клубов – там, на цокольном этаже, расположился маленький английский бар, где подавали безумно вкусные ребрышки, покрытые липким острым соусом. Он вспоминал о них, пока был в отъезде, и теперь был настроен решительно.

Жилые высотки сменились рекламными щитами – они выехали на магистраль. Все те же пышногрудые красотки на автомобильных шинах, все тот же брутальный мужчина в дорогом костюме. Несмотря на то, что уже начинало темнеть, здесь всегда было светло от ярких фонарей, заглушающих бликующие экраны, чтобы случайная вспышка не отвлекла водителя и не случилось катастрофы.

Ариана молчала. Смотрела в сторону на пестрые картинки и даже не поворачивала к нему головы. А он был не против – из динамиков звучала его любимая музыка, перекрывая шум дороги, и, если не смотреть на серое, почти всегда затянутое облаками небо и все еще виднеющиеся в стороне высотки, можно было подумать, что он по-прежнему в жаркой Мексике, колесит по ставшему родным полуострову. Не хватало только стаканчика свежего ананаса, купленного прямо у дороги.

– Полетели в Мексику? – вдруг выпалил он, неожиданно даже для себя самого. Руки вжались в руль, стискивая совсем новую кожаную обивку, – тело реагировало быстрее, чем разум, где сейчас был настоящий вакуум.

Девушка обернулась на него, прищурилась и вдруг рассмеялась, но так ничего не ответила. Остаток дороги до загородного клуба прошел в молчании. «Ну и прекрасно».

Он привез Ариану домой, когда уже минула полночь. Весь вечер они много шутили, пили безалкогольное пиво под липкие от соуса ребрышки и вяленое мясо, а потом, уже по дороге обратно, заехали в маленький супермаркет на заправке, купили конфет и ели их, кидая обертки под ноги. Но никто не захотел рассказывать, что празднует в этот теплый летний вечер.

Это казалось неважным. Все равно, каким бы прекрасным поводом не поделился другой, нельзя переплюнуть собственную радость. Точно так же, как нельзя переплюнуть и собственную боль в пояснице, сидя на постели у умирающего, – ты все равно ее чувствуешь острее, насыщеннее. Она и есть твоя реальность, как бы глубоко ты ни пытался проникнуть в чувства другого и представить себя на его месте. Да и вряд ли кто-то захочет это делать по своей воле.

Девушка выпрыгнула из машины, пошутила что-то на тему прекрасного выбора, двусмысленно намекая то ли на саму себя, то ли на новенький Ford Bronco, и убежала в подъезд, а Матиас Ньюман, подгоняемый разыгравшимся внезапно желанием добраться поскорее до туалета, выехал со двора, взвизгнув шинами. В воздух взметнулась острая пыль асфальта, оставляя едва заметные следы на новеньком кузове.

Уснуть не удавалось. Бессмысленно шатаясь по огромному, в двести квадратных метров, пентхаусу, он разделся и вышел на веранду, где совсем недавно ему установили длинный узкий бассейн с искусственным течением, чтобы можно было поплавать, не спускаясь на девятый этаж в спортивный клуб. Ветерок, разыгравшийся еще вечером, ночью набрал силу, и недавно обгоревшая кожа покрылась пупырышками, вздыбившими выгоревшие на солнце волоски.

Плылось легко. Делая резкие широкие взмахи руками, Мэт старался отключить мысли и ни о чем не думать.

Он сегодня наблюдал за Арианой, такой непосредственной, не старающейся понравиться, и думал о том, что завидует ей. Он так и не узнал, чему она радуется, но легко мог предположить, что это событие далеко от того, чтобы вот-вот заключить сделку на несколько миллиардов долларов, которая позволит ничего не делать всю оставшуюся жизнь, рисковать деньгами, вкладываясь в новые проекты, колесить по миру и выбирать каждую секунду то, что хочется, не оглядываясь на нормы приличия или размер своего банковского счета. И все же было что-то щемяще грустное в этой безграничной свободе. Что-то, что мешало ему захотеть чего-то по-настоящему, чтобы глаза горели точно так же, как у девушки, сидящей напротив.

Они сегодня много говорили о современном укладе жизни: об ограничении скорости на дорогах, о запретах въезжать на охраняемые бдительными спутниками территории, о невозможности, порой, даже деньгами купить то, что предлагалось только ограниченному количеству людей, входящих в некие сообщества, и о том, куда это может привести общество. Ему казалось, что все только к лучшему. Он не видел проблемы в том, чтобы сосуществовать по правилам, упорядочив свою жизнь в соответствии со своими желаниями, не пересекающими границы других людей, – возможно, потому что сам уже забыл, когда последний раз соглашался на такую жизнь, а Ариана спорила. Ей казалось, что тепличные условия, обволакивающие теплым коконом большинство населения планеты, не может обернуться чем-то хорошим в мире, где развитие можно получить только сталкиваясь лбом с проблемой, как не может эволюционировать ни один живой организм, которому просто не за чем это делать.

Жаркий спор перекинулся в дебри интернета, где девушка принялась читать интервью известного биолога, рассуждающего на эту тему, и Мэт словно отключился, спотыкаясь уставшим за день мозгом о непонятные термины. Хорошо, что рядом стояла миска вяленого мяса и можно было сделать вид, что ты занят очень важным делом – разжевыванием упругих подкопченных волокон – и можешь реагировать только словами «ага» и «угу».

Вдох, долгий выдох под водой и новый вдох. Размеренность плавания придавала его неорганизованной в рабочий день жизни изюминку, которую приятно найти в мягком кексе ничегонеделания. Выйдя из воды, Матиас подошел к балкону, наслаждаясь порывами ветра, ставшими еще сильнее к ночи и совсем не по-летнему холодными. Внизу простирался город. Он редко смотрел на него вот так, стоя на балконе в ночи, и никогда не задумывался, насколько он разный.

Отсюда, сверху, было видно, где все еще кипела жизнь, горя яркими огнями, а где все погрузилось в сон. Разграничения, казавшиеся ему просто формальностью, сейчас заиграли яркими красками, и, смотря на целые районы, погруженные во тьму, он впервые задумался о том, что иногда так важно подняться над проблемой, чтобы увидеть ее целиком. Все равно, что смотреть на разноцветный ковер вместо того, чтобы разглядывать нитки, из которого он соткан.

Ковер города одновременно восхищал и настораживал – было что-то тревожное в том, как машины объезжали районы с ограниченным доступом целыми вереницами, вынужденно простаивая в пробках даже в столь позднее время несмотря на то, что смотрелось это действительно красиво.

Вдруг вспомнилось детство. Он жил на ферме, уставленной специальными загонами для овец, коров и лошадей, чтобы они не могли убежать, и любил забираться на старую деревянную емкость для воды, расположенную на высоких опорах. Поднимаясь каждый раз по лестнице, он мечтал однажды увидеть высотки большого города, в который они ездили по выходным, но каждый раз чуда не происходило – слишком далеко была отцовская земля. Зато открывался прекрасный вид на поля и загоны для животных, от одного взгляда на которые щемило сердце – казалось неправильным ограничивать свободу, особенно красивых породистых коней, от нетерпения стучащих копытами.