Лев

Входит он не сразу и явно прячет что-то за спиной.

А когда входит, вытаскивает из-за спины огромный букет длинных бордовых роз. Без всякого целлофана. Просто очень большой букет, перетянутый внизу блестящей красной ленточкой. Роз — штук пятьдесят, не меньше.

— Добрый вечер, — улыбнувшись, произносит он, и закрывает за собой дверь.

Взглянув на Машку, вижу, насколько она охреневшая. Прям зависла с руками, поднятыми над клавиатурой.

— Добрый… — отзывается она. — А вы, собственно, к кому?

— А я, собственно, — ухмыляется Лев, — к вот этой красотке.

— К Олесе? — вскинув тонкие брови, Машка бросает взгляд на меня, а потом, улыбнувшись, снова смотрит на Льва.

У меня же желание только одно. Стечь по стулу вниз и спрятаться под столом.

Сглотнув, снова смотрю на этого кадра, как кролик на удава. Наглости ему не занимать, это точно…

Он же, совершенно ничего и никого не стесняясь, уверенно подходит к моему столу. Протягивает букет.

— Это — тебе.

— Не нужно, — нахмурившись, отвечаю я.

— В смысле — не нужно? — чуть оторопевает он. — Это — подарок.

— И что?

Тряхнув головой, он усмехается, и кладёт букет на стол, прямо на файлы с документами.

— Обиделась на меня за вчерашнее, да? — насмешливо спрашивает он.

— Я, — развожу руками, — на вас не обижалась. Но подарков мне ваших — точно не нужно.

Машка встаёт из-за стола и, направившись к нам, говорит:

— Не обращайте внимания, она шутит.

Лев оборачивается на неё.

Машка тут же расплывается в улыбке и заправляет за ухо локон.

— Очень красивые цветы, — взглянув сначала на букет, а потом, подойдя ближе и чуть ли не заглядывая Льву в лицо, воркует она. — Загляденье просто. Безумно красивые.

Он же не обращает на неё никакого внимания. Сунув руки в карманы брюк, смотрит мне прямо в глаза.

— Ты на "яйца", что ли обиделась? — спрашивает он. — Да я характер имел в виду. Нет у тебя яиц, уверен. Были бы яйца, я бы тебе розы не принёс.

— Мне не нужны ваши розы. Так что купили вы их напрасно.

— Почему напрасно-то? — удивляется Машка. — Не напрасно. А хотите, — облизнув губы, она смотрит на Льва, — я их заберу? Мне такие цветы очень нравятся…

Лев, наконец, обращает на неё внимание. Повернув к ней голову смотрит так, что у неё даже ножки чуть подгибаются. И глазки заблестели…

— А ты её фрейлина, что ли? — склонив голову набок, хмуро цедит Лев.

— Что? — опешивает Машка. — По… почему "фрейлина"?

— По поведению.

— Да я просто… — Машка виновато улыбается и пожимает плечами: — Чтобы цветы не пропали… Красивые же…

Не вынимая одной огромной ручищи из кармана брюк, другой Лев берёт с моего стола букет и вручает ей. Распахнув глаза, Машка обеими руками обнимает этот огромный букет и, видно, что ей даже просто удержать его трудно. Носом она тут же зарывается в яркие, бордовые бутоны.

— Раз так переживаешь за розы для Олеси, — холодно произносит Лев, — то поставь их в вазу. Тогда реально красиво будет. А вазу… — он смотрит на тумбочку рядом с моим столом, — вот сюда, на тумбочку.

Маша растерянно на него смотрит.

— То есть это цветы для…

— Для Олеси, — тихо рычит Лев. — Но тебе, фрейлина, их можно временно подержать. Короче, ищи вазу.

— Да где ж я такую огромную вазу в офисе-то найду?…

— Так, — вставая, вмешиваюсь в этот нелепый диалог я. — Лев, прекращайте ломать эту комедию. Я вам сказала вполне понятно, что никаких цветов мне от вас не нужно. Девушку зовут Мария, она моя коллега, а не, как вы изволили выразиться, "фрейлина". И я вас прошу так её не называть. Забирайте свои цветы и уходите.

Лев насмешливо смотрит на меня. Он выше меня почти на голову и от этого мои слова кажутся мне менее внушительными, чем хотелось бы.

— Между прочим, — добавляю я для большей весомости, — наш рабочий день уже закончился. Поэтому заберите у Маши цветы и покиньте помещение.

Он серьёзнеёт, хмурится, пару раз играет желваками. Но затем, забирает у Маши цветы, и сделав пару шагов к тумбочке, кладёт их на неё.

— Без вазы, так без вазы.

Смотрит на меня. Потом на Машку.

— Мария, можно тебя на пару секунд?

— Меня? — захлопав ресницами, спрашивает она.

— Тебя.

Она снова заправляет непослушный светлый локон за ухо.

— Можно…

Он подманивает её ладонью, склонившись что-то шепчет на ухо, а затем они оба выходят из кабинета. Машка оглядывается на меня и, улыбнувшись, пожимает плечами.

Настроение бить рекорды продаж, понятное дело, у меня пропадает напрочь. Вздохнув, принимаюсь быстро укладывать документы в стопки, а затем выключаю программы и ноут. Захлопнув его, беру сумочку и принимаюсь закидывать туда телефон и договора, которые хочу взять на дом.

Машка, тем временем, возвращается в кабинет. Одна.

Заговорщицки улыбаясь, подбегает ко мне. Едва не подпрыгивает от распирающих её чувств.

— Что он там, — хмуро спрашиваю я, — в любви тебе признался?

— Нет, — качает головой она. — Он спросил, чего ты любишь.

— Не поняла, — замираю я.

— Ну, я сказала, что "рафаэлки", конфетки "Стэп", что ты вообще — сладкоежка.

Закатываю глаза и, надув щёки, медленно выдыхаю. Смотрю на неё.

— Маш, ты дура, что ли?

— Что ты обзываешься-то? — обижается она. — Я вообще-то для тебя стараюсь!

— Не надо для меня стараться так! — возмущаюсь я. — Мне не нужно ничего от него!

— Сама ты дура, Олесь. — Машка проходит к своему столу, падает в кресло и скрещивает на груди руки. — Офигенский мужик вообще… Красивый, ухоженный, пахнет приятно. Сильный, большой, высокий… Богатый! А ты чего? Тоже мне… цаца… Ты думаешь, такие, как он, часто за такими, как мы, бегают?

— А мне не надо, — холодно говорю я, — чтобы это быдло хамоватое за мной бегало. Мне надо, чтобы он сюда не заявлялся вообще и не мешал мне работать. Меня трясёт аж, Маш. И в таком состоянии я клиентам звонить точно не стану.

— Ты кроме как о клиентах, думать о чём-нибудь можешь вообще? Ты когда целовалась-то последний раз? В клубе танцевальном была? В ресторан с мужчиной ходила? Незамужняя девчонка, молодая, яркая. А ведёшь себя так, будто на пенсию уже вышла. Ты бы тут ещё носки вязать стала спицами.

— Маш, я что-то не поняла… — тоже скрещиваю руки на груди. — Ты давно в свахи записалась? Если тебе нравится этот… Лев, то — вперёд. Думаю, вы с ним поладите.

— Я бы с радостью… — щуря глаза, тихо говорит она. — Да он только на тебя смотрит.

— Ничего, — кивнув, говорю я, — сейчас придёт с кульком конфет, вместе чаю попьёте. И поладите, как раз. А я, пожалуй, пойду. Мне ещё дома бельё надо в стирку закинуть.

— Оле-есь… — тянет Машка.

— Что?

Она встаёт и идёт ко мне.

— Ну ты глянь только, — она кивает на огромный букет роз, — цветы какие классные тебе принесли… Он же извиняться пришёл так. Ухаживает за тобой, понимаешь?

— Маш, — качаю головой, — я тебя не понимаю сейчас. Ну, допустим, ухаживает. И что? По-твоему, раз ухаживает, то я должна падать перед ним ниц и в рот ему смотреть? Он — наглое хамло, которую пользуется тем, что его все боятся. Замашки такие, что я бы на месте Михалыча за шкирку его отсюда выкинула. Ну… — вздохнув, поправляюсь, — не на месте Михалыча, конечно.

Смеёмся.

— Да уж, — вытирает пальцами слёзы Машка, — Михалыч его за шкирку никак не поднимет. Ладно, как знаешь, Олесь. Можно только тебя об одной вещи попросить?

— Можно конечно, чего ты?

Машка снова кивает на цветы.

— Жалко их. Завянут же. Розы-то тут ни при чём. Давай их и правда в вазу поставим. Поможешь?

Оглядываюсь на лежащий на тумбочке огромный букет.

— Так ваза нужна.

— А я найду! — поспешно отвечает Машка. — Я сейчас в бухгалтерию сбегаю, и если там хоть кто-нибудь есть, то вернусь с вазой. Я, пока мы про конфеты разговаривали, вспомнила, что у них большая стеклянная ваза есть. Ольге Николаевне подарили на день рождения. Цветов было полно. И она оставила вазу там. Ну, насколько я помню, по крайней мере.