Лев

— Олеся, я думаю, что чтобы я сейчас не сказал, вы всё равно будете насторожены.

— Да, — киваю я, — именно так. Но мне интересно.

Он смотрит перед собой. Постукивает пальцами по рулю. Замирает.

— Просто изменил своё отношение к вам, — спокойно произносит он

— Это я заметила.

— Нет, — качая головой, он снова смотрит на меня. — Вы не поняли. Я не об этом. Я как раз про природу.

— Наверное, тогда действительно не поняла, — не спорю я. — Что вы имеете в виду?

— Олесь, — он коротко вздыхает, — я не умею ухаживать. Вообще. Я этого не делал никогда. Все эти цветы, которые вам так досаждали — это мой первый и пока единственный опыт.

— Вы это всерьёз? — невольно изумляюсь я.

— Абсолютно.

Мы немного молчим. Просто пытаюсь осмыслить его слова. А он думает о чём-то своём.

— У меня просто не было в этом нужды, — говорит он. — Серьёзные отношения — это то, чего я сознательно избегал. Меня всё устраивало. А к вам я отношусь серьёзно. Стал так относиться. Почему — уже объяснил. Ваше право мне не верить. Но я бы очень хотел, чтобы вы, если вам не трудно, не судили строго мои попытки просто нормально, по-человечески, познакомиться с вами поближе. Я очень стараюсь, Олеся.

Он кладёт руку на ручку переключения скоростей, сдвигает её с места, оборачивается, закидывает руку на спинку сиденья и, утопив педаль газа, принимается выезжать со стоянки.

— Мне очень хочется вам верить, — вздохнув, говорю я.

Он кивает.

— Но вы пока не можете. Это видно. Ничего страшного. Я понимаю, почему так. Только вам нечего опасаться. Я не буду вести себя, как в прошлый раз. И если вам будет некомфортно, говорите. Я сразу отвезу вас домой. Ну, или вызову вам такси. Как захотите. Но я очень надеюсь, что вам будет комфортно. И понравится этот вечер. Скажу больше — это моя цель. Договорились? — взглянув на меня, спрашивает он.

Взгляд тёплый.

— Принимается, — улыбаюсь я.

Однако разговора у нас не получается. И с каждой секундой это напрягает всё больше. Он молчит, я молчу. Он спокойно рулит, смотрит перед собой, иногда поигрывает желваками. Я, не зная, куда деть руки, то и дело заламываю пальцы, и смотрю в боковое окно или вперёд. На Льва смотрю изредка, когда любопытство становится особенно сильным. Но вообще смотреть на него я смущаюсь. Сама не знаю почему.

Он даже музыку не включает. Просто тихонько шумит мотор, просто из-за закрытых автомобильных окон иногда едва-едва слышно доносятся звуки бибиканья других автомобилей.

Мы едем сквозь город и я могла бы, конечно, увлечься красивой картиной вечерней, освещённой огнями Москвы, но мне вообще не до того. И расслабиться не получается.

Ему это тоже, судя по всему, не удаётся. Потому что остановившись в пробке перед светофором, он вдруг легонько хлопает ладонями по рулю, и следом за тем поворачивается ко мне.

Внимательно смотрит.

— Что? — посмотрев ему в глаза, спрашиваю я.

— Дурдом какой-то, — тряхнув головой, произносит он.

Усмехается. Но как-то грустно.

— Я не понимаю, о чём вы, — осторожно произношу я.

Он вскидывает над рулём руки и снова опускает их на него. Затем, увидев, что красный цвет светофора сменился на жёлтый, правой хватается за ручку переключения скоростей, и спустя секунду машина трогается с места и принимается быстро набирать скорость.

— Не врубаюсь, как так общаться, — с явной досадой тихо произносит Лев. — Будто на симпозиуме каком-то. Будто не на свидание вас пригласил, а… хуй знает, короче. Извините. Причём, что интересно… Вроде как вас должно это всё устраивать… — бросает на меня короткий взгляд, — Но… Вы же тоже — как-то не торопитесь разговаривать…

— Ну, — немного обескураженно парирую я, — вы задайте тему, и может быть нам удастся нормально поговорить.

— Да вот в том-то и дело! — усмехнувшись, восклицает он. — Я не могу задать тему! Я вообще не знаю, как общаться с девчонкой в этом… вашем формате! Правда очень стараюсь! Но, блин! — он хлопает ладонью по рулю. — Впечатление, что что ни скажу, всё, блять, будет не так!

— Опять вы материтесь, — строго произношу я.

— Да, бляха-муха! — хохочет он. — Я — матерюсь! А вы? Нет?

— Нет.

— Вообще?!

— Вообще, — и сразу поправляюсь: — Ну, практически. Скажем так: очень-очень редко.

Он набирает воздуха в лёгкие и из-за этого становится совсем громадным, а затем медленно и шумно выдыхает. Взглянув на меня, спрашивает:

— А почему?

— Что "почему"? — озадаченно спрашиваю я. — Почему не матерюсь?

— Ну да, — снова глядя на дорогу, кивает он. — Почему не материтесь?

— А зачем?

— Не надо отвечать вопросом на вопрос. Это не ответ. А мне действительно интересен ваш ответ. Только по-честному, ладно?

На пару секунд задумываюсь.

— Ну, потому что это некрасиво. Невежливо.

— Пиздец, — вздохнув, качает головой он. — И почему же это некрасиво и невежливо?

— Потому что это — грубые слова.

— Какие именно? — усмехается он.

— Матерные, — прищурившись, сухо отвечаю я.

— Ну, какие конкретно?

Он издевается?

— Вы прекрасно знаете, какие, — отвечаю я.

— То есть, вы прям боитесь их произносить, да?

— Ничего я не боюсь, — хмурюсь я. — Просто они мне не нравятся.

Снова короткий внимательный взгляд.

— Ну, вы же даже в качестве примера не можете ни одного назвать.

— А зачем?

— Заметьте, Олеся, вы уходите от ответа. И знаете почему?

— Ну и почему?

— Потому что вы его не знаете. Ответ этот. Вам просто сказали, что это плохо и вот вы это повторяете. Ретранслируете, если хотите.

— Нет знаю, — горячо возражаю я.

— Ну и почему?

— Что "почему"? Я уже потеряла нить разговора.

— Почему. Это. Плохо. Такой вопрос.

— Потому что это — ругань, Лев. Бранные слова. Вы вроде не маленький, чтобы вам такое объяснять.

— А с чего вы это взяли? Что это ругань? Вы, например, охуеть, какая красивая. И что, я ругаюсь, по-вашему?

Хмурюсь.

— Да, ругаетесь.

Усмехнувшись, он качает головой.

— Я никого не ругал сейчас.

— Хорошо, — я поворачиваюсь полубоком к нему. — Ну и почему нельзя сказать "очень красивая", а не то, что вы сказали? М?

— Потому что вы, на мой взгляд, не "очень красивая", а "охуенно красивая".

Морщусь. Вздыхаю. Смотрю в сторону. Снова вздыхаю. Он несносен. Поворачиваюсь к нему.

— И в чём разница, по-вашему?

— По-моему? — быстрый взгляд.

— Да-да, по-вашему.

— По-моему, она огромна.

— Это не ответ, — качаю головой я. — Вот, по-моему, разницы нет. Точнее, есть.

— Вы уж определитесь, — ухмыляется он.

— Она в том, — говорю я, — что если сказать "очень", то это звучит приятно. А если сказать… ну… в общем, так, как вы сказали, то…

— Неприятно? — взглянув на меня, спрашивает он.

Взгляд откровенно насмешливый.

Вздыхаю.

— Менее приятно, — чеканю я.

— Зато более искренне.

Что возразить на это я не знаю.

— Мне дико интересно, как вы трахаетесь, — вдруг произносит он.

Вроде задумчиво произносит, но я даже опешиваю. Отвыкла от того, что он вот так общаетесь.

— Вот прям дико интересно, — продолжает он. — Тоже по правилам? Которые вам кто-то когда-то навязал?

— Лев, — строго говорю я. — Вы сейчас правила дорожного движения соблюдаете?

— В целом — да, — ухмыляется он. — Но иногда — нет.

— Плохо, — говорю я, — что иногда нет.

— Почему?

— Потому что это опасно?

— Не, — качнув головой, возражает он. — Вы не поняли. Все правила, что касаются безопасности, я соблюдаю неукоснительно. Вопрос: при чём тут обсценная лексика?

— При том, — хмурюсь я. — Вы бы стали говорить с ребёнком матом? М?

Он смеётся.

— Причём здесь дети вообще?

— При том, что вы при детях наверняка, ну, я надеюсь, по крайней мере на это, не стали бы говорить матом. И получается, что вы прекрасно понимаете, что ругаться — нехорошо.