Светские манеры

А Вандербильт не умолкала:

– … простите меня за мой внешний вид, – она потрогала свою фланелевую блузку. – Я шла на пляж, и…

– С вашего позволения, я хотела бы отвести Эмили в дом.

– Да, конечно. Конечно. – Рыжая Вандербильт обхватила Эмили с другой стороны. – Я помогу…

– В этом нет необходимости, уверяю вас.

Вандербильт отступила, но только после того, как из дома появился Хейд, за которым плелась Шарлотта. Он взял Эмили на руки и понес ее в дом.

– Рада знакомству, – крикнула Альва им вслед.

В дверях Каролина обернулась.

– Шарлотта, ты идешь?

Но Шарлотта уже снова стояла у экипажа, рядом с кучером.

В день пикника Каролина с особой тщательностью трудилась над своей внешностью, зная, что все взгляды будут прикованы к ней. К ней и ее семье. Эмили скрыла свои загадочные царапины на лбу под пудрой, но беспощадное солнце сводило на нет ее усилия. Ах, какая пища для сплетников. А если б они еще знали, что Шарлотта вздыхает по кучеру… Боже, для них это был бы настоящий пир! Разумеется, светские дамы в присутствии Каролины будут сердечно улыбаться, лебезить перед ней, но, стоит ей отвернуться, и они примутся злословить об ее дочерях, обсуждать ее брак.

Странно, думала Каролина, что ее отношения с Уордом Макаллистером, нередко сопровождавшим ее на светских мероприятиях, ни у кого никогда не вызывали подозрений. Об этом не говорили ни слова. А вот если видели, как Уильям беседует с женщиной на площадке для поло или в яхт-клубе, это мгновенно вызывало нездоровый интерес.

Да пусть болтают. Каролина понимала, что сплетничать людям не запретишь, и, хотя гордость ее была уязвлена, она не падала духом. «Ничего, переживу», думала про себя Каролина. И когда прибудут ее двуличные гости, она выйдет к ним вместе с Уильямом и положит конец кривотолкам. А сейчас нужно быть готовой к тому, чтобы даль правдоподобное объяснение по поводу царапин на лице Эмили, – на тот случай, если кто-то проявит любопытство.

Из коридора донеслось характерное тук-шарк-шарк, тук-шарк-шарк, и вскоре в гардеробную, тростью толкнув дверь, вошла ее мать.

– Ты собралась в этом выйти к гостям? – спросила она.

Каролина рассматривала в зеркале свой туалет: темно-лиловый полонез с турнюром, вырез подчеркнут шелковой лентой, корсаж украшен атласными бантами.

– Лина, неужели я должна тебе напоминать, что истинная леди никогда не одевается по последней моде.

– Мама, ты так говоришь, будто я надела платье от Уорта.[7]

– Слава богу, что нет. Его модели не отличаются элегантностью. – Она переложила трость из левой руки в правую. Мать Каролины – Хелен Ван Кортландт Уайт Шермерхорн – в свои восемьдесят четыре года по-прежнему сохраняла царственную осанку. Волосы ее, некогда черные с блестящим отливом, давно побелели, лицо было изрыто морщинами, но бледно-голубые глаза не утратили зоркости: все подмечали.

– Ты не должна конкурировать с «новыми деньгами», Лина. Это ниже твоего достоинства. – Ее мать протянула руку за кусочком мыла в лавандовой бумаге. – Мне ужасно не нравится, что люди нашего круга подвержены влиянию нуворишей. – Она понюхала мыло, поморщилась и положила его на место. – Мне казалось, вы с мистером Макаллистером призваны защищать устои общества.

– Мы стараемся, мама, но времена меняются, и…

Каролина умолкла, услышав возмущенный вздох матери. После обычно следовала сводящая с ума конфронтация, из которой, Каролина знала, она не выйдет победителем. До сих пор ей ни разу не удавалось переспорить мать. Она отвернулась и стала подбирать серьги.

Каролина была сильной женщиной, но матери не ровня. У той волевой характер сформировался под влиянием трагических событий. Из своих девяти детей она похоронила шестерых. Из трех выживших дочерей две были слабы здоровьем и почти не вставали с постели. Оставалась одна Каролина – Лина, как ее называли в семье. Но мало быть живой и здоровой: от Лины всегда ждали, что она добьется величия и славы. Мать возлагала на нее большие надежды, и когда Каролине предложили встать во главе высшего света, именно мать настояла, чтобы она не отвергала представившуюся возможность.

– Ты должна встать на страже нашего общества и защищать его от вторжения нуворишей, – сказала она как-то Каролине, стуча своей тростью по полу. – Для этого у тебя есть все необходимое: хорошее воспитание, благородное происхождение – и средства. – Тук, тук, тук. – Ты должна взять бразды правления в свои руки и покончить с этими выскочками. – Тук, тук, тук. – Наш образ жизни призван порождать стремление к утонченности и благопристойности, а в этих самозванцах нет абсолютно ничего вдохновляющего…

Вот с такой проповедью выступила перед Каролиной мать еще в 1872 году, незадолго до того, как к ней явился Уорд Макаллистер, чтобы обсудить собственный план сохранения чистоты рядов привилегированного общества.

– Женщины в тиарах и диадемах, мужчины с толстенными сигарами и тростями… – с отвращением вещал он. – От них несет новыми сталеплавильными заводами и железными дорогами. Они пытаются с помощью заработанного богатства проникнуть в высший свет, и наш долг – не пустить их.

– И что же конкретно вы предлагаете? – спросила тогда Каролина, немного смущенная его пылкостью.

Оказывается, у него был свой план. Он объяснил, каким образом намерен отбирать членов высшего сословия, – так же, как это принято в среде английской аристократии.

– Мне потребуется хозяйка светского салона, самого высшего класса, такая, как вы, чтобы помочь мне открыть новую главу в истории светского общества.

Каролина умела не поддаваться на лесть.

– Почему именно я? – прямо спросила она.

– Я бы поставил вопрос иначе: почему не вы? Я просто не вижу вам альтернативы. Никакая другая дама не обладает столь тонким вкусом и такими изысканными манерами.

– Думаю, на самом деле вы не можете представить себе во главе общества даму, которая не обладала бы собственным капиталом.

– Что ж, пожалуй, это тоже одно из ваших преимуществ, – сокрушенно рассмеялся он.

В отличие от других светских львиц, Каролина владела собственным состоянием, которое перешло к ней после смерти отца. Ей не приходилось спрашивать разрешения у мужа на те или иные траты или представлять ему на утверждение еженедельный список хозяйственных и личных расходов. Подобная независимость была уникальной для женщины, она выделяла Каролину среди других светских дам. Это и помогло ей взойти на светский Олимп – это и еще отчаянное стремление угодить матери.

С той поры Каролина с Уордом часами просиживали в ее гостиной, выверяя списки гостей и схемы рассадки, обсуждая, какие сервизы и столовое серебро использовать для сервировки. Споры о том, какое подать вино, могли длиться целый час, а то и дольше. Уорд очень серьезно относился к вопросам светской жизни, и со временем Каролина тоже прониклась уверенностью, что в жизни нет ничего важнее светского общества. А вот Уильям полагал, что светская жизнь – это сущая ерунда. Лишь гораздо позже она поняла: возможно, Уильям надеялся, что она проявит интерес к какому-нибудь из его увлечений – парусному спорту, коневодству… Он нередко предлагал ей составить ему компанию как раз в то время, когда у нее было что-то назначено: званый обед или встреча, бал или оперный спектакль. Его приглашения всегда были некстати, и порой она задумывалась, что, возможно, он звал ее с собой, наперед зная, что она будет вынуждена ответить отказом.

Но ей никогда не приходило в голову, что она уязвляла самолюбие мужа, предпочитая ему общество других, особенно Уорда Макаллистера. Не думала она и том, что в ее календаре было гораздо больше записей, чем у него, и это тоже задевало его гордость. Все это ускользало от внимания Каролины, потому что для нее на первом месте было светское общество. Впервые в жизни ей удалось совершить нечто, чем ее мать могла гордиться. Наконец-то Каролина добилась огромного влияния, ее уважали и ценили не только как супругу и мать. Она настолько вжилась в свою роль хранительницы традиций светской элиты, что не сомневалась: если привилегированное общество прекратит свое существование, утратит значимость, то потеряется и она сама.

7

Уорт, Чарльз Фредерик (1825–1895) – английский модельер, основатель Модного дома Уорта», одного из ведущих домов моды XIX в. – начала XX в. Многие историки моды считают его создателем феномена «высокой моды». Кроме того, полагают, что Уорт совершил революцию в индустрии моды.