Страница 37 из 42
Мне ещё никогда не было так холодно. Мне ещё никогда не было так страшно. Самой последней точкой моего страха стал тот момент, когда нас разделили с Еленой Борисовной. Её усадили в Глинтваген, предварительно развязав руки, вынув кляп изо рта. Она выглядела бледной, несчастной, едва живой. Стоя перед джипом, Кристина проверяла документы в сумочке Елены Борисовны, затем она закинула её к ней на заднее сиденье, где возле нее сидел один из парней.
Они ждали нас. Мы с Гришей должны были уехать первыми. Я не знала, подкуплена ли охрана КП или нет, но я так поняла, что у них всё на мази. Однако, за территорией любой пост ДПС теоретически мог обернуться для Гриши проблемой. Впрочем, решил проблему он очень просто – уложил меня в холодный багажник своего серебристого седана. Багажник был практически пустым – бита, чемодан с инструментами, бутылка с водкой. Вот и всё. Хорошо, что мне позволили одеться. Пуховик и сапоги. Хорошо ещё, что на мне был свитер. Однако руки мерзли, и пальцы индевели, особенно перевязанные липким скотчем.
Я лежала в багажнике. Пока он был открыт, я наблюдала через съехавшие на бок очки за одним из парней, а ещё за Кристиной и Гришей. Они стояли возле машины и обсуждали что-то поводу аэропорта.
- Так, ладно. Надо ехать, - сказал Гриша, затем достал из кармана скотч и складной ножик.
- Вот именно, - недовольно буркнула Кристина. – Вы мне уже надоели.
Гриша обмотал скотчем мои ноги у щиколоток. К моему счастью, руки были связаны передо мной, а не за спиной. Отрезав кусок скотча, он наклонился ко мне.
- Ну, все, сладенькая, пока-пока.
Он чмокнул меня в губы и заклеил рот скотчем. Подонок. Знал бы Олег про всё это – убил бы его.
- Желаю побыстрей замерзнуть, Катюша!
Кристина, послав мне воздушный поцелуй, направилась к Глинтвагену и села на переднее сиденье рядом со вторым парнем из компании Гриши.
Больше я ничего не увидела. Гриша захлопнул багажник, и этот страшный хлопок, эта навалившаяся темнота, теснота вокруг, скованность движений и ужас начали порождать во мне паническую атаку. Только мысль о ребенке и мысль о том, что часы все ещё у меня в хвосте, дали мне возможность взять себя в руки и правильным дыханием усмирить свой ужас. Я дышала, закрыв глаза, дышала, отключаясь от всего мира. Я старалась расслабиться, успокоиться. У меня получалось с трудом. Но получалось. Хлопнула дверь, загудел мотор седана. Запах выхлопа ударил в нос. Машина поехала спустя минут пять, хотя мне показалось, что прошло не меньше часа.
В багажнике здорово трясло, но только на колее, как только мы выехали на трассу – тряска закончилась, сменившись лишь вибрацией. Я ощущала себя просто невероятно дерьмово. Слезы лились, очки сползали, страх душил. К счастью, мне удавалось поправлять очки, и хоть что-то я всё-таки вокруг видела. Ехали мы очень долго. Я замерзла, но не сильно, так как у Гриши, судя по всему, печка работала на всю катушку. Я улеглась поудобнее, согнула ноги. Скотч трещал, лицо болело от удара. Мне было жутко от того, что Гриша мог вдруг передумать и всё-таки изнасиловать меня.
Я думала о маме, о папе, о Сережке. Больше всего я думала об Олеге. Что с ним будет, когда он приедет в дом родителей? Как он всё это встретит? Хоть бы с ним ничего не случилось. Хоть бы его не тронули.
Я не знала, как мне стоит поступить, после того, как Гриша отвезет меня туда, где он хочет меня оставить. Они не хотели убивать меня. Хотели заставить мучиться, замерзать в чертовой яме. Если часы разрядятся или там не будет связи – я погибну там. Я и мой ребенок.
Я закрыла глаза, и горячие слезы расползлись ручейками по лицу. Я лишь молилась, уповая на милость Господа.
Я заехал на территорию нашего участка и сразу же понял, что что-то произошло. Света в доме не было. Дороги были изъезжены машинами. Я вылез из машины, не помня себя от беспокойства. Входная дверь была нараспашку.
- Чёрт, - выдохнул я, приближаясь к дому. – Что здесь вообще произошло?!
Я набрал номер поста охраны – ничего. Не смог дозвониться два раза, затем начал набирать полицию, но сбросил. Позже.
Зашел в дом, признаться, под гнётом леденящего ужаса. Больше всего на свете я боялся увидеть Катю или маму убитыми. Заходя в дом, надел перчатки – лишним не будет. Свет не работал – я проверил несколько выключателей, противно пищала сигнализация. Удивительно, что охрана так и не появилась на участке. Судя по всему, здесь произошла какая-то жесть не менее двух часов назад. С фонариком я прошелся по гостиной – два стула с веревками. Сердце сжалось.
Я обернулся, ощущая нарастающую панику. Черт! Да как же так? Мне вспомнилось лицо отца после сегодняшнего заседания. Он разве не брызгал слюной.
«Знай, Олег, что я не прощу тебе ничего из того, что ты сделал… Я никому из них не дам шанса, а ты… Ты будешь жить с этим, так и знай».
Я думал об этих словах до сих пор. Он орал это после того, как не меньше недели убеждал меня поделить всё «по-хорошему», а вышло так, что по суду решилось всё намного быстрее и как надо, а не так, как хотелось ему.
И вот что теперь?...
Я осмотрел гостиную – здесь был страшный бардак, много чего было разбито, изорвано, истоптано. Страшно смотреть. Крови и следов борьбы я не увидел. Осмотрел комнаты внизу, кухню – ничего, поднялся наверх, в мамину комнату – пусто и убрано, осмотрел две гостевые комнаты и зашел в нашу спальню с Катей. Ночник под окном… Катька лежала под окном…
Я подошел к подоконнику и вцепился в него мёртвой хваткой, зажмурился так, что оранжевые дуги поплыли перед глазами – Катя, Катя… За маму, признаться, я давно боялся – подозревал, что отец что-то может запланировать, чтобы выбить с неё то, что нужно. Но он никогда не сделает ей ничего плохого, я просто знаю это. А вот Катя… Кто такая Катя для него? Самая сладкая месть мне.
Он убьет её. Он хочет, чтобы я жил с этим. Предав его и всё, что стояло на его деньгах, ради обычной девушки, ради ничего не значащей по его мнению любви.
В совершенном забвении, я прошел по коридору второго этажа, заглянул в один санузел, затем в другой. Я уже собрался уходить, как вдруг замер. Я прищурился и приподнял фонарик, не веря своим глазам. А это еще что?
Как во сне, я медленно подошел к раковине, на которой лежал, без всякого сомнения, тест на беременность. Тест с двумя полосками.
Меня насквозь прошибло ледяным осознанием.
- Катя… Беременна… Моя Катя…
Я почувствовал, как кровь отлила от лица. Кристина лгала, ведь точно мама мне сказала, что она наверняка лгала. Зачем? Выгораживала себя? Возможно, у неё какие-то проблемы? Сейчас это неважно… Они забрали Катю, мою Катю… И нашего ребенка…
Я заснула. Сначала мне долгое время казалось, что меня начинает тошнить, и боялась, что если начнет рвать, то всё закончится все плохо… Потом мне все время казалось, что хочу в туалет, что у меня болит живот, что я замерзла. Но нет… Нет… Я боялась всего этого. Я боялась за ребенка. Мне просто казалось, казалось... Потом я заснула. Мне снова снился сон.
Я медленно шла по поляне, лесной поляне, отчего-то с липкой травой. Она была ярко-зеленой, словно бы сахарной, и неприятно липла к ногам. Но я всё равно шла вперед. Поляна эта была очень красивой: разные цветы сверкали яркими красками, птицы красиво пели, но как будто бы слишком пронзительно, ветвистые деревья обладали слишком толстыми стволами и уходили в такую высь, в которую даже было страшно смотреть. Небо было видно совсем слабо, где-то вдалеке. И там будто бы была свобода – будто бы здесь, в яркой и красивой, почти сказочной и сахарной поляне была тюрьма, а там над верхушками деревьев со слишком густой листвой был свобода – настоящее небо, усыпанное холодными колючками звезд, пролетающие самолеты, птицы…
Мне так хотелось туда, мне хотелось вскарабкаться по одному из деревьев, забраться наверх, вспорхнуть в это небо.
Я опустила взгляд, и страх сковал меня своими цепкими лапами. Сладкая до одури яркая поляна с пронзительным криком птиц, казалось, становилась все агрессивнее ко мне. Я попыталась побежать, добежать до одного из деревьев – вдруг получится залезть и добраться до неба, но мои ноги по самую щиколотку были укутаны липкой травой, она меня поглощала, утягивала за собой, а небо становилось всё дальше и дальше…