Страница 14 из 65
Больше всего мне сейчас хотелось поехать домой, но после нескольких за день звонков Виталия Ивановича я просто обязан был навестить старика. Машина заурчала басом и тронулась с места. Я не спешил, привыкая к новому «коню». Да и машина должна почувствовать хозяина. Так и ехали, прислушиваясь друг к другу. Улицы города уже освободились от вечерних пробок, легкие сумерки окутывали улицы. Этот период времени, когда прячется солнце, а фонари еще не зажгли, я не любил. Время между сменой дня и ночи неизменно вызывало во мне щемящее чувство одиночества, тревоги и еще какого-то необъяснимого мистического страха. Медики все твердят про «плохое время» в предрассветные часы, а я с уверенностью могу сказать, что вечерняя заря не так уж и прекрасна и безобидна. В такие моменты мое подсознание выворачивало весь негатив прошедшего дня, устраивая пытки разуму. Я включил приемник, чтобы как-то отвлечься.
Уже на выезде из города начали вспыхивать веселые оранжевые светильники вдоль шоссе. Я набрал номер Виталия Ивановича, предупредил, что скоро буду. Мне нравилась дорога в загородный дом Бородича. Недавно отремонтированная, не загруженная автомобильными потоками, очень живописная — едешь и отдыхаешь.
Ворота были предусмотрительно распахнуты, и я, не останавливаясь, сразу въехал во двор. Заглушив двигатель, я откинулся на сиденье. Мне было приятно и комфортно в новой машине, наверное поэтому выходить я не торопился. Под мягко светящимся фонарем в глубине двора показался силуэт человека. Я присмотрелся: навстречу мне по дорожке катил тележку, уставленную пластиковыми бутылями с водой, сосед, Андрей Сапрунов. У Бородича для питья использовали воду из артезианской скважины. Сооружение из бревен стилизовано было под деревенский колодец, хотя внутри работал мощный мотор, и вода набиралась простым нажатием на клавишу. Сапрунов на правах соседа и приятеля Виталия Ивановича, пользовался возможностью брать здесь воду для своих нужд.
Поравнявшись с машиной, он поприветствовал меня взмахом руки.
— Добрый вечер, — ответил я, открыв дверцу.
— Давно не был, Алексей, — бросил тот на ходу.
— Все некогда. Жизнь плясать заставляет.
— Бывает…
Я всегда удивлялся их дружбе с Бородичем. Они были, на мой взгляд, слишком разными людьми. Виталий Иванович — успешный в бизнесе человек, к тому же эстет, любитель и ценитель искусства, образованный и воспитанный. Сапрунов был прост, как сырец, даже груб, не только внешне, но и, как я чувствовал, внутренне тоже. Его лицо, испещренное глубокими бороздами морщин, было всегда мрачным, независимо от настроения в данный момент. Как-то раз я спросил Виталия Ивановича, что их связывает. Он пожал плечами:
— Связывает? Да ничего, Леша, нас не связывает. Но ты пойми — он мой сосед. С соседями надо быть в хороших отношениях. Это жизнь. К тому же он переехал сюда недавно, я его консультировал насчет выбора дома. И потом это мне выгодно, — рассмеялся он тогда. — Андрей мужик крепкий, здоровый, по хозяйству мне помогает безотказно. Вот, бывает, позову его на рюмочку коньячку, посидим, два холостяка, поговорим про усадьбы наши. Свой дом это хорошо, но, сам понимаешь, удовольствие довольно затратное и очень хлопотное.
Выйдя из машины, я несколько раз глубоко вдохнул, потянулся, пытаясь освободить свое тело и голову от груза навалившихся на меня забот, и не сразу заметил, что на террасе, набросив плед, сидел в плетеном кресле сам хозяин.
— Уж думал, не дождусь. Чего так долго? Маша дважды ужин разогревала, — проворчал тот и медленно поднялся мне навстречу.
— Виноват, Виталий Иванович. Но, сами понимаете, покой нам только снится! Здравствуйте, — протянул я руку.
— Здравствуй, здравствуй. Замерз, сидя тут, — зябко повел он плечами и пожал мою ладонь.
— Машина новая, не погонишь.
Виталий Иванович бросил взгляд на Вольво, тяжело вздохнул.
Мы направились в дом. Я шел сзади него, то и дело приостанавливаясь, чтобы дать возможность хозяину войти первым.
За многие годы внешне усадьба мало изменилась, она так и осталась старинной усадьбой помещика. Бревенчатые стены периодически подвергались каким-то пропиткам, спасающим от вредителей, новые рамы на окнах тоже были деревянными, только крыша из черепицы немного выделялась своей яркой окраской. Зато внутри это было современное, комфортабельное жилище с дорогой мебелью из итальянских салонов. Виталий Иванович не скупился в средствах, обустраивая свое гнездо. Правда, в гнезде этом куковал он в одиночестве, не считая разве что Маши — то ли дальней родственницы, то ли старинной знакомой. Я не вдавался в подробности. Мария Егоровна вела хозяйство, заодно выступала в роли своеобразной компаньонки бобылю.
Я часто мысленно сравнивал Бородича со своим отцом, который в моей памяти остался красивым, сильным мужчиной. Конечно, с тех пор прошло двадцать лет, но я был уверен, что и теперь, в шестьдесят пять, он был бы интересен женщинам. Виталий Иванович же, человек состоятельный, не обремененный семейными заботами, выглядел в свои шестьдесят восемь стариком. Правда, несколько гламурным. Именно так я охарактеризовал его однажды за столом на ухо Алине, за что получил тихонько кулаком в бок. Всегда дорого и безупречно одет, модно подстрижен, с отполированными ногтями — он был этаким денди на покое. Похоже, диабет, больное сердце и несостоявшаяся личная жизнь наложили отпечаток на его внешность, добавив лишний десяток лет.
В гостиной царил приятный полумрак от торшера. На диване, прикрывшись шалью, лежала Мария Егоровна. Негромко работал телевизор, в камине весело потрескивали поленья.
— Маша, мы пришли, — тихо произнес Бородич и дотронулся до ее плеча.
Женщина встрепенулась, опустила ноги с дивана и посмотрела на меня заспанными глазами.
— Ой, Лешенька, здравствуй, — смущенно проговорила она и провела пальцами по лицу, прогоняя остатки сна. — Я тут задремала под телевизор.
— Здравствуйте, Мария Егоровна. Сожалею, что нарушил ваш отдых.
— Да что ты, — она поднялась и с улыбкой добавила: — я очень рада, когда кто-нибудь к нам заходит, живем тут, как сычи.
Она сложила аккуратно шаль, поправила диванные подушки.
— Я все время толкую Виталию Ивановичу, чтобы он чаще выезжал в город, надо быть среди людей, надо интересоваться жизнью, время так быстротечно.
Я опустился в кресло и, воспользовавшись тенью, стал наблюдать за этой удивительной женщиной. Невысокого роста, худощавая, непременно в строгом платье и туфлях на невысоком каблуке, она была организующим центром этого дома. Вспыльчивый, часто угрюмый, Бородич никогда не повышал на нее голоса, и старался слушаться ее во всем, во всяком случае, внешне это выглядело именно так.
— Леша, заливной язык любишь?
— Обожаю, — протянул я и зажмурился, предвкушая удовольствие.
— Рагу из баранины?
— Не то слово…
— Вино белое, красное?
— Красное, — пролепетал я, совершенно убаюканный ее ровным, мягким голосом, похожим на звуки летнего дождя.
Некоторое время я еще слышал тихое позвякивание посуды, какие-то обрывки фраз, а потом отключился, будто под гипнозом…
Виталий Иванович медленно потягивал из чашки чай и смотрел на огонь в камине. После сытного ужина мы засиделись с ним далеко за полночь, обсуждая не очень веселые события последних дней.
— Знаешь, что я тебе скажу, — он повернулся ко мне. — Надо уезжать из города.
Встретив мой недоумевающий взгляд, Бородич энергично закивал головой.
— Да, именно так. Я не вижу пока другого выхода. Да и, скажем так, тебе пора расти. Ну что твоя фирма… так, баловство. Да и то, не ровен час, отнимут.
— Кто? — я обалдел от такого вывода.
— Кто… — он ослабил узел шейного платка, поморщился, — если бы я знал, то разговор был бы другим. Потому и предлагаю тебе уехать, к примеру, в Питер. Я помогу устроиться, дело открыть. Связи еще кой-какие имеются. Пока.