Страница 3 из 46
— Ну, рассказывай Паша, как докатился до жизни такой? — спросил Александр Дмитриевич.
— Что хотите услышать, милостивый государь? — Милюков отставил от себя чашку, от которой едва не откусил кусок — зубы у Павла Николаевича ходуном ходили. — Давайте разговаривать откровенно и начистоту. Мы с вами давно знаем друг друга. Вы же понимаете, что играете с открытым огнём и максимум через час все это театрализованное представление закончится. Закончится в лучшем случае вашей отставкой, если вы сумеете доказать, что непричастны к деятельности правых террористов. Ну а если причастны... милостивый государь, полагаю, что в таком случае дело не ограничится даже каторгой.
Если Милюков отставил от себя чашку, то Протопопов, напротив, взял. Но только лишь для того чтобы отхлебнув чай, поставить его обратно.
Александр Дмитриевич взглянул на Милюкова, вытащил из-за пояса наган и навёл его на Милюкова, быстро смекнувшего, что происходит и вскинувшего руки.
— Так-так...
Не договорил.
Грохнуло ровно шесть раз.
Пули пролетели над головой Павла Николаевича и врезались в стену за его спиной.
Лидер кадетов, после того, как выстрелы стихли, так и остался сидеть с поднятыми руками,
Глаза закрыты.
Зубы стиснуты.
Губы превратились в две тонкие ленточки.
Лоб разрезает жирная капля холодного и липкого пота.
А голова втянута в плечи.
Через несколько секунд Милюков медленно открыл глаза, убедившись, что ему ничего не угрожает.
— Вы чего такое удумали...
— Просто хотел напомнить, Павел Николаевич, что ваши так называемые «друзья» придут через час, а до тех пор вы находитесь в моем полном распоряжение, — сказал Протопопов. — На всякий случай.
Милюков вздрогнул всем телом.
— Ублюдок, — прошипел лидер кадетов и съездил кулаком по столу. — Недолго тебе осталось! Ох недолго...
— Как скажете, — пожал плечами Протопопов. — Вижу, что вы не оценили мое гостеприимство... выбор ваш.
Протопопов энергично крутанул барабан револьвера, в котором остался один единственный патрон.
Положил револьвер на стол, при этом никак не комментируя свои действия. Причём, положил оружие ровно посередине стола, дулом к кадету.
Павел Николаевич наблюдал внимательно и глазами прилип к чёрному дулу револьвера, манящему такому.
— Вы предлагаете мне сыграть в русскую рулетку, я правильно понимаю? Лучше пристрелите меня сразу! — процедил он.
— Не совсем правильно понимаете, я предлагаю сыграть в «правда или действие», — сказал Протопопов.
— Хм, что будет, если я не отвечу на ваш вопрос? — спросил кадет.
— Полагаю, что действие? — министр кивнул на пистолет. — В нагане, как вам известно, семь патронов. Если вы считали, мой хороший, то патрон в барабане у нас остался один, потому что я выстрелил ровно шесть раз. Значит, Павел Николаевич, у вас в лучшем случае есть шесть попыток ответить на поставленные вопросы правильно. Все понятно, милый мой человечек?
Милюков облизал пересохшие губы.
— Но вы ведь даже не знаете совсем, где находится пуля? И выстрелить револьвер может уже сейчас...
— Я же сказал, что шесть попыток «в лучшем случае», — улыбнулся Протопопов. — А так вы правы и на вашем месте я бы не стал тянуть или врать.
— Ясно.
Милюков тяжёло вдохнул воздух и гулко выдохнул, собираясь в кучу.
— Насколько я понимаю, основная задача моего вам доклада, заключается в выяснении, прежде всего, того существенного момента, который сделал политическое положение в нашей стране шатким и постоянно меняющимся? Вы это хотите от меня услышать?
Протопопов молчал.
— Ладно, давайте попробуем разобраться, что к чему... это даже в определённой степени забавно и занимательно, что вам не безразлично, Александр Дмитриевич. А знаете почему? Все потому, что узнав все так, как есть на самом деле, не со слухов и не с домыслов, вам уже не удастся затем говорить в своё оправдание, что министерству внутренних дел не было известно реальное положение дел в стране. И оправдать своё положение, вам тоже не удастся. Хотя... кому как не вам то, о чем я стану говорить, должно быть известно достоверно.
Протопопов промолчал и на этот раз.
— Я считал всегда и теперь считаю, что основной причиной шаткости положения в нашей стране является неполнота и совершенная неискренность тех уступок, которые мы получаем от власти, — начал Милюков. — Причём я утверждаю со всей ответственностью, что все это тянется с первого же момента, когда народное движение привело к манифесту 17-го октября. Собственно, уже быстрый переход от первой уступки ко второй, от Думы законосовещательной к Думе законодательной, — сам по себе характеризует нерешимость уступающих и вынужденность уступки…
Протопопов кашлянул в кулак, выпил чай.
— Срать я хотел что вы считаете по этому поводу, Павел Николаевич, извините за нескромность. Так понятно?
Милюков снова уставился на Протопопова совершенно изумлённо.
— Что вас смутило больше — то, что я хочу срать или то, что извиняюсь за нескромность? — министр приподнял бровь, как будто удивлённо.
— Вы, пожалуйста, все же послушайте, — заявил Милюков.
— Слушаю, только учтите, что мне начинает надоедать, — министр снова потянулся к чашке чая. — Вы кстати чай пейте, остынет ведь.
— Если вы хотите конкретики, Александр Дмитриевич, то я могу с уверенностью сказать так — эти уступки были сделаны в состоянии лихорадки. А их неполнота и неопределенность, о которой я уже упомянул, заключаются в том, что никакой реальной связи с настоящим конституционным устройством они не имели. И иметь не собирались. Изначально.
Милюков коснулся одного края стола левой рукой и второго края стола правой.
— Вот здесь конституционное устройство, а вот здесь, совершенно с противоположенной стороны — уступки. Так я конкретно изъясняюсь, Александр Дмитриевич? Срать вам перехотелось?
— У нас с вами разное представление о конкретики, Павел Николаевич.
— Ладно, хотите слышать имена, значит. Ну будут вам имена, — пожал плечами Милюков, как будто бы с безразличием. — И Витте, и Столыпин указывали мне на то, что слово «конституция» не может быть употреблено, потому что оно не соответствует намерению дающего эту уступку… так конкретно? — сузил глаза лидер кадетов, легонько улыбаясь уголками губ.
— Более чем, продолжайте, пожалуйста.
— Так что совершенно ясно, что у руководящих людей была мысль, что можно ограничиться минимальной уступкой и, дав Думе законодательную власть, не делать из этого вывода, что власть монарха ограничена…
Было видно, что Милюков говоря все это, по всей видимости решил, что сумел взять Протопопова за яйца и перехватил инициативу. Однако Александр Дмитриевич очень быстро понял, к чему ведёт лидер кадетов.
— Первый прямой вопрос, господин Милюков — какое все вами сказанное имеет отношение к Государственной Думе и сформированному вами Прогрессивному блоку?
— Ну так разве можно узнать историю, если начать читать ее с конца? — философски рассудил Павел Николаевич. — Я к тому все это говорю, что началось все по моему разумению с того, что Витте в своё время убедил всех кое в чем. Что поддержку власти надо искать среди крестьянства, а не среди дворянского сословия. В тексте Петергофского совещания, если Вы не в курсе, относительно крестьян высказывалась надежда, что они будут новой опорой власти. Очевидно, это и содействовало изданию избирательного закона 12-го декабря, на основании которого состоялись первые выборы в Государственную Думу… Витте составил план борьбы с Думой в момент ее созыва и уже в это время было то совещание, под председательством государя, в котором Горемыкин брался распустить Думу на аграрном вопросе… Так что предвиделось, что аграрный вопрос встанет, что он примет нежелательное для власти направление и что Государственная Дума будет распущена на этом вопросе.
— Я верно понял, Павел Николаевич, что по вашим словам, план борьбы с Думой составили раньше, чем она начала функционировать? — уточнил министр внутренних дел.