Страница 27 из 46
Тем на самом деле лучше.
Знай, как закончился тот конфликт, и казаки бы не стали разговаривать.
Среди них был и сам говоривший.
Голос, который никто из дворцовой полиции не осмелился ослушаться. И этот голос принадлежал не кому-нибудь, а самому генералу-адъютанту, начальнику штаба Ставки главнокомандующего, участнику боевых действий ещё времён русско-турецкой войны и фактически самолично командующему абсолютно всеми военными операциями последних месяцев на всех фронтах боевых действий.
Позже этот человек станет известен, как верховный главнокомандующий армии Революции, как организатор контрреволюции и как верховный руководитель Добровольческой армии.
Как уже можно было понять, перед Александром Дмитриевичем стоял генерал-адъютант Алексеев Михаил Васильевич.
Собственной персоной.
Выглядел Алексеев известно как и Александр Дмитриевич узнал этого человека сразу, стоило только бросить на него беглый взгляд издалека.
Небольшого роста, косоглазый. Короткостриженные седые волосы, такие же седые, но пышные и длинные усы, причём особо выделяющиеся и запоминающиеся. Внушительная бородавка под правым глазом, такая же приметная. И совершенно жуткий, могучий показаться безумным взгляд. Взгляд решительного, жёсткого и бескомпромиссного человека, каким Алексеев являлся без всякого сомнения.
Лютый тип.
Михаил Васильевич был также верхом на коне, но приблизившись спешился.
Явился не запылился значит.
Протопопов обратил внимание, что генерал-адъютант выглядит довольно скверно, как будто бы даже болезненно, словно у него не было сил. И несмотря на всю свою офицерскую выправку и вышколенную осанку, Алексеев смотрелся явно осунувшимися — держать расправленными плечи ему было явно тяжело.
Собственно, так на самом деле и было, последние несколько недель Михаил Васильевич был в отъезде в Крыму, где восстанавливал своё заметно пошатнувшееся войной здоровье. Теперь, как видно, генерал-адъютант решил прервать своё лечение, не доведя нужные процедуры до конца...
Глядя в эти маленькие сверлящие глаза Алексеева, напоминающие поросячьи, Протопопов понимал следующее. Ровно как и полковник Губин, прибывший в столицу со своим казачьим полком, Алексеев выехал из Крыма за долго до того, как в Петрограде начались первые беспорядки. И похоже, что генерал-адъютант наверняка отбывал из Крыма с каким-либо намерением и собственным проработанным планом, причём куда как раньше намеченного срока. Можно ли было при этом расценивать текущую ситуацию, как вовремя нанесённый Протопоповым превентивный удар?
Вопрос безусловно любопытный.
Ответить на этот вопрос так, чтобы с полной уверенностью, Протопопов сходу не мог. Тут надо разбираться и получить чуточку больше вводных для последующих выводов. Ничего подобного в распоряжении Александра Дмитриевича в данную минуту не было. Поэтому работать следовало с тем, что есть.
Однако одно было ясно без сомнения — каким бы не был план Алексеева, Протопопову его удалось капитально сорвать.
Кстати, с Михаилом Алексеевичем министру не доводилось быть знакомым лично прежде. Ну или по крайней мере Александр Дмитриевич совершенно не припоминал, чтобы прежний Протопопов как-то пересекался с генерал-адъютантом, как по работе, так и по личной нужде. И соответственно министр не имел с ним какие-либо общие дела. Впрочем это было и не столь важно, потому что нынешний Протопопов знал, что можно ожидать от этого человека, оставившего заметный след в истории России и революционного движения первой четверти 20 века.
Александру Дмитриевичу, как мы теперь помним, было дополнено известно, что генерал-адъютант Алексеев охотно велся на сладкие речи Александра Ивановича Гучкова. И Протопопов прекрасно понимал, что одна из задач прибывшего господина Алексеева — как раз таки спасти своего визави из той передряги, в которой оказался наглый и бескомпромиссный Гучков.
Обо всем этом министр внутренних дел размышлял, пока Алексеев, спешившись, шёл к нему.
Тут следовало добавить ещё вот что: в Царское село генерал-адъютант прибыл на несколько часов раньше срока, который он сам же наметил для прибытия в телеграмме Государю. Алексеев как никто другой знал, что подчас ни то что даже часы, а минуты могут решить исход любого противостояния. И он хотел этим воспользоваться сполна.
Резюмируя, Александр Дмитриевич прекрасно осознавал, что перед ним появился проженный и опытный враг, котелок которого варит ничуть не хуже министерского котелка. И вместо того, чтобы покончить с Протопоповым, Алексеев зачем-то ввязался в игру и примерил на себя роль «благородного» умиротворителя конфликта.
Как бы то ни было властью Алексеев обладал настолько широкой и неоспоримой, что дворцовая полиция (часть которой формально находилась в ведомстве Протопопова и подчинялась министерству внутренних дел), начала опускать ружья и выполнись озвученное требование. И это несмотря на то, что у Протопопова в руках по прежнему была зажата боевая граната. Ну а министерские охранники во главе с Федей при этом отнюдь не спешили опускать пистолеты и в любой момент могли открыть повальную стрельбу на поражение.
Были настолько уверены стало быть, что Алексеев займёт их сторону в этом конфликте?
Были, раз ружья опускали.
Это очередное наблюдение Протопопов лишь принял как данность и констатацию факта. Правда сам Александр Дмитриевич, опять таки, зная историю и увлекаясь ей (ну а главное, имея недюжинный опыт прошлой жизни) вполне резонно считал, что дворцовые полицейские вели себя крайне опрометчиво и недальновидно.
Чем раньше люди, непосредственно охраняющие Государя сделают вывод, что доверять в это непростое время нельзя совсем никому, тем больше шансов удержаться на престоле и выжить будет у Императора Николая, да и вообще у Романовых.
Но, конечно, с численным большинством Алексеева было сложно не считаться.
Алексеев, покручивая ус, неспешно подошёл к Протопопову ничуть похоже не переживая, что в руках у министра находится боевая граната, самая что ни на есть настоящая. Подойдя, взглянул на РГ-14, как будто бы удивленно, поправляя свои очки в круглой оправе — мало ли показалось генералу. Зрение у него было так себе, Алексеев его успешно посадил во время войны, коптя над картами и схемами ночами напролёт.
Ни говоря ни слова, Михаил Васильевич нагнулся, поднял чеку. Покрутил ее в руках, рассматривая, а потом криво так улыбаясь кончиками губ, посмотрел на Протопопова.
— Стало быть вы обронили чеку, Александр Дмитриевич? — сухим шелушащимся голосом спросил он. Звучало так, будто тёрли две газеты друг о друга. — И стало быть, сделали это совершенно случайно, милостивый государь? Я вот лично в этом не сомневаюсь нисколечко.
Протопопов не ответил, понимал, что его ответа сейчас совершенно не требуется. Он анализировал ситуацию и пытался понять, как себя вести теперь. Весы в очередной раз качнулись и в очередной раз не в пользу министра.
Ситуация изменилась.
Он по прежнему мог легко взорвать с потрохами царских телохранителей (тем более теперь то министру никто не мог помешать, те опустили оружие), но перестрелка с казаками не закончится добром для Феди и его ребят. Казаков не заденет осколками РГ-14... а значит в перестрелке наверняка полягут все. Поэтому развязывать сейчас бойню для Александра Дмитриевича и его людей не было никакого смысла. Если говорить на языке, на котором говорил сам Протопопов, теперь риск бойни не был ничем не обоснован категорически и превращался в безумие, задумай Александр Дмитриевич его совершить.
Ещё раз — уцелеть в этой бойне не будет шансов ни у кого. А это уже не входило в планы министра внутренних дел. Не исключено, что риск осознавался и Алексеевым и именно ввиду этого генерал-адъютант решил не усугублять конфликт и начал диалог.
— Позвольте, Александр Дмитриевич.
Алексеев осторожно коснулся руки Протопопова, в которой тот держал гранату.
Неожиданно. Но стало понятно, что Алексеев взялся так, чтобы у Протопопова не было шанса отпустить гранату.