Страница 4 из 9
И вот я в кабинке! Она довольно большая. Шесть кресел. В середине стол – чёрный, круглый. На него нельзя ставить вещи и класть руки – про это специальная картинка есть, налеплена на стену. Я смотрела на чёрную поверхность. Гладкая, блестит, как крышка у рояля. Кабинка поплыла вверх. Мелькнул перрон, людская очередь, голубая куртка женщины-инструктора. Был виден круглый бок другой кабинки, той, что поднялась в воздух до меня. Там за таким же чёрным столом сидели люди с конвертами в руках. Кто-то в окно смотрел, кто-то разговаривал.
А я была одна! Внутри прозрачной яркой кабинки, как внутри гигантского ёлочного шара. Этот шар плыл над чёрной водой, отражался в ней оранжевым и белым. Я поднималась вверх и радовалась тому, что одна, и пела – громко, меня никто не слышал и мне никто не мешал.
Я знала, каких эмоций от меня ждёт Экран.
Я догадалась, чего от меня хотят. Им нужно моё счастье.
Такому большому Экрану это нужно, самому Юре, всем людям, которые стоят в очереди, рыжей женщине-дежурной. Я им всем могу помочь! Мне это будет несложно!
Я – счастливая. Я отчаянно, нереально, невозможно счастливая. Я сейчас счастливее всех на свете. Я же сегодня иду в театр… И я увижу его выступление, вживую… И подарю ему цветы. И автограф попрошу. И всё!
Я не буду ему в любви признаваться. Я просто счастлива от того, что он есть. Мне достаточно на него смотреть – на официальных видео и тех, что у него в аккаунте. А сегодня будет вживую! Смотреть и молчать. Мне совсем не надо, чтобы он об этом знал, хотя, мне кажется, он догадается. Он есть, и я его за это люблю. И я счастлива.
И этого моего счастья так много, оно такое огромное и яркое, что я сейчас заряжу им Экран целиком и полностью, на сто лет вперёд. И спасу весь этот мир. Мне совсем не жалко!
Даже внутри моего сна я всё равно помнила, что у меня на самом деле впереди. Внутри меня счастье звенело тонкой нотой – как в телефоне, когда лайкаешь… его фотографию, его пост. Запись, на которой он есть. Новость о том, что шестого июня он приезжает на гастроли, что будет в Москве. Увидит мой родной город, сделает его своим – на несколько дней, навсегда. Я потом буду ходить и знать: он здесь был, он смотрел на стены театра, он поднимался вот по этой лестнице, он брался за эту ручку, он спускался по эскалатору на этой станции метро… И они все будут совершенно прекрасными, яркими, будто подсвеченными изнутри…
Шарик канатной кабинки плыл над чёрной водой. Я сидела за чёрным столом. Я пела от счастья. А внутри себя я танцевала. Мне казалось, что чёрный стол – это сцена, и чёрная вода – это сцена, и если бы прожектор маяка и ещё какие-нибудь лучи скрестились – в воздухе, над водой, – то в этой точке возник бы он, изображением или настоящий, я даже не знаю, как лучше.
И тут снова стало темно. Совсем темно, резко, вокруг.
Не светилась моя кабинка, внизу больше не мигали фонари, погасла вывеска на длинной платформе… И другие кабинки перестали светиться. И вообще всё.
Было слышно, как ветер бьётся о стекло. Я болталась на большой высоте. Одна. В шарике типа ёлочного, почти таком же хрупком. И это…
Это была ерунда какая-то! У меня вечером его концерт, я не могу опоздать, не могу не попасть… Да я вообще сейчас проснусь!
Я помнила о том, что сейчас проснусь. Но в соседней кабине вдруг раздался крик. Я не могла разобрать ни слова, даже если бы язык знала в совершенстве. Но это был крик ужаса. Кричала женщина.
Темнота не была сплошной. Я теперь различала другие кабинки – впереди и сзади, соседнюю чётче всего, она сильно раскачивалась. Там двигались фигуры, мне казалось, что кто-то пробует открыть дверь, а другие его оттаскивают. И кричат. А тот, кого они оттаскивают, упирается и мотает головой… Волосы длинные, чёрные… Женщина. Это её крики так слышно!
Мне стало лучше видно, что там происходит. Будто фигурки людей чётче нарисовали. Это включилось аварийное электричество – блеклое, серое. Но с ним стало спокойнее.
Внизу, на воде, мигали бакены. И маяк вспыхивал, подвывал. Главное, не замечать, как снаружи стучит ветер. Вообще, если я захочу, я отсюда проснусь. Но прямо сейчас проверять не буду. Мне кажется, это такое испытание, не знаю, каких именно качеств.
Я села в кресле поудобнее, проверила ремень безопасности. Стала смотреть на чёрный лакированный стол.
Обычный такой стол. Он где угодно может быть. На даче в беседке. В школьной библиотеке, мы за таким читали по ролям пьесы. В… в театральном буфете. Я перечисляла всё подряд, что в голову взбредёт… Мне всегда такое помогает…
Потом я представила, что чёрный стол – это сцена. И на ней сейчас он… Мой актёр! Он сам, просто крошечный. И я прямо отсюда перенесусь в театр… Я же на самом деле еду в машине, и мне всё это снится. Я не буду спрашивать «пап, я сплю?», потому что, если папа ответит «да, спишь», его ответ как раз будет не во сне, а в реальности. Это нелогично.
Стол чуть дёрнулся. Серый аварийный свет стал оранжевым, нормальным. Канатная дорога снова ожила, мы плыли туда, вверх, к Экрану. Он становился крупнее и больше, ближе. Было видно, что сейчас он тоже светится, слабо, ровно, спокойно. Он правда огромный, можно было разглядеть какие-то швы, шурупы на обшивке, провода… И услышать гудение, будто от гигантского холодильника, даже уютное… Это звук счастья. Это эмоции становятся энергией.
Мне нравился этот звук. И было жалко, что полёт над чёрной водой сейчас закончится. Приближалась платформа, совсем не такая широкая и нарядная, как там, на берегу. Соседняя кабинка причалила, оттуда быстро выбрались пассажиры – среди них та женщина с длинными чёрными волосами, которая кричала, визжала и хотела открыть дверь. Женщина не могла сама нормально выйти, ей помогли сотрудники в синих куртках.
Моя кабинка подплывала к платформе. Дверца отъехала в сторону, надо отстегнуть ремни, шагнуть наружу, меня там подхватят, помогут…
Человек в ярко-синей куртке смотрит на меня, протягивает руки, я шагаю… Сосредотачиваюсь на том, что надо сделать шаг, перенести ногу над узкой полоской пустоты. Потом вторую ногу. Я вижу только свои ноги и вот его ладонь ещё. У меня вдруг начинает очень сильно болеть голова, прямо сквозь сон, сквозь волнение… Я слышу резкий звук, но не знаю, что произошло и где именно – тут или в реальности…
– Молодец, Дым! – говорит мне Юра.
Йуула.
Это именно он меня вытаскивает из кабинки. На нём ярко-синяя куртка с нашивкой. Я не знаю, как Юра здесь оказался. Мы же расстались на берегу. Но это сейчас не важно. Я не испугалась. Я выдержала. Меня можно допускать к Экрану. И у меня всё получится.
Экран виднелся впереди – огромный. Мы пошли от канатной дороги к двухэтажному дому, похожему на автовокзал. Дом приближался, а Экран будто нет.
Я не помню, говорили мы или молчали. Сейчас кажется, что говорили. О такой ерунде, которая успокаивает. Перед началом школьного спектакля так было – когда волнуешься, но радость хорошая, не страшная, и ты ей вроде даже наслаждаешься. Юра мне что-то такое тоже говорил. А я смотрела на него и не могла понять, на нём раньше была эта ярко-синяя форменная куртка или нет? Я хотела спросить, как раз время, подходящее для разной ерунды. Но мы подошли к порогу этого типа вокзала, и Юра мне махнул рукой, дальше давай сама, а ему надо обратно на платформу, встречать другие кабинки… Оказывается, он сотрудник энергетической станции. Вроде я должна была это знать.
…Я вошла внутрь, одна. Мне казалось, тут будет сцена, и все будут выходить, как к микрофону, и что-то говорить, как на стендапе, а Экран потом их воспоминания покажет. Но тут оказались коридоры с кабинетами, как в школе или в поликлинике. Мне надо было из конверта вынуть ещё одну бумажку, типа талончика, на ней прочесть номер кабинета. По коридорам люди ходили, я их раньше видела в очереди на канатную дорогу. А в кабинете, куда я вошла, была та женщина с чёрными волосами, истеричка из соседней кабинки.