Полиция памяти

* * *

Так, без особых происшествий, миновало еще несколько недель. Я все лучше печатала на машинке, и мне даже доверили напечатать пару-тройку документов компании. Специи продавались все так же хорошо, а мы вдобавок стали торговать вареньями, желатином и замороженными продуктами, так что работы было по горло. Иногда я оставалась на переработку и возвращалась поздно, но благодаря старику за порядок в доме не волновалась. Все хлопоты по хозяйству — покупки, готовку, уборку, заботу об R — он полностью взял на себя.

Однажды у нас засорилась сливная труба. В обычной ситуации мы бы просто вызвали слесаря по телефону, но теперь даже забившийся слив в туалете мог стоить нам жизни. И старику пришлось полтора дня ковыряться в снегу и грязи, чтобы вода в доме побежала как нужно.

А в другой раз захворал Дон. Заметив, как он трется головой об угол конуры, я обнаружила, что у него из уха течет какая-то желтая жидкость. Когда я вытирала ее ватными тампонами, кончики его ушей нервно подрагивали, а смущенно прикрытые глаза говорили мне: «О, прости, что доставляю столько хлопот…» Но уже через полчаса проклятая жидкость потекла снова.

Мы хорошенько подумали, прежде чем показать его ветеринару. Все-таки Дон — не просто пес, а бывший питомец тех, кого увезла Тайная полиция. О том, что глаза Тайной полиции наблюдают за нами в любой больнице, знали в городе все. Ведь вероятность того, что людям, спрятанным в убежищах, срочно потребуется серьезная медпомощь, всегда высока. Так не будет ли у нас проблем, если врачи узнают, что Дон принадлежал лицам, попавшим под зачистку? А вдруг Тайная полиция уже и собачьи геномы расшифровывает? С нее станется. И даже если я скажу, что взяла его к себе уже после того, как он остался на улице, не затаскают ли меня по допросам?

С другой стороны, будь под их подозрением еще и Дон, они бы давно забрали его — или в ходе самой зачистки, или позже, когда вывозили из дома все ценное. Но скорее всего, этот пес им просто неинтересен. А значит, волноваться не стоит, рассудила я и все-таки решилась на поход в районную ветклинику.

Ветеринаром оказался седой и добродушный старикан, манерой речи похожий на священника. Осмотрев больное ухо, он прочистил его, смазал мазью и снабдил нас запасом таблеток на неделю вперед.

— Просто небольшая инфекция, — сказал он, почесывая Дону шею. — Ничего страшного, скоро пройдет!

Дон на его смотровом столе извивался от удовольствия, глядел на доктора влюбленными глазами, словно желая сказать ему: «Как, уже все? Ну полечи же меня еще немного!» — и никак не хотел слезать. Тревоги мои оказались напрасны, и я с облегчением вздохнула.

Еще одним незначительным событием можно назвать подстригание R. У парикмахера он не был с тех пор, как пустился в бега, и оброс уже так, что страшно смотреть. Но сам процесс стрижки в тесном убежище, заставленном исчезнувшими изделиями чуть ли не до потолка, поневоле превратился в маленькое приключение.

Первым делом старик застелил газетами узенькое пространство, еще остававшееся на полу. Потом усадил туда R, обмотал его шею полотенцем, обернул клеенкой и закрепил всю конструкцию прищепками для белья. А затем начал стричь ему волосы, с трудом поворачиваясь, чтобы найти нужный угол наклона для ножниц в такой теснотище. Я наблюдала за ними с кровати.

— Не знала, что вы еще и парикмахер! — сказала я старику.

— Да какой там парикмахер… Скажешь тоже… Просто обстригаю там-сям… Куда взгляд упадет! — отрывисто отвечал он, пока его руки с ножницами порхали без остановки. Время от времени R поднимал глаза вверх и дергал головой, пытаясь понять, что происходит с его челкой, но старик тут же мягким движением возвращал его голову на место: — Прошу сидеть ровно и не дергаться!

Результат получился вполне достойным. Видно, что стриг не профессионал, но легкая лохматость даже молодила R — и сам он, похоже, остался доволен.

А вот замести следы этого маленького приключения оказалось непросто. Несмотря на все подстеленные газеты, обстриженные волоски разлетелись в тесной каморке по всем углам. Очищая от них все пространства и щели между изделиями, я провозилась в тот день допоздна.

* * *

Но период, когда дни пролетали без потрясений, длился недолго. Однажды субботним вечером я гуляла с Доном и у развалин библиотеки вдруг встретила старика.

— О! — воскликнула я. — Уже закупились? Нашли что-нибудь вкусненькое?

Старик, сидевший на груде обожженных кирпичей, помахал мне рукой.

— Да нет, все как обычно… Сегодняшний улов — мерзлый кочан капусты, три морковки, одна кукуруза россыпью, йогурт, просроченный на пару дней, да кусочек свинины.

Я привязала Дона за поводок к ближайшему дереву и забралась к нему на кирпичи.

— Пока и этого хватит. Недельку продержимся… Ужасно, что магазины с каждым днем отнимают все больше энергии. В одиночку уже не прожить. Если ты где-то работаешь, откуда ты возьмешь целых два или три часа в день для рыскания по магазинам?

— Да уж, еды все меньше, — вздохнул старик. — Прямо беда…

Он ударил носком ботинка по жженому кирпичу. От удара кирпич раскрошился, и черные осколки рассыпались по снегу внизу.

Вся библиотека уже являла собой просто гору из черного кирпича. О том, что здесь когда-то хранились книги, не напоминало больше ничто. Казалось, сдвинь кирпич хоть немного — из открывшейся щели еще пойдет дым. Бывшая лужайка перед главным входом, когда-то зеленая и ухоженная, погребена под снегом. А далеко внизу виднелись полоска берега и море до самого горизонта.

— Что вы тут делаете? — спросила я. — Сидите один, на морозе…

— Смотрю на паром… — ответил он.

Полузатопленный паром в центре гавани выглядел точно таким же, как и в день землетрясения. Бесконечные волны, набегавшие с моря, спотыкались о торчавшую из воды корму и превращались в белую пену. На секунду мне показалось, будто теперь эта корма стала чуть меньше и ее прибило чуть ближе к берегу, но, возможно, то была просто иллюзия.

— Тянет к прежней жизни?

Я знала, что парома уже не вернуть, как знала и то, что ответит на это старик. Но все равно зачем-то спросила.

— Вовсе нет… С чего бы? — Будто спохватившись, он энергично закачал головой. Как я и ожидала. — Что может быть лучше, чем жить с тобой вместе, принцесса? Не будь тебя, я бы давно уже превратился в уличного бродягу! Зачем мне туда хотеть, обратно-то? Даже и в мыслях такого не было! Да и паром тот был уже полной развалиной. Еще немного — затонул бы и сам, без всякого землетрясения. Видно, такова судьба любой исчезнувшей вещи: даже если пользоваться ею как-нибудь по-другому, долго она уже не протянет.

— Ну, просто землетрясение случилось так неожиданно. На самом деле я боялась, что это выбьет вас из колеи.

— На самом деле я помирал под обломками парома, а ты меня спасла. Вернула в колею, можно сказать! И за это я страшно тебе благодарен. А на паром я смотрю не потому, что мечтаю туда вернуться. Но чтобы крепче дорожить тем, что сейчас…

Беседа угасла на полуслове, и мы стали молча смотреть на море. Небо над горизонтом постепенно меняло цвет, и паром погружался все глубже в закатные сумерки. Ни на пляже, ни на причалах не было ни души, и единственным признаком жизни вокруг оставались только автомобили, проносившиеся по дороге вдоль берега. Дон то царапал ствол дерева, то грыз поводок, то взывал к нашему вниманию, виляя хвостом. Ухо его заживало, но, похоже, чесалось, и он целый день раздраженно подергивал им на бегу.

Я оглянулась на вершину холма. Птичья обсерватория была наполовину погребена под снегом. Наверное, Тайной полиции не придется засылать на вершину бульдозеры, подумала я. Ведь там и так уже одни сплошные руины…

У пешеходной тропинки еще маячила покосившаяся вывеска «В ботанический сад», но стрелка на ней указывала в пустоту. На склоне холма осталось лишь то, что ждало своего полного и окончательного исчезновения.