Сделай что сможешь. Новые горизонты.

Глава 19

Утро принесло свои неожиданности, новости и загадки. А начались они с того, что меня узнал Митрич — управляющий домом, доставшимся мне в наследство. Каким макаром? Да бог его знает, опять мистика какая-то. Приметил он нас, видать, сразу, как мы подъехали, и поспешил поприветствовать. Я ещё ничего и понять-то не успел, задрав голову, дом разглядывал, а он из парадной выскочил, с крыльца сбежал и поклонился Путилову:

— Доброго вам здоровьичка, Николай Иванович! Какими судьбами к нам пожаловали?

После на меня взглянул, на секунду замер и часто-часто креститься стал, приговаривая:

— Свят, свят, свят! Спаси и сохрани. Спаси и сохрани.

— Что, Митрич, хозяина признал? Чего ж тогда отмахиваешься от него, как от привидения?

Путилов удивлённо рассматривал управляющего, а тот кинул взгляд на него, потом опять на меня, сделал два неуверенных шага в мою сторону и рухнул передо мной на колени, продолжая креститься:

— Александр Владимирович! Родненький! Да неужто Господь смилостивился?

Вид седого, приличного на вид мужика, стоящего на коленях прямо в луже подтаявшего снега, так покоробил, что я немедля кинулся его поднимать. Блин, пытаюсь поднять, а он мне руки целует и плачет. Только когда Николай Иванович пришёл мне на помощь, мы смогли его на ноги поставить. А в чём причина такой встречи, прояснилось уже в ходе беседы в доме.

Оказалось, одна из моих тёток утверждает, что я погиб вслед за отцом, и вроде бы в подтверждение этого даже бумага из Канска приходила, но она её куда-то затеряла. Вот такая вот незадача. На смерть старшего Патрушева официальная бумага имеется, а моя пропала. Поэтому, кстати, и деньги мне не шлются, и письма не пишутся (тётка говорит, писала несколько раз в Канск, выясняя, где я захоронен, но получала лишь отписки чиновников).

Интересная картинка вырисовывается. Канский городничий нас с Софой уверял, что о смерти младшего Патрушева никто не знает и знать не может. А если учесть, что всеми деньгами с аренды дома распоряжается именно эта тётка — Анастасия Георгиевна, то создаётся ощущение, что меня хотят банально кинуть.

— Александр Владимирович, как ваш папенька повелел, всё собранное с постояльцев, за вычетом расходов по дому и налога, я отдавал под роспись Анастасии Георгиевне. Вот истинный крест, всё до копеечки отдавал! — Митрич перекрестился. — Она брала, благодарила и до моего хозяйства касательства не имела. Но с весны, после скорбных известий о вас, и в руководство домом стала вмешиваться, обосновывая это сменой владельца. Ведь с вашей кончиной, прости Господи, — тут он опять перекрестился, — дом отошёл бы ей и второй вашей тётушке, Ксении Георгиевне.

— О каком вмешательстве идёт речь?

— Кое-кого из жильцов она сменила на людей, надо признать, ненадёжных. Боюсь, полиция придираться станет. Арендную плату подняла безмерно, люди жалуются. Комнаты, где находилась лаборатория Владимира Георгиевича, папеньки вашего, — царство ему небесное! — он ещё раз перекрестился, — внаём сдала. Оборудование, там стоявшее, продать хотела, но я не дал, до решения суда пусть в доме остаётся. Всё, что было, на чердак снесено. Нынче же она уже и меня в подвал отселить решила, как дворника какого-нибудь, а квартиру, что мне Владимир Георгиевич в жильё дал, хочет сдать. Александр Владимирович, вы уж скажите ей, что невместно управляющему в подвальной-то сырости жить. Не по чину. Квартира мне дана до тех пор, сколь служить смогу.

Я кивнул:

— Можешь не беспокоиться по этому поводу. Живи, как жил.

— Благослови вас Бог, Александр Владимирович!

— Митрич, хватит уже мне руки целовать. Скажи лучше, Анастасия Георгиевна, получается, по поводу наследства в суд обратилась?

— То мне неведомо. Пред Рождеством заезжала она, да я спросить забыл. А до того последний раз два месяца назад наведывалась, говорила лишь: "Скоро, скоро", ну так она и в начале лета говорила — скоро. А когда? Того не знаю.

Ой мутит что-то тётка! Вряд ли у неё есть возможность наследство на себя и на сестру перевести, поэтому и в суд не идёт. Скорее всего, она время тянет, стараясь выдоить денег с аренды дома по максимуму, до моего возможного возвращения.

— Подожди. Ты сказал, она весной о моей смерти рассказала?

— Да. Якобы прошлой зимой с вами несчастье приключилось.

Та-ак! Значит, по её словам, я копыта откинул не сразу после смерти старшего Патрушева, а почти через год. Ха, такое можно было только выдумать. Да и деньги она не один год, а почти два не посылала. Ну точно, кинуть меня собирается. Воспользовалась тем, что я о себе не напоминал. А, собственно, как я мог о себе напомнить? Да никак. Я о родственниках всего неделю назад узнал, от Путилова.

— Ладно, с этим ясно. А как вторая тётушка поживает?

— Да, слава богу, на достаток жаловаться у неё повода нет, но видит она совсем уж плохо, людей по голосу узнаёт. В Петербург лет пять не казалась, всё в усадьбе проживает. А с детками её дела ладно идут. Учатся уже.

— Общаетесь как?

— Так через Анастасию Георгиевну и Федота. Он, почитай, каждую вторую субботу наезжает.

— Что за Федот?

— Так с усадьбы вашей конюх. В город по делам приезжает да продукты мне изредка завозит. Вы его помнить должны — белобрысый такой, кудрявый, лицом красный. При папеньке вашем покойном служил.

— А-а, да. Припоминаю.

Мама мия! В усадьбе мне, похоже, придётся ещё один экзамен выдержать — на знание родственников и слуг. О, кстати!

— А как там остальные домочадцы поживают?

— Лукерья замуж вышла да съехала. Из старых-то кроме Федота лишь Пантелеевна осталась, но не кухарит уже — за домом присматривает, совсем суха стала от болей-то грудных.

Ну что ж, чем меньше старых слуг, тем мне спокойнее.

— Ясно. Не знаешь, Анастасия Георгиевна в городе живёт или наездами здесь бывает?

Тут Митрич немного замялся с ответом.

— Сама-то говорит, что в усадьбе в основном проживает, но, бывает, и в городе у подруги своей на петроградской стороне заночует. Вот только Федот сказывал, больше-то она в городе живёт.

Он ещё помялся и продолжил:

— И совсем уж недавно одни мои знакомцы нашептали, будто домик подруги-то своей она как есть на себя выкупила.

— Дом большой?

— Немаленький. О девяти комнатах в два этажа.

— Адрес знаешь?

— Конечно. Мне велено, если случится что, туда обращаться.

— Хорошо. Напиши адрес. И вот ещё что: о появлении моём никому пока не говори, мне сначала с делами разобраться нужно.

Митрич с недоумением на меня посмотрел, потом перевёл взгляд на хмурого Путилова. Тот, соглашаясь со мной, кивнул, и Митрич, мотнув головой, ответил: