Каратель (ЛП)

Мог ли я сказать, что Эван была в восторге от этого? Нет. Конечно нет. Не потому, что она будет смотреть на меня по-другому, не потому, что плохо относилась к моим убийствам придурков. Нет.

Когда мы говорили об этом, она сказала, что переживает только из-за того, что меня могут поймать.

И вот опять, то натянутое, растущее чувство в моей груди. Со временем оно становилось сильнее, настойчивее и достаточно явным, чтобы я больше не мог ничего поделать и называл всё своими именами.

Любовь.

Я чертовски любил её.

Я любил её так, как не представлял возможным, с глубиной, о наличии которой не догадывался, сердцем, которое, по-моему, съёжилось и умерло в груди, когда я утыкался лицом в подушку в семь лет.

Я был уверен, что исчезла вся доброта, всё, что способно чувствовать нечто такое бескорыстное, как любовь.

Очевидно, я ошибался.

Эван вытащила это из меня.

Я был довольно уверен, что никакие мои действия, никакие годовые попытки никогда не смогут показать ей, как много это для меня значит. Унизительно понимать, как ты ошибался насчёт себя, что кто-то другой видел в тебе то, о существовании чего ты не знал.

И она любила меня в ответ.

Что было ещё большим чудом.

Она любила меня, несмотря на моё прошлое, несмотря на мою тьму, несмотря на то, чем я занимался по жизни.

Но это был первый раз, когда мне придётся фактически проверять эту теорию. Мы жили в удобно маленьком пузыре. Конечно, она определённо вытаскивала меня из дома всё чаще и чаще, водила меня смотреть кино, слушать музыку, ужинать.

За последние пять недель я бывал в городе больше, чем последние чёртовы пять лет.

И мне это нравилось.

Но мы не могли вечно жить в её доме.

Я должен был вернуться к работе.

Я проигнорировал кучу не особо опасных преступлений, о которых мне сообщали за последний месяц, но не было достаточно больших мудаков, чтобы утащить меня от того, что я только нашёл с Эван.

Но затем я получил сообщение с кодом 111.

Дерьмо с кодом 111 нужно было проверить.

Код 111 означал торговлю людьми. Детьми. Секс-торговлю.

Не важно, насколько мне нравилось проводить время за просмотром фильмов и болтать с Эван насчёт её путешествий и планов на будущее. Я просто не мог сидеть и притворяться, что не знаю эту информацию, что я не единственный, кто может позаботиться об этом.

— Три дня, — сказал я ей, когда она вышла из спальни.

Три дня — это чертовски долго, но мне было необходимо это. Технически я буду всего в нескольких минутах от неё, но с таким же успехом я мог быть на другом конце света.

— Хорошо, — кивнула она, совершенно непринуждённо. Затем она подняла что-то в руках, какую-то кожаную сумку с ремнём, чтобы носить на поясе.

У меня внутри что-то странно сжалось, и я не мог понять почему.

— Что это, куколка? — спросил я, слыша в собственном голосе неуверенность.

Затем она открыла сумку и достала маленький кусочек какого-то крашенного дерева, помещённого в защитный пластиковый чехол.

— Ты сказал, секс-торговля детьми, верно? — спросила она, поднимая к свету маленькую стрелку и щурясь на неё, а затем подняла другую.

— Да, — подтвердил я, радуясь, что можно говорить открыто. Это было благодаря тому, что Барретт заезжал каждые два-три дня, чтобы забрать или вернуть Диего, в зависимости от своего графика, и всегда устраивал досмотр. Предусмотрительный гад.

— Хорошо, тогда это, — сказала она, протягивая вторую иглу/стрелку.

— Эв, что это? — спросил я. Из-за предчувствия мои губы приподнялись, но я хотел подтверждения.

— То, что убьёт его. Быстро, — добавила она, пожимая плечами. — Но болезненно.

Я говорил, что чертовски люблю её?

Потому что я чертовски любил её.

И когда я сунул предмет в карман и притянул её для поцелуя, я понял. Я понял это до мозга костей.

У нас всё будет отлично.

Эван

3 месяца

Три месяца.

Столько понадобилось другу Люка, Барни, чтобы сделать необходимые документы моей матери. Барни было восемьдесят лет, он жил в здании, которое практически развалилось, но в квартире было чёртово золотое оборудование.

По слухам, он был лучшим фальсификатором на восточном побережье.

Поэтому понадобилось так много времени.

Не потому, что у него было слишком много клиентов, а потому, что он был абсолютным перфекционистом. Что было хорошо. Когда дело касалось подделки государственных документов, хотелось, чтобы они были как можно ближе к реальности.

Но документы были отправлены моей матери неделю назад.

И самолёт приземлился пять минут назад.

А я?

Я была комком нервов.

Почему?

Я была не совсем уверена.

План всегда был таким. Я хотела, чтобы она прилетела в Штаты, где мы сможем по-настоящему воссоединиться, где сможем рассказывать истории, укреплять связь.

Конечно, отчасти мой желудок завязывался в узлы, потому что, как я сказала Люку в постели прошедшей ночью, я приходила в ужас от необходимости делиться своими историями.

Во всех них присутствовал Алехандро.

Я наконец перестала думать о нём семейными терминами: отец, папа, папи.

Он был Алехандро.

Он был человеком, который возил меня по миру, показывал то, что я никогда не увидела бы без него, конечно, но он не был моим отцом.

На самом деле, мой настоящий отец был каким-то неизвестным фермером из Бразилии, который погиб в автобусной аварии за два месяца до моего рождения.

Поэтому Габриэла приняла решение попробовать переехать в Штаты — ради меня, ради нашего будущего. Она знала, что если осталась бы там со мной, я скорее всего рано вышла бы замуж, работала бы уборщицей или не ферме, обзавелась бы кучей детей и продолжила бы цикл бедности, который поколениями тянула её собственная семья.

Этого было достаточно, чтобы она отправилась в двухлетнюю миссию по Бразилии, Колумбии, Панаме, Коста-Рике, Никарагуа, Гондурасу, Гватемале и наконец… Мексике.

Пока она рассказывала мне это по телефону однажды вечером, я могла думать только о том, как тяжело ей было безопасно путешествовать с ребёнком по восьми странам, без единой царапины, только чтобы её изнасиловали, как только она наконец-то добралась до своей цели.

— Она знает, с кем именно ты путешествовала, Эв, — сказал тогда Люк, пожимая плечами. — У неё было много месяцев, чтобы обдумать эту ситуацию. Может, она и ненавидит его и никогда не простит — и она не должна этого делать — но она не ждёт, чтобы ты поменяешь свои истории, чтобы для неё они были более сносными.

Я пыталась поверить в это.

Время покажет.

— Перестань выкручивать руки, — сказал Люк, хватая одну из них, переплетая свои пальцы с моими и сжимая их. — Нет повода нервничать. Она любит тебя. Ты любишь её. Когда такое происходит, всё получается так, как должно быть.

Я знала, что он прав.

Но мои внутренности развязались только тогда, когда она подошла, села на заднее сидение машины и обняла меня сзади, выговаривая что-то на португальском так быстро, что я не улавливала смысла.

— Это всё, что вы взяли? — спросил Люк, отъезжая от обочины и направляясь в сторону Нейвсинк Бэнк.

Багаж моей мамы умещался в один большой чемодан на колёсиках. Это было всё, не считая сумочки. Она жила в маленьком доме и в принципе не могла хранить кучу вещей, но всё же.

— Я хочу начать заново, — отмахнулась она. — Я отправила посылкой одну коробку с домашней утварью. Это всё, что мне нужно. Как только начну работать, я куплю новое.

Она позволила нам с Люком найти ей квартиру, уступив только тогда, когда мы сообщили ей, что деньги не из наших карманов (или из запаса Алехандро), а от придурочного секс-торговца детьми, у которого на кошельке с биткоинами лежало почти тридцать тысяч. Этого было более чем достаточно, чтобы оплатить её квартиру на целый год, а также внести небольшие изменения, вроде покраски стен, обновления приборов и покупки мебели для спальни и гостиной.