Синдикат

Агенты, арбитры — это было модно, перспективно и очень денежно. Про них писали шлягеры, снимали фильмы, сериалы. Мальчишки и девчонки всего мира хотели стать крутыми, стильными, носить черные плащи из баллистической ткани, получать расчет в драгоценных камнях и золоте. Чувствовать значимость, силу и власть. Разумеется, энергия массового устремления прекрасно монетизировалась.

Немногочисленные подвижники, кстати, Проныра Бля в том числе, срывали глотки, пытаясь объяснить романтическим мальчикам и девочкам простое правило «одной сотой». Из ста желающих «стать агентом» до настоящего оружия и военизированной корпоративной службы дойдет лишь один. В свою очередь из сотни таких счастливцев статус настоящего агента «агрессивного арбитража» получит лишь один. Какой процент из них сможет выйти на пенсию при бонусах, живой и относительно целый — оставалось неизвестным, институт был еще слишком юным. Но Бес подозревал, что и здесь соотношение один к ста окажется довольно близким к истине. Умрут на самом деле немногие, основной отсев пойдет по линии профессионального травматизма, устаревания аугментаций и переводов на вахтерские должности с крошечными пособиями.

— Я помогу, — коротко пообещал он. — Поговорю с парнем, прочищу мозги.

В чудесном домике, который чем-то походил на уютную пещеру из сказки, было тепло, хорошо, уходить не хотелось. И варенье было чудесным. И Кристина очень милая.

И…

Бес помрачнел, положил маленькую позолоченную ложку на блюдечко. Фарфор тихонько звякнул.

— Тебя что-то гнетет? — участливо спросила Кицунэ. Как и положено хорошему психологу-практику, она сразу почувствовала смену душевного настроя Беса.

— Да, — негромко сказал он после паузы секунд на десять. — Гнетет.

— Хочешь, расскажи, — она подлила темно-коричневый напиток в чашку, расписанную под старый Китай. — Или не рассказывай. Посидим просто так.

— Я…

Бес задумался. Машинально выпил чай, как воду, не чувствуя вкуса, лишь горечь. Горечь на языке и в сердце.

— Я плохой человек, Ки, — неожиданно сказал он. Неожиданно в первую очередь для самого себя, потому что каждый знает — откровенничать с проституткой все равно, что мутить дела с наркоманами или кибернетиками на дешевых заменителях иммуноблокаторов. Но в эти мгновения Бесу было наплевать на мудрость, проверенную годами. Ему стало очень плохо и очень погано.

— Правда?

Бес отметил, как девушка подобралась, сложила руки, машинально, как человек привычный к опасной жизни.

— Я очень плохой человек, — повторил он. — Я занимался… дурными вещами.

— Ты все-таки бисенен, — через силу изобразила улыбку девушка. — Правильно? Как лоли, только парень… мужчина? Хотя нет, не хочешь, не говори, я не выспрашиваю.

— Я не бисенен, — сказал Бес, глянув ей в глаза. — Их не существует. Я был арбитром. Не тем, которые приходят с калькуляторами, а… другим.

— Понимаю, — тихо вымолвила Кицунэ. — Понимаю…

— Я был плохим человеком, — снова повторил, как заклинание, Бес. Будто ставил преграду между собой и прошлым, готовым догнать, поглотить снова. Кибернетик еще немного помолчал, бездумно глядя на оранжево-белые стены пластмассовых «кубиков». От времени прежние цвета потускнели, стали неяркими, как у старой игрушки, забытой на много лет в чулане.

— Я не знаю, что делать, — неожиданно сказал он. — То есть знаю… Только делать этого не хочется.

Кицунэ снова наполнила его чашку. Молча, не спрашивая, достала из шкафчика над электроплитой бутылку таллинского бальзама. Накапала в чай.

— Полезно. И нейтрально для твоего… никеля.

Бес отметил, что девушка правильно использовала жаргонизм, «никелем» обычно именовались именно боевые аугментации.

— Спасибо.

На этот раз кибернетик отпил совсем чуть-чуть, считай, губы намочил, будто стараясь растянуть чашку на долгие часы.

— Я на перепутье, — вымолвил он тихо, едва ли не шепотом. Негромко пристукнул хромированной ладонью о пластмассовый столик под вязаной салфеткой-скатертью.

— Можно рискнуть. Все на кон. Ничего за спиной. И посчитаться. Со старым должником. Он много задолжал. Очень много.

Он говорил быстро, отрывисто, армейски-рублеными фразами.

— Убьют. Скорее всего. Но можно и выиграть. Шансы есть.

— Что же мешает? — с успокаивающей теплотой спросила Кристина.

Он уставился на нее целым глазом и провалом пустой глазницы. Девушка вздрогнула — так мало Бес походил на человека, лицо кибернетика показалось уродливой маской робота с плохой, резиновой имитацией кожи.

— Я был плохим человеком, — сказал он в третий раз. — Но чтобы рискнуть… чтобы выиграть. Чтобы просто сделать ставку… мне надо будет стать еще хуже. Намного хуже. И боюсь, возврата уже не будет. Надо решать. Сегодня, завтра. Потом уже поздно.

— А другая возможность?

— Можно оставить все как есть. Жизнь пойдет дальше. Может, будет чуть лучше. Может быть, и нет. Возможно, погибну в очередной перестрелке, скорее всего, нет. Поднимусь в кооперативе, буду при Василе решать вопросы. Накоплю на регрессивную операцию, чтобы вытащить старое боевое железо. Пока не сгнил вместе с ним. Поставлю обычный цивильный хром. Буду инвалидом, но бодрым и живым. Много чего можно сделать, много чем заняться.

— Неплохое будущее, — очень серьезно и очень тихо сказал Ки. — Не лучшее. Но все-таки неплохое. Бес…

Она положила узкую, теплую ладонь поверх металлического протеза сталевара. Кибернетик прикусил губу и сдержался, не отдернул руку, превозмогая рефлексы военного, для которого вторжение в ближнюю зону означало агрессию и смертельный риск.

— Я не знаю, что с тобой случилось. Но знаю, что ты вышел из ада. Многое там оставил… Но вышел. Пусть не целый, но живой. Может пора остановиться?

— Это совет? — скрипнул дребезжащим, ломким голосом Бес.

— Да, — Ки посмотрела в его единственный глаз прямо, не отводя взгляд. — Ты говоришь, что был плохим. Верю. Не осуждаю и верю. И что это дало тебе? К чему привело?

Бес отвернулся, будто пытаясь заслониться, спрятать от девушки глазницу без камеры.

— Ты хочешь повторить. Снова рискнуть. И мне кажется, это плохая затея. Очень плохая.

Ки взялась за твердый металл протеза двумя руками, чувствуя едва заметное тепло от работы аккумуляторов.

— Не надо становиться… хуже…

Она умолкла, осекшись. Бес поглядел на «японку» с молчаливым вопросом, и девушка ответила, так же безмолвно. Так они и сидели, может минуту, может десять, а может и все полчаса, в молчании, стремясь продлить момент единения, разделить немного участия и душевного тепла. И каждый думал о своем, но в то же время друг о друге.

— Я пойду, — сказал Бес. — Надо еще… тут…

— Приходи еще. Как-нибудь…

— Обязательно.

Он ушел, не прощаясь, а она проводила его, ничего не сказав в напутствие, потому что слова здесь были не нужны и даже вредны. На улице снова пошел снежок, переходящий в дождевую морось. Бес немного постоял, подняв лицо к темному небу, что казалось экраном для света и голограмм. Вода каплями стекала по коже, оставляла на губах горький железистый привкус, похожий на кровь. Со стороны могло бы показаться, что кибернетик плачет, кривясь от боли в сердце.

— Я плохой человек, — прошептал Бес. — И могу стать еще хуже. Намного хуже. Остался один шаг. Только один…

Он шагнул, направляясь к остановке трамвая. Впереди ждала еще одна забота, последняя в этот долгий и непростой день.

В квартире Оружейного Гнома ничего не изменилось, впрочем, как обычно. И три технологических мудреца тоже не изменились, разве что Бирюк снова переоделся сообразно погоде. Он был помешан на сбережении тепла, хронически не доверял органам чувств и одевался не просто так, а по сложному алгоритму, руководствуясь показаниями наручного прибора, который походил на часы, однако измерял температуру, влажность, давление и еще с десяток параметров.

— Прикиньте, Ми-40М выставили на торги, — заметил Гном, сгорбившись над лупой.