Человек в движении

Радостные мысли, не правда ли? Однако все два месяца до того, как тронуться в путь, меня то и дело донимали сбои с собственным телом. И теперь все его части — локтевые суставы, спина да еще и запястья рук словно сговорились против меня, и это когда я нуждался в их безупречной работе больше всего. Мне и раньше приходилось превозмогать боль во время заездов, на я с этим как-то справлялся. Теперь же меня доканывало неведение. Когда же наконец наступит облегчение? Или, может быть, настанет момент, когда мое тело восстанет, пошлет все к черту и откажется подчиняться? А может быть, спустя годы, проведенные в пути, мое тело возьмет да и скажет: «Настало время платить по векселям, малыш», — а мои плечи и запястья начнут предсказывать погоду за неделю вперед?

От одних таких мыслей можно свихнуться, и я с самого начала знал, что предстоящее турне станет суровым испытанием не только для моего тела, но и для духа. Я решил выбросить все это из головы, да не так-то это просто: как в детской игре, когда внушаешь себе: я больше не хочу думать о слонах… слонах, слонах, слонах…

Всего первый день пути, а у меня уже ныло левое запястье, ладонь натерло, и я скрипел зубами от злости, так как понимал, что проблема тут вовсе не в моей моральной или физической неподготовленности, а чисто технического свойства, и, как ни старался Дон с ребятами наладить кресло, мы так и не смогли определить причину неполадки.

Вероятно, мне стоит рассказать о кресле поподробнее. Оно отличалось и от обычных спортивных моделей для шоссейных гонок, и от тех, на которых разъезжают по больничным коридорам. В сравнении оно все равно что гоночный мотоцикл против восьмиместного «кадиллака»: все лишнее убрано, во главу угла поставлен не внешний вид, а соображения эффективности. Если бы состоялся конкурс красоты среди кресел-каталок, мое бы наверняка назначили бы старшим подметальщиком для уборки зала после завершения представления.

Базовая модель «Эверест Дженнингс», предназначенная для использования в домашних условиях и в больницах, весит вместе с подставкой для ног от тридцати семи до сорока фунтов. Вес гоночного кресла составляет 15–17 фунтов. Кресло, в котором я отправился в путь из Ванкувера, весило двадцать семь фунтов. Большинство кресел имеет рамы прямоугольной формы с двумя маленькими колесиками впереди и двумя большими сзади. Мое же скорее имело форму латинской буквы I — несущая продольная центральная рама с поперечными осями колес впереди и сзади. Управление осуществлялось рукояткой, крепящейся посередине оси передних колес. Передняя часть центральной несущей рамы имела поворотное устройство и играла роль жесткой подвески. Центральная ручка управления располагалась впереди сиденья, на ней же находился и рычаг тормоза, действующий на оба задних колеса.

Задняя поперечная рама поддерживала сиденье, представлявшее из себя, по сути дела, ведро, по виду напоминавшее сваренное вкрутую яйцо, если с него срезать верхушку и опустошить содержимое. В него-то я и садился, при этом поза получалась сгруппированная, колени чуть ли не прижимались к груди, а ноги я вставлял в стремена примерно на одном уровне с рамой. Внешний вид был не ахти какой, но внешность зачастую обманчива. В создание этого кресла и его последующих вариантов было вложено немало технической мысли. И каждый раз главные достоинства заключались именно в том, чего не мог различить глаз.

Если не считать рычага тормоза — а он мог понадобиться для управления на скоростных участках при спуске в горах, — это кресло в принципе не отличалось от того, на котором я годом раньше выиграл титул чемпиона мира на соревнованиях в Англии. И в этом заключалась главная сложность — ведь мне предстояло путешествие вокруг всего мира, а не участие в марафонской гонке на 26 миль и 385 ярдов.

С учетом этого необходимо было иметь возможность изменять положение колес — не только ради более легкого движения по дорогам с разным покрытием, но и в интересах моего бренного тела. Изменение положения колес невольно заставляло включаться в работу различные группы мышц. Если одна из них, скажем в области плеча, начинала болеть, нам требовалось изменить положение кресла таким образом, чтобы освободить ее от нагрузки и перенести основную работу на другие мускулы.

Еще до отправления в путь я понял, что в конструкцию сиденья необходимо внести некоторые изменения, чтобы сделать его более подвижным, чем жесткое «ведро», возможно используя плетеное сиденье (известное под названием «клетка»), которое можно было бы регулировать, ослабляя или подтягивая шнуровку с задней стороны. Кресло, которым я пользовался (то самое, что сконструировал Тони Хор), такими качествами не обладало. Но я пользовался сиденьем-«ведром» начиная с 1980 года, а от старых привычек избавиться трудно.

Кроме того, я никак не мог избавиться от дурацкой иллюзорной идеи, что все проблемы отпадут разом, если я сумею найти идеальное положение тела (посадку), как во всех выигранных мною гонках. Я просто не понимал, что отныне это было мне недоступно.

У меня произошли изменения в опорной системе. Спина потеряла жесткость: позвонки, расположенные выше и ниже места перелома, начинали постепенно расшатываться, что вызывало винтовое смещение нижней и верхней частей позвоночного столба. У меня также был незначительно поврежден правый плечевой сустав, и я перенес серьезную травму левого плеча в апреле 1984 года во время подготовки к Бостонскому марафону, не говоря уже о повторной травме правого плеча спустя три месяца, когда я готовился к Олимпийским играм. Все вместе эти травмы в буквальном смысле изменили структуру моего тела. И с учетом этого прежняя посадка просто никуда не годилась. Но психологически я не мог с этим примириться. Я чувствовал себя здоровым и исполненным сил. Никакой боли в плече не ощущалось. Единственное, что не переставало беспокоить меня, была проблема с запястьями и локтем. Еще раньше я испытывал неприятное ощущение в правом локте, но сумел справиться с ним, слегка изменив положение сиденья. Естественно было предположить, что и сейчас создается подобная ситуация, и нужно постараться исправить ее подобным же образом. Не валять дурака, найти правильное положение сиденья — и все будет отлично.

Так-то оно так, да только я бился над этим целых полгода, и вот в два часа ночи накануне старта я сверлил дырки в сиденье, передвигал его так и этак, стараясь найти наиболее удобное положение, но, как ни ломал голову, так и не смог добиться толку, как и все, кто пытался решить эту проблему до меня. Хуже того, Тим поспорил, что я буду работать над креслом после полуночи в последний день перед стартом. Так что я не только работал. Я еще при этом проигрывал сто долларов. А теперь позвольте мне поподробнее рассказать вам об операции по переделке сиденья. Само «ведерко» крепилось к раме при помощи шести болтов — двумя сзади, двумя впереди и еще двумя к днищу. Болты были длинные, на каждый навинчивалось по три гайки.

Сиденье могло сдвигаться не только влево-вправо или вперед-назад. Оно также передвигалось вверх и вниз, а также вращалось по часовой стрелке и против нее, чтобы я мог поворачиваться соответственно положению осей колес. Чтобы изменить положение сиденья, нужно было определить новое положение болтов, учитывая при этом все четыре фактора, затем отвинтить гайки, снять болты и просверлить новые дырки там, где им следовало быть. Естественно, при постоянном отвинчивании и завинчивании болты изнашивались. По мере того как резьба срабатывалась, вывинчивать болты становилось все труднее. А поскольку мы просверлили так много отверстий и так близко одно от другого, случалось, что перемычка между ними лопалась и оставалась большая дырка. В крайнем случае можно было выйти из положения, используя шайбы, но при этом болт двигался и вся точность доводки терялась.

Хоть на стенку лезь от огорчения! Сверлишь дырку, чтобы добиться точного положения винта, а в результате дырка получается продолговатая. Сверлишь новое отверстие, и сиденье приходится сдвигать вперед. Сверлишь еще одно, чтобы исправить положение, и первоначальная центровка сиденья нарушается полностью. И ты проделываешь все это, зная, что малейшая ошибка всего в одну восьмую дюйма в любом из отверстий может обойтись тебе потерей скорости на один километр в час, если ты участвуешь в гонках, или, что еще хуже, сорванным мускулом, если тебе приходится одолевать по 70 миль в день. Тот, кто сел в кресло на два часа, может и не заметить разницы. Но для того, кто крутит колеса семь-восемь часов подряд, все это может кончиться подлинной агонией, если его вообще не снимут с дистанции. И когда я говорю, что Дон и Тим работали над креслом, это значит, что они возились с ним часами напролет, иногда глубоко за полночь, спорили, колдовали так и этак, пытаясь отыскать единственно правильный вариант из сотни возможных.