Страница 9 из 14
- Родня? - Сашка, это было видно, не сразу понял смысл слова, видно, раньше ему не доводилось его произносить на русском. - А. Я понял... и что?
- Ты мог бы прилететь на Землю, где тебя кто-то, да ждёт, - пояснил Тимофеев. - Я понимаю, что ты ничего не помнишь. Но на самом деле это ошибка. Дело в том, что люди никогда ничего не забывают. Наша память хранит всё, что мы когда-либо видели, слышали, ощущали. И всё это можно "достать". Извлечь воспоминания можно с помощью гипноза.
Лицо Сашки окаменело. Глаза стали недоверчивыми и холодными:
- Нет, - отрезал он. Майор (ему показалось, что послышался сухой металлический щелчок замков - мальчик, сидевший через стол, как будто превратился в сейф с захлопнувшимися дверями) пожал плечами:
- Решать тебе. Неволить не станет никто.
Недоверие из глаз мальчишки не ушло.
- Я подумаю о возвращении и, если решу, приду снова, - сказал Сашка, вставая. В его движениях, в позе, во взгляде - во всём была настороженная готовность драться, мгновенно и насмерть. Но его никто не держал. Никто даже ничего не говорил...
... - Каков... - сердито процедил Янсен, глядя в закрывшуюся дверь. Тимофеев спросил негромко, глядя туда же:
- А чего ты от него требуешь? Ты что, не понимаешь - этот мальчик не землянин? В нём от землянина остались только внешность - и капелька души. Совсем капелька.
- Осталась ли? - Янсен раздражённо закрыл файл. Тимофеев улыбнулся:
- Иначе он не пришёл бы сюда, лейтенант. И мы не можем его оттолкнуть.
- Возможно, вы правы... - протянул Янсен неуверенно.
- Я прав, - майор с шипением налил себе из большого синевато-серебристого гранёного сифона запузырившуюся в стакане минералку. - Ты знаешь, сколько за время войны пропало без вести детей, которым не исполнилось ещё двенадцати лет? Порядка ста семидесяти тысяч, мы пока что точно не можем подсчитать. Большинство из них, я думаю, погибли. Но сколько живут ещё вот так, как этот парнишка? Тысячи? Десятки тысяч, может быть? Где они? Каково им? Я пошёл работать в Комиссию, потому что не могу не думать об этом, Фолька.
- А я - потому что мы победители. И потому что я хочу воплощать собой силу Земли, - Янсен сказал напыщенные слова, даже глупые. Но прозвучали они не напыщенно и не глупо.
Он хотел ещё что-то сказать - но дверь открылась снова, пропуская следующего посетителя...
<p>
* * *</p>
Едва выйдя за ворота, Сашка на миг ощутил неистовое желание - повернуться и бежать бегом обратно к зданию миссии, требовать, просить, чтобы ему провели сеанс гипноза; пять минут бега, протяни руку - и твои воспоминания снова с тобой, и с тобой - та женщина, от которой он помнил только руки и которую иногда видел во сне, а потом, проснувшись, мгновенно и обидно забывал... вдруг она жива?! Вдруг жива... мама?!
Он отчаянно замотал головой, забыв, где находится. Нет! И сразу после этого слова пришёл страх...
...Сколько он помнил себя - он всё время жил рядом со страхами и нёс их в себе. Бесчисленные и самые разные, не отпускавшие почти никогда даже во сне. Страхи были частью его бытия, такой же неотъемлемой, как дыхание. Сашка и сам не смог бы себе объяснить, почему сопротивлялся этим страхам - тоже всю жизнь, как мог, не давал им раздавить себя. Хотя и подозревал, что как раз из-за этого его так часто перепродавали - в плачущем, умоляющем о пощаде, кричащем, избитом, униженном, растоптанном мальчишке-землянине хозяева всё равно снова и снова безошибочно ощущали сохранявшийся тонкий и делавший раба потенциально опасным стерженёк упрямой воли.
Это лишало страхи власти над мальчиком. Но не делало их меньше и слабее, нет... А с гипнозом был связан один из самых жутких и непреодолимых страхов - страх потери себя, который он испытывал, когда зелтрон, хозяин цирка, гипнозом принуждал мальчика выделывать штуки, на которые в обычном состоянии у него не хватило бы ни ловкости, ни храбрости, ни бесстыдства. Часть его сознания запоминала то, что он делал, находясь под жутким всевластным контролем - земляне не врали о том, что ничего не забывается. И снова подчиниться чьей-то воле... нет! Нет, нет, нет! Это было слишком жутко.
- Тебе плохо?
Он вздрогнул и обернулся. Оказывается, он чуть не треснулся лбом в ствол одного из к-тиирцов. Слова были сказаны по-русски, и Сашка подумал - может быть, за ним следили... а он расклеился так, что перестал наблюдать за происходящим вокруг. Непростительно!!!
На него смотрели две девчонки. Наверное, чуть помладше его самого. Одинаково одетые - в светло-синие складчатые юбки чуть ниже колен, в светло-зелёные, почти белые, рубашки с накладными большими карманами и какими-то значками на коротких широких рукавах, в одинаковых красных галстуках на шеях и одинаковых серых лёгких туфлях на загорелых, стройных, длинных ногах, чуть припорошённых до самого нижнего края юбок здешней вездесущей пылью. На белых широких ремнях висели небольшие - тоже белые - кобуры пистолетов и коричневые плоские сумки, на головах - такого же, как рубашки, цвета широкополые шляпы, повязанные белыми кисейными шарфами.
А внешне девчонки были совсем разные. Одна - коротко стриженая, темноволосая, с большими, строгими серо-карими глазами. Вторая - с длинной русой косой, в которую была смешно вплетена на конце красная ленточка-бантик, с парой веснушек на курносом маленьком носу и - голубоглазая.
- Что с тобой? - снова спросила она. В голосе были сочувствие и готовность помочь.
- Ничего, - Сашка мотнул головой.
- Ой, мальчишка! - почти испуганно вырвалось у темноволосой, она даже отшатнулась. Русая сделала большие глаза и спросила ошарашенно:
- А почему у тебя... коса?!
- А у тебя? - сердито спросил Сашка.