Страница 6 из 18
Убийцей оказался бывший повар лагеря, отец-одиночка по имени Брюс Волкер, который заявил, что за двадцать лет до этого два консультанта позволили утонуть его сыну Тедди, потому что занимались сексом, пока он тонул. Он сказал, что Тедди восстал из могилы и убил всех консультантов, чтобы отомстить, хотя он так и не мог объяснить, почему Тедди ждал столько лет. Как бы там ни было, Адриенн пресекла убийства, обезглавив мистера Волкера его собственным мачете.
Дела пошли плохо, когда обнаружилось, что у Брюса Волкера не было никакого сына, утонувшего в Красном озере. Да что говорить – у него вообще не было сына. Брюс Волкер был одиноким стариком, который испытывал навязчивое влечение к детям и приветствовал свальный грех, но он сделал Адриенн первой последней девушкой, а Адриенн воспользовалась этим и воплотила в жизнь все свои мечты.
Раздается шипение пневматических тормозов, я оглядываюсь и вдруг не узнаю ни одну из пар обуви. Сколько человек я пропустила, предаваясь своим грезам наяву? За моей спиной сидит морщинистая старуха с похожим на нее супругом, на обоих одинаковые видавшие виды рибоксы и красные грязные бейсболки. Я не видела, как они сели.
Я нажимаю кнопку срочной остановки, с нетерпением жду, когда откроется дверь, и наконец вываливаюсь из автобуса. До Беверли-центра три квартала, а бежать я не могу, потому что в Лос-Анджелесе никто не бегает. Я иду быстрым шагом и успеваю сесть на четырнадцатый автобус. Это последний отрезок моего путешествия, и я попадаю на Красную линию, но в другую сторону, а когда доезжаю до остановки «Вермонт/Беверли» – состав уже стоит, но я успеваю сесть, на мгновение опередив закрывающиеся двери. В вагоне пятнадцать человек, и я выбираю место на одинаковом расстоянии от дверей по обе стороны от меня. Я осматриваю обувь, но ничего знакомого не вижу. Через пять остановок я перехожу на линию «Антелоп-вэлли».
Мне нужно вернуться домой, но я не могу ломать свою рутину. Я должна узнать, что случилось с Адриенн. Мэрилин дочитала остальную часть статьи с экрана своего телефона, но подробностей было мало: Адриенн была убита в своем доме мужчиной, но мне этого хватало, потому что именно с Адриенн из всей группы я разговаривала больше всего, именно к ней приезжала каждый месяц. Ну, хорошо, раз в два месяца. Иногда раз в три месяца, а в этом году, может, и того реже, но казалось, что и это немало. Суть в том, что она всегда находила для меня время.
Вернувшись наконец в Бербанк, я сошла на остановке «Аэропорт» и некоторое время ехала на челноке. Когда я убеждаюсь, что на каждой остановке челнока в него заходит только новая обувь, я пересаживаюсь в городской автобус, дважды делаю пересадку и почти три часа спустя после выхода оказываюсь у моего здания.
Каждый раз я добираюсь до дома новым маршрутом, но главное остается неизменным: двигайся медленно, делай кучу малых петель внутри более крупных, оставайся в готовности, оставайся в напряжении, смотри за обувью, не делай глупостей, оставайся живой. Линия между чрезмерной осторожностью и отсутствием осторожности принадлежит к тем линиям, которые можно пересечь лишь один раз.
Я даже не знаю, как выглядит изнутри кабинка лифта в моем здании; я всегда поднимаюсь по лестнице. Кабинка лифта – это коробка с одной дверью. В кабинке ты бессильна даже против какого-нибудь крупного толстяка, потому что тебе некуда бежать. На лестнице у меня есть возможность выбора, к тому же лестница – это полезная кардионагрузка. У меня ушло некоторое время на то, чтобы обосноваться на третьем этаже, но эта высота идеально мне подходит: до окон с тротуара не дотянуться, а с другой стороны, велика вероятность выжить после прыжка из окна. Для начала я убеждаюсь, что в коридоре никого нет, потом открываю двойной засов и вхожу в мою клетку.
Когда я шестнадцать лет назад переехала в эту квартиру, в здании стояла сырость, и домовладельцу было все равно, какие реновации я произведу, если только работы в моей квартире не будут мешать остальным жильцам. У меня в то время еще оставалось немного денег, а потому мне удалось превратить мою квартиру в место по-настоящему безопасное.
Все мы по-разному реагировали на полученную нами травму. Дани стала самодостаточной, Адриенн обратилась к самопомощи, Мэрилин вышла замуж за деньги и засунула голову в песок, Хизер начала ширяться, Джулия стала активистской. Я? Я научилась защищать себя.
Моя клетка – большая коробка, обтянутая металлической сеткой и размером с телефонную будку, закрепленная в стене за моей входной дверью. Сетка прочная, а коробка такая маленькая, что никто не в состоянии набрать достаточную инерцию движения, чтобы выбраться из нее. Дверь коробки запирается на четыре электромагнитные задвижки. Открыть ее невозможно, если ты не знаешь кода, который нужно набрать на клавиатуре. Если же отключить электричество, то задвижки запираются автоматически. Если набрать неверный код, задвижки тоже запираются. Это способ остановить любого – без моего разрешения никто дальше этой клетки в мою квартиру не проникнет. Я бы предпочла металлическую входную дверь и камеры наблюдения в коридоре, но это привлекло бы внимание к моей двери, поэтому я остановилась на клетке.
Закрыв за собой входную дверь, я набираю код, и четыре задвижки открываются, после чего я вхожу в мою квартиру. Закрываю дверь клетки за собой и снова набираю код. Задвижки запираются, издавая ласкающий слух металлический скрежет, сообщающий мне, что я в безопасности. Я делаю глубокий вдох – у меня в квартире стоит ободряющий запах, такой же запах у хлорки.
– Привет, Файн, – говорю я моему растению. – Неважные дела. Я тебе все расскажу, только сначала возьму под контроль периметр.
Я жива только потому, что у меня есть сила воли и самоконтроль. Я открываю мой оружейный сейф, достаю мой «Спешиал» калибра 38. Если лучшие друзья девушки – бриллианты, то лучший друг последней девушки – надежный пистолет высокой убойной силы. У меня нет ни малейших иллюзий: такое оружие не остановило Рикки Уолкера в первый раз, не остановило оно и его брата, но две пули в сердцевину чьей-либо массы замедлит его на время, за которое я успею добраться до моей комнаты-сейфа. Вернее, стенного шкафа-сейфа.
С пистолетом в руке я обхожу квартиру. На это уходит пятнадцать минут. И только убедившись, что в квартире никого нет, что дверь моей комнаты-сейфа подготовлена, что мой сотовый заряжается, что занавески на окнах задернуты, что внутренние двери заперты – только после этого я сажусь, беру Файна, ставлю себе на колени.
– Адриенн, – говорю я ему и тут понимаю, что не смогу рассказать о том, что случилось с ней, не расплакавшись, но я все равно говорю: – Она умерла.
Так я и сижу некоторое время, мои слезы падают на листья Файна. Не вредна ли ему соленая вода, думаю я. Однако он не жалуется. Он хороший слушатель. Он мой лучший друг.
Файн – единственное живое существо рядом со мной, существо, за которое я несу ответственность. У меня немало времени ушло, чтобы решиться на это, но три первых растения, купленные мной, не выжили. Файн был четвертым, что маловато для последнего растения. Я – последняя девушка, он – последнее растение. У нас хорошая команда.
Мы вместе уже девять лет, и когда у него два года назад появились паутинные клещики, я вдруг поняла, что не смогу вынести его из дома вместе с другим мусором, и вот я три дня напролет протирала его листья с водой, потом с мыльным раствором, потом со спиртом, потом опять с водой, снова и снова, клевала носом над его листиками, смотрела, чтобы ни один клещик не остался живым. Я не хотела терять еще одного друга. Он выжил, и его листики были самыми блестящими, самыми чистыми из всех, что когда-либо поедал паутинный клещик. Теперь он совершенно здоров, но я все еще вижу на его ветках шрамы в тех местах, где росли листья, которые я не смогла спасти.
Слезы у меня уже высохли, и я готова поведать Файну все подробности, но тут я вдруг понимаю, что никакие подробности мне не известны. Была ли Адриенн сегодня утром на Красном озере? А тот ролик, который видела, что это было – кадры, снятые на месте ее убийства? И вообще – были ли связаны два эти происшествия? Я ставлю Файна на письменный стол, и мы включаем Си-эн-эн. Во всех новостях – лицо Адриенн крупным планом. Живые последние девушки давно никого не интересовали, но я думаю, что мертвые подобны приезду цирка в провинциальный городок.