Уходящая натура

Каждый из сыновей давно уже сам строил свою собственную жизнь. Но раз в две-три недели по выходным они непременно навещали родительский особняк в Подлипках, куда профессор и супруга его Лидия Андреевна с удовольствием переселились из шумной и суетной Москвы.

– А у тебя-то, ма, как дела? – с набитым ртом прошамкал Данил. Он за обе щеки уплетал наваристый украинский борщ и причмокивал, но уже представлял, как заест его варениками с картошкой и сальными шкварками.

– А что у меня? Через полтора года на пенсию, но пока говорят, чтобы и не заикалась даже.

– Ценят, значит?

– Еще бы! А почему, собственно, не ценить? Последние проекты все на мне держатся. «Дом со львами» на Малой Молчановке – мой. Самый приметный участок «Квартала на Патриарших» чей? Правильно. Сейчас вот над «Четырьмя ветрами» корплю. – Располневшая в последние годы женщина тем не менее ловко скользнула к плите и поднесла полный половник добавки старшему сыну, круглолицему шатену, очень похожему на нее.

– Спасибо, ма. Язык проглотить можно! А платят-то как?

– Да ничего. Хватает на жизнь, если с отцовскими гонорарами. Хотя последнюю зарплату задержали уже на два месяца.

– Так бросай ты свою контору! Перешла бы в «Резерв» или «Моспроект» – эти не задерживают.

– А тебе бы все бросать, – покосился на первенца отец. – Твоего ухода Боря вон до сих пор забыть не может...

– Ты опять про Дубовика? Утомил, честное слово. Па, ну ты пойми: зачем мне годами быть под кем-то? Разгребать то, что наш гений напридумывает. Да и неясно, будет ли оно работать. А у Чепурного самое модное сейчас направление – интернет-телефония. Да и конструкторы его ваяют наворочанные мобильники, значит, софт под новое железо ему нужен, а там я – дока. Знаешь, какие на этом сейчас делаются бабки?

– Господи, в кого ты такой? Разве все на свете измеряется деньгами? – не вытерпела мать.

– Не все. Но многое, – встрял в разговор и младший, взъерошив светлую – в отца – шевелюру.

– Ты, что ли, тоже уходить собрался? Почву готовишь? – догадался профессор. – Что же это за натура у нынешней молодежи? Уходящая какая-то. Чуть что – всё бросают и уходят, не оглядываясь. Будто и не связаны ничем. И ни с кем.

– Не ворчи, Кеша, – бросилась на выручку сыновьям Лидия Андреевна. – Почему бы и не искать, пока молод?

– Молод... – пробурчал Викентий Леонидович. – В том-то и беда, что сейчас все до седых волос – молодые. Вот и порхают...

Замолчал, надувшись было, но обмакнул в сметане вареник и, улыбнувшись, отправил его в рот, интенсивно заработав челюстями.

Этот перманентный спор тянулся вот уже несколько лет. Всякий раз при встрече старшее поколение пыталось вразумить младшее. И в полном соответствии с заведенным миропорядком всякий раз этого сделать не удавалось, поскольку младшее тоже имело свои головы, свои взгляды на мир, да и было не менее упертым.

Пока диспут по объективным причинам прервался, старший Гончар, наслаждаясь прекрасной стряпней супруги, вспомнил, что оба отпрыска доставляли родителям немало хлопот еще в юном возрасте.

Младшенький учудил как-то в школе.

Когда он учился в шестом, Лидия Андреевна однажды днем обнаружила дома записку: не ищите, решил пожить вне дома, посвятить все время учебе, вернусь месяца через полтора, став непременным отличником. Испуганная женщина тут же вызвонила Викентия, они бросились в школу, где как раз закончились занятия, и застали сына, пытающегося в дальнем углу длинного коридора соорудить из физкультурных скамеечек лежбище на ближайшие сорок пять ночей. Кинулись в объятия друг другу и плакали. Выяснилось, что мальчик безнадежно влюбился в записную школьную красавицу из девятого класса, нахватал двоек по всем возможным предметам, а похвастать этим не удосужился, опасаясь расстроить веривших в его выдающиеся способности маму с папой. Когда же сокрытие «успехов» более стало невозможным, решил сам, по-мужски, разобраться со своими проблемами. Со стороны это выглядело даже достойным. По крайней мере, ни мать, ни отец не стали его сильно шпынять.

Вот только то, что этим поступком он оскорбил любящих его людей, выказал себя чужим и далеким от семьи, «мужчина» искренне не понял.

А Данила «сорвался» позже. Вообще, он рос весьма застенчивым мальчиком, хотя и был одарен от природы. И школу он закончил с отличием, но никто в то время не знал, какой ценой ему это далось. Парень учился без малейшего напряжения, но когда приходила пора экзаменов – его будто подменяли. Груз ответственности – боязнь огорчить семью – так давил на него, что вундеркинд забывал, сколько будет дважды два. И только лояльное отношение педагогов, знавших его истинную силу, позволило юноше избежать фиаско.

На вступительных же в Бауманку, которую он выбрал сам, безо всякого участия родителей, Данила был абсолютно уверен, что провалится, – именно поэтому все сдал легко, без четверок даже, и стал студентом факультета прикладной математики. Первую сессию пересдавал трижды, хотя во время семестра «хвостов» не имел; а еще через полгода, находясь в полной прострации от ужаса перед предстоящей пыткой, просто не явился на экзамены. Родителям, разумеется, чтоб не переживали, отрапортовал об успешном окончании первого курса. Осенью же, когда начался учебный год, лжестудент вдруг исчез из дома.

Переволновавшиеся домашние всю ночь не сомкнули глаз, ведь Данила обычно всегда предупреждал о том, где и на сколько задерживается. Обзвонили больницы, морги и отделения милиции – нигде ничего. А часов в семь утра с вокзала позвонил блудный сын, заявив, что около полуночи очнулся в Бологом, как и почему туда попал – не помнит, добирался назад на электричках...

Уже тогда Данила проявил себя незаурядным психологом. Сначала до смерти напугал близких людей возможностью своей собственной смерти. Затем объявился при жутковатых обстоятельствах – что: алкоголь? наркотики? насилие? А когда выяснилось, что всего-навсего бросил институт и автостопом отправился обустраиваться в Северной столице, но сдрейфил на полпути, отец с матерью повеселели даже. И сыну все обошлось без катастрофической головомойки.

Проблем, если честно, никаких вообще не возникло. Данила был «ноябрьским», до армии имел еще год в запасе и вполне мог летом поступать вновь в любой другой вуз, получая отсрочку от призыва. Но на этот раз отец взял сына под жесткий контроль. Не желая рисковать снова, он устроил на кафедре что-то типа приемной комиссии. Чтобы коллеги убедились, что юноша подготовлен основательно. Опираясь на мнение коллектива, Викентию удалось убедить ректора зачесть сыну результаты вступительных экзаменов в Бауманку. Пусть учится на первом курсе снова – все не так страшно. А с возрастом, надеялся отец, Даниле удастся преодолеть боязнь ответственности.

Профессор размышлял, наблюдая за сыновьями, с аппетитом поглощающими обильный обед. Куда что делось? Где юношеские романтические порывы и неуверенность? Теперь перед ним два честолюбивых нагловатых парня, верящих в собственную правоту и удачу. Так и надо, чтобы добиться в жизни успеха. Жаль только, что все на деньги переводят. Но, наверное, время сейчас такое.

После еды, по обыкновению, сыграли пару партий в шахматы. Поболели у телевизора за ЦСКА, хотя в Петербурге клуб ухитрился проиграть «Зениту». Впрочем, по-настоящему переживал только старший Гончар. Сыновья, не находящие в футболе никакой утилитарной пользы, смотрели за компанию, потягивая пивко, и просто расслаблялись.

В общем, пожили денек нормальной семейной жизнью.

Уже в коридоре, прощаясь, братья, как бы невзначай, обронили пару слов о своих планах.

– Ладно, мам, поехали мы. Батя, будь здоров! И не переживайте вы, все наладится. Мы с Валеркой решили свою фирму зарегистрировать. Будем своими ручками софт писать и продавать. И непременно станем богатыми и счастливыми – вот увидите...

Многое увидел и пережил за эти два года профессор Гончар. И его нынешние пятьдесят семь уже не казались ему счастливыми и безоблачными...