Последний бой

— Будет исполнено, господин генерал, — Лопухин поклонился и вышел, чтобы писаря найти и приказ как следует оформить. Салтыков же несколько минут смотре на закрывшуюся за Лопухиным дверь. Затем тряхнул головой и пробормотал.

— Нужно разработать систему приветствий и команд, общую для всех родов войск, а то не армия, а светский раут. Тфу, — и первый франт при дворе императрицы Елизаветы вытащил свою книгу, и принялся записывать в нее свои мысли насчет системы общения в полках. Лишь бы не думать о его высочестве, об успешно прорвавшемся Ласси, и готовящемся к походу Лопухине. — Эта чертова Священная Римская империя поглощает нас, пытаясь разделить на такую же тьму мелких отрядов, как сама разделена на всех эти герцогства, маркграфства и другие баронства. — Проговорил он в наступающую темноту, не спеша зажигать свечи. — Так, приступим, — и Салтыков окунул перо в чернильницу, приготовившись писать.

Бах! Зарево от взрыва и разгорающегося пожара озарило ночное небо. Одновременно с этим начали работать пушки, которые под покровом ночи подтащили гораздо ближе к воротам и теперь они вполне долетали до своей цели. С другой стороны города послышалась аналогичная стрельба артиллерии.

Пока шел обстрел, Чернышев не спешил выводить основные силы на штурм, давая пруссакам прочувствовать всю прелесть ночного пробуждения от таких весьма неприятных причин, как обстрел города.

За воротами слышалась суета. Кто-то бегал, кто-то беспрерывно орал, кто-то матерился. Но факт оставался фактом, они проср... пропустили десяток диверсантов, которые проникли в город с восточной стороны и пробрались к своей цели удачно прячась от патрулей, которые вовсе не стремились прочесывать самые злачные закоулки Берлина.

В общем, наши бравые молодцы достигли цели, успев даже пару раз схлестнуться с каким-то отребьем, выползшим из местного Двора Чудес, в свое законное время суток на улицы спящего города.

Остальное было делом техники. Из города наши диверсанты не ушли, а незаметно растворились в его улицах. Во всяком случае, так было задумано изначально.

Я снова стоял на том же самом пригорке, и наблюдал за происходящим. Подзорная труба мало чем могла мне сейчас помочь, и я вглядывался до кругов в глазах, пытаясь понять, что происходит. На восточной стороне пушки смолкли. Наверное, Наумов решил, что этого достаточно и повел людей на штурм. Здесь же Чернышев все еще медлил, продолжая стрелять из гаубиц, в том числе и Даниловских. Я в руководство боем не лез, справедливо рассудив, что спешка в этом деле не нужна.

Наконец, Захар отдал приказ и на поле перед основательно поврежденными воротами выехали эскадроны, которым предстояло штурмовать Берлин. Чернышев поднял руку, но так и застал на месте, потому что над воротами взмыл белый флаг, а спустя пару минут ворота приоткрылись, и оттуда выехали четверо всадников, отчетливо видимых на фоне все еще полыхающего пожара.

Берлину в этом плане повезло. Этот склад, который взорвали наши ребята, находился на значительном отдалении от остальных построек и огонь с него не мог перекинуться на соседние дома, иначе, город ждала бы незавидная участь.

Тем временем парламентеры приблизились, и я тронул поводья, спускаясь с холма, который выбрал в качестве своего наблюдательного пункта.

Когда я подъехал, переговоры уже начались.

— Позвольте представить вам, ваше высочество, генерал-губернатора Берлина, — Чернышев указал на подтянутого старика, в пышном парике. Я уже заметил, что люди, переступившие рубеж шести десятков, крайне трудно отказываются от этих громоздких сооружений, которые они с упорством, достойным лучшего применения, носят, практически не снимая.

— Генерал Рохов, если я правильно все понимаю, вы выехали за стены города, чтобы обсудить капитуляция? — задал я очень важный для всех нас вопрос.

— Да, ваше высочество. Мы согласны сдаться в плен, при условии достойного содержания. Мы отдаем вам все свое оружие и город, но взамен, вы должны будете выполнить несколько условий, — вздохнул Рохов. Было видно, как сложно ему говорить подобные вещи.

— И на каких же условиях вы можете сдаться? — я слегка наклонил голову набок, глядя исподлобья и проклиная в этот момент дурацкую привычку, доставшуюся мне от настоящего Петра. Эта привычка выдавала мое волнение, но поделать я с собой ничего не мог, в минуты волнения голова сама собой опускалась набок.

— Город не будет разрушен. Его жители не пострадают без причины, — я кивнул. Требования были, в общем-то разумные. — Вы можете гарантировать, что ваши солдаты не предадутся вакханалии?

— Конечно, — я внимательно смотрел на него. — Не стоит сравнивать российских солдат со своим, или с солдатами какой-нибудь другой армии. — Он попытался хмыкнуть, но наткнулся на мой слегка презрительный взгляд и замолчал. — Это все требования?

— Нет, не все, — Рохов покачал головой и замолчал. Видно было, что он никак не может сформулировать очередное требование. — В городе находится ее величество Елизавета Кристина, королева-консорт Пруссии, и ее величество София Доротея, королева-мать. Я прошу у вашего высочества позволения от их имени покинуть город утром вместе с двором...

— Нет, — это я удачно зашел. Уж не знаю, как Фридрих относится к жене, но мать вроде как любит и уважает. — Они не покинут город. Это просто счастье для меня, быть представленным этим несомненно прекрасным дамам и провести некоторое время в их обществе. — Я смотрел на Рохова теперь насмешливо. — Уж не думаете же вы, господин генерал-губернатор, что я настолько злобный и бесчестный тип, чтобы выкинуть женщин прямо на улицу?

— Но...

— Этот вопрос не обсуждается, господин Рохов, — перебил я его. — Вам придется довольствоваться выполнением мною двух ваших условий, даже трех, если учитывать достойное содержание пленных. Или так, или мы продолжим штурм.

— Я вынужден согласиться, ваше высочество, — Рохов наклонил голову. — Я не могу рисковать жизнями королев, и вы это прекрасно понимаете. Город ваш. Помните, что вы мне обещали.

— Я помню, и всегда стараюсь держать слово, — повернувшись к Чернышеву, я тихо проговорил по-русски. — Останови Наумова и готовься входить в город. Предупреди всех, если что, я башку лично отпилю тупой пилой. И да, я не тетушка, в последний момент приговор не отменю. Мы должны оставить о себе только благоприятные ощущения. Вдруг нам предстоит еще вернуться, или вовсе не уходить?

Утром мы вошли в Берлин. Ну что же, осталось дождаться Фридриха, и уже тогда решить, что делать дальше.