Друг Президента

– Я не успею прочитать твой текст за двадцать секунд, – настаивал диктор.

– На большее у нас нет видеоматериала, – не сдавалась редактор, – постараешься и прочтешь.

– Постараться могу. Прочесть – нет. Выброси из него пять строчек, тогда получится, или дочитаю уже в кадре.

– Ты же знаешь, что в последнем блоке мировых новостей все тексты звучат за кадром только под хроникальные съемки. По-другому мы не работаем.

– Тогда ничего не выйдет…

– Сможешь. Я и слова из него не выброшу…

Охранник Виктор слушал профессиональный спор. Каждый день перед выпуском вся новостийная бригада ругалась, иногда и до мата доходило.

«Послушать их, то можно подумать, что новости выйти в эфир не смогут. Сплошные накладки и проколы пойдут. А потом ничего, все получается. И текст укладывается, и видеоматериала хватает. И неважно, что в один день в мире, считай, ничего не случается, а в другой день повсюду сплошное кипение – за сутки рассказать не успеешь. А они – профессионалы, ровно в полчаса эфира укладываются, каждый день. Ни минутой больше, ни минутой меньше. Где надо растянут, где надо – укоротят».

Мирно помаргивал монитор, подключенный к наружной камере наблюдения, на нем по-прежнему виднелось засыпанное снегом крыльцо перед входом. Тот мир казался далеким и нереальным – слишком спокойным, холодным. В коридоре в руках сотрудников, перебегавших из кабинета в аппаратную, шелестели бумаги распечаток. Выпускающий режиссер пытался отыскать ассистентку, чтобы уточнить у нее номера кассет с сюжетами, а та словно сквозь землю провалилась.

– Она домой не уходила? Может, случилось что? – в отчаянии допытывался режиссер у охранника Виктора.

– Нет. Как пришла, точно помню, а потом здесь и не появлялась. На студии ее ищите.

– Где искать! Я уже все кабинеты обошел.

– Всю студию вы не осматривали.

Режиссер задумался и тут же бросился к девушке-редактору.

– Глянь в женском туалете. Может, она там?

Девушка сунула режиссеру листки текстов и скрылась за углом. Коридоры бомбоубежища были настоящими лабиринтами, указатели, вывешенные на стенах, могли только сбить с толку непосвященного. Но сами сотрудники ориентировались превосходно.

В женском туалете перед зеркалом ассистентка старательно красила губы.

– На тебя уже скоро в розыск подадут. Без вести пропавшей объявят. Красишься, словно это тебе в эфир выходить, – заглянув за дверь, возмутилась редактор.

– Успеет. Надоел уже, – тюбик с помадой исчез в сумочке.

– Так ему и передать?

– Так и передай. Нельзя быть слишком нервным. До эфира еще тьма времени. Я и так на час раньше пришла. Не телестудия, а самый настоящий концентрационный лагерь. Кофе в кабинетах пить нельзя, курить – тоже. В туалет больше чем на минуту не заходи. На пять минут не опоздай. Даже позвонить по телефону толком нельзя. Каждый звонок фиксируется. В начале месяца объяснительные пиши, кому и зачем звонила. Сообразил Балуев офисный коммутатор поставить. Теперь он знает, кому я звоню, может даже мои разговоры прослушивать.

– Насчет телефонов я с тобой согласна, это отвратительно. Балуев всех под колпаком держит. Но в остальном… должен же быть порядок. Иди, режиссер тебя ждет.

Редактор заняла место перед зеркалом и провела пальцем по губам, подправляя помаду.

Виктор вместе с напарником, негромко переговариваясь, разгадывали кроссворд в газете, забытой одним из посетителей на стойке. Короткий карандаш никак не хотел держаться в мощных пальцах охранника, списанное острие оставляло в микроскопических клеточках абсолютно не поддающийся чтению след.

– Пойду своей Таньке позвоню, – Виктор хлопнул по карману с мобильником и подмигнул напарнику.

– Боишься, что не одна вечер проводит?

– Сплюнь три раза через левое плечо. Если что, я на минутку отошел.

– Знаю я твои минутки. Танька коротко говорить не умеет, – охранник отложил карандаш и газету.

Балуев, хоть и считал, что без его ведома никто не может на студии и шага сделать, все же ошибался. На всякий яд найдется противоядие. Владелец предпринял все, чтобы держать сотрудников под контролем, особенно в том, что касалось телефонных звонков. Даже сам аппарат офисного коммутатора стоял у него в кабинете.

Зажглась лампочка – говорит человек, погасла – повесил трубку. Он имел возможность извлечь из памяти любой номер, сколько бы от звонка ни прошло времени. И не дай бог, оказывалось, что звонили не по делу, а друзьям, родственникам или знакомым, особенно по межгороду и на мобильники. В чем-то Балуев, конечно, был прав – меньше болтаешь, больше работаешь на канал, но во всем надо знать меру. Пережмешь, русский умелец придумает, как обойти запрет. Придумал такой финт и Виктор, не зря в воздушном десанте служил.

Армия и тюрьма, особенно российские, «соображалку» – как что спрятать, как обмануть начальство – развивают великолепно. В каждом здании найдутся помещения, куда никто без надобности заходить не станет. Имелось такое и в бомбоубежище. Обитая оцинкованной жестью дверь закрывала вход в электрическую подстанцию. Нормальный человек даже порог ее переступить побоится. Гудят трансформаторы, индикаторные лампочки горят, как угольки, рубильники, пакетные выключатели, и повсюду на табличках молнии нарисованы, черепа с костями и надписи: «Опасно для жизни». В подстанцию только контролеры Мосэнергонадзора пару раз в год и заглядывали, чтобы снять показания электросчетчиков.

Виктор соорудил в подстанции хитрое приспособление, всего-то и пришлось припаять к проводку винтовой штекер, а проводок воткнуть в разъем с надписью «Наружная связь». Таких разъемов в любом бомбоубежище несколько, на случай, чтобы связисты после бомбежки могли к выведенным наружу разъемам телефоны подключить и переговорить с засыпанными людьми, убедить их открыть запоры. Ведь любое бомбоубежище – это суперсейф, только вывернутый наизнанку, изнутри закроешься, и никто тебя без твоей воли оттуда уже не выковырнет.

Виктор огляделся, чтобы никого в это время в коридоре не было, открыл дверь в подстанцию и тут же закрыл ее за собой. Головка антенны с мобильника свернулась легко. Охранник бережно спрятал ее в карман, а на ее место ввернул штекер. Тут же осветился экранчик телефона. Роуминг стал таким, словно Виктор находился не в глубоком подземелье, а стоял на людной московской улице. Устроившись на стуле, Виктор набрал номер своей невесты.

– Привет, – охранник хотел добавить «дорогая», но язык не повернулся, хоть и знал, что девушке это понравится, но пересилить себя бывший десантник не мог. «Телячьи нежности» были не для него.

– Привет, дорогой. Освободился уже? – в трубке послышалось нежное щебетание девичьего голоса.

– С работы звоню. Я тут пять минут выкроил. Для тебя специально. Мы же с тобой еще о планах на Новый год не поговорили.

– Ты меня никуда не пригласил, вот я и молчала. Пара предложений мне уже поступила, над ними и думаю.

– Давай вместе встретим.

– Меня, между прочим, в ресторан зовут.

– Кто? – упавшим голосом осведомился охранник, денег на встречу Нового года в ресторане он в своем бюджете не предусмотрел.

– Так, друг детства. Вспомнил, позвонил…

Виктор почувствовал по голосу девушки, что та его «разводит». Нет никакого богатенького друга детства.

– В ресторане толком праздник не встретишь. Не оттянешься по полной.

– И каким образом это ты собрался по полной оттягиваться? Напьешься, как на Восьмое марта?

– Я друзей приглашу, все хорошо будет, – предложил он, – повеселимся.

– Я вчера телевизор смотрела, кстати, ваш канал «Око». Там рассказывали, как у приличных людей принято Новый год встречать. Мне понравилось, как французы его встречают… – сказала Таня и многозначительно замолчала.

– Это как?

– Мы сможем остаться одни на праздник? – тут же вопросом на вопрос ответила девушка.

Виктор жил с матерью и смутно припомнил, что кто-то из подруг ее уже приглашал на праздник. Правда, не мог вспомнить, согласилась старушка уйти из дому или нет.