Страница 50 из 53
Гнаться за «чутаями» никто не стал. Ночь скоро. Тем более Брехт запретил пока светить в воздушных боях трофейные самолёты. Явно наступит время, когда этот сюрприз будет очень нужен. Из тридцати пяти сбитых самолётов противника два сели сами, хоть и дымили. Сели удачно на западный берег и Иван Яковлевич сразу к ним по паре броневиков отправил и старшим выдал свето-шумовые гранаты. А то ещё отстреливаться могут начать, не понимая всей прелести жизни в СССР в том же Владивостоке на карьере по добыче камня и дробления щебёнки. Там кормят, даже макароны на ужин дают. Там здоровый сон с десяти вечера до шести утра. Там общение с умными людьми, можно вести философские споры даже с профессорами философии. И там языковая среда, быстро освоят русский. То есть, будет им счастье, а они начнут отстреливаться и погибнут. Зачем?
Событие шестьдесят третье
— Ты видел сон про обезьянок и бегемота?
— Нет, не видел.
— Посмотри. Классный сон!
После успешного завершения операции «Буря в пустыне» нужно было провести не менее тщательно разработанную и продуманную до мелочей операцию «Фермопилы». Почему так назвали? Ну, название красивое. Фильм есть прикольный «300 спартанцев». А ещё там, у царя Ксеркса, была одна завиральная идея, которую он осуществил, что важно. Для переправки огромного войска царь приказал соорудить понтонный мост между Европой и Азией через Геллеспонт. Понтонный мост! И тут мост. И надо же — понтонный.
Только у этих детей шелудивых собак, в отличие от порядочных персиян, мост понтонный получился хлипким. И ещё два попадания снарядом от 75-мм пушки. Берег очистили от вражеских врагов и сапёрная рота бросилась его восстанавливать. Время уходило, утром нужно уже было «фермопилить», а вся бригада на западном берегу Халхин-Гола и другого пути на тот берег в пределах десяти километров нет.
Доклады поступали регулярно, Иван Яковлевич хотел было спать лечь. Всё же двое суток без сна, но первый же доклад, который, он надеялся, будет выглядеть примерно так: подходит к нему, эдак вразвалочку, командир сапёрной роты — капитан Ложкин, здоровый такой сибиряк с окающим говорком и докладывает:
— Ничё, Ван Яковлич, починим, мы ж не япошки. Мы же наши. — И вразвалочку же уходит. Эх, распустил народ. Нужно будет после победы налечь на шагистику.
На самом деле диалог начался по-другому. Подходит к нему капитан Ложкин, всё же вразвалочку, и гудит, своим окающим:
— Боюсь, Ван Яковлич, шо танки не пройдут. Перетопим.
— Да, вы охренели! А «Фермопилы»?
— Так нет досок, товарищ комбриг. — И ручищи свои трёхметрово-саженные разводит.
— А интеллект включить?
— Из интеллекта досок не сделать, тащ командир.
— Ты, Сидор Петрович это брось. Думу думай.
— Думал ужо.
— И?
— Нет досок … — и опять трёхметрово-саженные разводит.
Ну, и какой тут сон.
— У них лодки были, — подсказал присутствующий при разговоре Бабаджанян.
— Фанера. Хлипка больно.
— Стой. Сидор Петрович на том берегу пару сотен грузовиков японских. Разбирайте борта. А сверху фанеру от лодок.
— И то … — ушёл не здрасти, не до свидания.
Пришлось вместо сна обойти ещё и свои грузовики. И рядом с каждым ведь нужно остановиться и японских генералов по матушке их японской покрыть. Всё что нажито непосильным трудом, дуб же ставили. Специально из Белоруссии Дворжецкий каким-то хитрым бартером добыл.
К полуночи поступил первый доклад от капитана Ложкина. Звучал он так:
— Ломать не строить. Токмо, от этих досок проку не лишку, ширину увеличили, а грузоподъёмность-то как поднять? Нужны ещё понтоны. — И руки приготовился аршинить.
— Стоять. Смотри, капитан. Река у берега не сильно глубокая. Возьми подбитые грузовики загони в воду, ну, стащи или сдвинь танком. Тогда пару понтонов с этой стороны можно дополнительно в центр переместить и пару с той. Действуй.
В два часа ночи, когда Брехт всё же вырубился, его Сидор Петрович растолкал.
— Закончили, тащ командир. Токмо танк не выдержит.
— Мать вашу, Родину нашу, а что выдержит?! — нет ведь альтернативе плану «Фермопилы». Так он хорошо в рельеф и прочую географию вписывается.
План выглядел примерно так, если в мелкие подробности не вдаваться. Японцы залезли в своеобразный треугольник между реками Халхин-Гол и Хайластын-Гол. Если за их спины вывести мотопехоту и броневики с зенитчиками, чтобы небо контролировать, и в случае чего поддержать своих крупнокалиберными пулемётами, которые японские танки с двенадцатимиллимеровой броней насквозь прошивают, то назад разбитым войскам будет не отступить. А основными силами, всеми танками, при поддержки пехоты на грузовиках, и с тремя «Катюшами» вдарить с правого фланга по сынам Аматерасу. Вперёд японцам тоже хода нет. Там, какой никакой заслон из 57 –го особого корпуса. А с левого фланга у них Хайластын-Гол. Он гораздо менее полноводный и широкий старшего братана, но это приличная река в два десятка метров шириной и метра три в глубину, танки потонут, а японцы, из которых всего лишь девять из десятка не умеют плавать, или сдадутся или тоже потонут. Ну, а тех, кто плавать всё же умеет, примут доблестные монгольские батыры и «сухе», они же могут через реку и обстрелять японцев, чай луки им на мосинки поменяли.
Замечательный же план разработан. Так ещё и подстраховочка в виде самолётов есть. Почти три десятка, хоть и разномастных, но в надёжных руках Скоробогатого — серьёзная сила и бомбить могут, и штурмовать, да и истребители могут пройтись над пехотой и погеноцидить её немного.
Замечательный план, и он рушится. Если танков не будет на той стороне, то даже начинать не стоит. Всё. Финита. Finita la commedia (комедия окончена). Разжалуют в кочегары. Переведут в управдомы. Щебень дробить отправят во Владивосток. И это после того, как расстреляют. Три раза. Ещё и с Жуковым перепирался. Он же, по его мнению, замечательный план предложил вместе перейти мост Кавамата и вдарить япошка всей силой в лоб.
Событие шестьдесят четвёртое
— Сема, ты мне приснился в эротическом сне.
— И шо там, Сара, я тебе вытворял?
— Ты пришёл и все испортил.
В шесть утра, едва горизонт покраснел на востоке, опять разбудили. Только вежды смежил, они с Бабаджаняном выработали альтернативный план «Б». Назвали тоже красиво. Вообще, нужно потом Брехту подумать об академии Генерального штаба. Он столько может названий красивых для операции придумать, что ему в штабе даже специальную должность выделят. «Главный обзыватор».
— Ваш бродь, государь звонит! — и толкают в плечо.
Иван Яковлевич не мог никак из сна выкарабкаться, третье сутки пошли практически без сна.
— Ван Яковлич, закончили переправлять народ с техникой. Тут Петька кричит, что командующий на связи, — опять капитан Ложкин. Нет в жизни счастья.
Умылся, чтобы хоть чуть проснуться, а то ляпнет чего Штерну. Григорий Михайлович, человек не простой, ещё обидится.
— Слушаю, Брехт. — Прокричал в трубку. Далеко командующий, да ещё помехи японцы с жуковцами густо в эфире посеяли. Так себе связь, но за сотни км, можно скидочку позволить.
— Что с завершением операции Иван Яковлевич? Вью, вью, тр, тр, хр …
— Сегодня будет решающий удар по генералу Ясуоке. Думаю, к полудню ударить по нему с двух сторон.
— Какой схрон? Когда наступать будешь? Ты там не тяни. Схрон у него. Выходи из схрона, добей гадину. Вью. Вью. Брехт, тут беда новая. К тебе Заместитель Наркома обороны СССР, командарм 1-го ранга Кулик Григорий Иванович на помощь вылетел. Встречай. Как понял? Тр. Тр. Хр.
Брехт этот эпизод Халхин-гольского инцидента помнил. В Реальной Истории помогать Жукову послали Кулика, он приказал всю артиллерию перенести на западный берег, чтобы сохранить её, а Жуков давай всем звонить и ябедничать. В результате Ворошилов сделал Кулику выговор и отозвал, ещё и Штерну как-то этот Кулик успел досадить. Тот тоже Ворошилову на него рапорт накатал. Одним словом «Куликовская битва». И вот спрашивается, ему-то этот Кулик нахрен нужен. И не откажешь же. Всё-таки зам наркома и целый командарм первого ранга, почти маршал. Через год присвоят или даже чуть раньше.