Страница 9 из 19
Вскоре после открытия «Гарварда» Фрэнки Йель женился на Марии Делапия, которая со временем родит ему дочерей Розу и Изабеллу. Аль тоже встретил девушку своей мечты, совершенно не похожую на тех, с кем он общался раньше[8].
Табельщицей в картонажном цехе работала ирландка Мэри Джозефина Коглин, которую близкие звали Мэй, — зеленоглазая, светлокожая шатенка с заливистым мелодичным смехом. У неё был неправильный прикус с выступающими вперёд верхними зубами, что придавало ей забавное выражение, особенно когда она улыбалась. Мэй родилась 11 апреля 1897 года и была второй из пяти дочерей: старшая, Мюриел Энн, стала её лучшей подругой, младшие — Вероника, Клэр и Агнес — тоже были очень дружны. Сразу после Мэй родился Уолтер, а самым младшим в семье был Дэнни. В 16 лет Мэй лишилась отца, Майкла Коглина, работавшего конторским служащим на железной дороге: он скоропостижно скончался от сердечного приступа, однако оставил после себя достаточно денег, чтобы вдове, Бриджет Горман Коглин, не было необходимости работать; правда, этим пришлось заниматься старшим детям. (Бриджет, приехавшую в Нью-Йорк с родителями из Ирландии, миновала доля служанки: вылетев из родного гнезда, она сразу вышла замуж и занялась обустройством собственного дома). К шестнадцати годам обязательное образование завершалось, поэтому Мэй устроилась в картонажный цех на «чистую» работу и приносила домой неплохие деньги — около тысячи долларов в год. Сёстры Коглин получили хорошее воспитание: музицировали, читали, обладали хорошим вкусом и умели элегантно одеваться в условиях небольшого бюджета. Мэй была весёлая, жизнерадостная, умная, ценила хороший юмор и любила танцевать. В общем, понятно, почему восемнадцатилетний Аль в неё влюбился; но почему двадцатилетняя Мэй ответила ему взаимностью?
Ирландцы обычно женились на соотечественницах, как и итальянцы, но в отличие от них, рано обзаводившихся семьёй, с этим не спешили, считая, что прежде нужно как следует встать на ноги. Если девушки уставали ждать, они выходили замуж за англосаксов или за немцев, но уж никак не за нищих малограмотных итальянцев, от которых разило чесноком. Мэй насмотрелась на них на работе. Однако Аль резко выделялся среди своих земляков. Й не только ростом, хотя для молодой жизнелюбки высокая мускулистая фигура тоже имела значение. Торрио как воспитатель успел достаточно много: Аль, наделённый природным обаянием, знал, как вести себя с женщинами, следил за гигиеной — после душа посыпался тальком, чтобы перебить запах пота, одевался хоть и ярко, отдавая предпочтение жёлтому и светло-зелёному цветам, но не аляповато, изящно двигался и хорошо танцевал. Кроме того, Мэй смогла разглядеть в нём роднившие их черты: ум, целеустремлённость, желание добиться в жизни чего-то большего. Даже шрам на щеке не портил его в её глазах: в конце концов, синяки и шрамы — украшение мужчины. А его серо-зелёные глаза под чёрными дугами бровей казались неотразимыми не только ей. Жизнь «бунтарей» во все времена была окутана романтическим флёром, и в отношениях «девушки и хулигана» была своя прелесть. Возможно, Мэй инстинктивно тянуло к Алю — есть вещи, которых не объяснить рационально. Во всяком случае сопротивлялась она недолго, и к лету 1918 года выяснилось, что она беременна.
Как честный человек Аль был готов жениться, но мать Мэй восстала против этого. Вот ещё — породниться с итальянской голытьбой! И потом, первая беременность может завершиться чем угодно; будет просто глупо связывать свою жизнь с отцом неродившегося или мертворождённого ребёнка. Пусть сначала дитя появится на свет, а там посмотрим.
В Ирландии согрешившую девушку услали бы куда-нибудь в глушь до родов, а ребёнка потом отдали в приёмную семью. Но здесь не Ирландия, и Мэй безапелляционно заявила, что этого не будет. Она по-прежнему жила в родном доме в Бруклине (Площадь 3, дом 117), а Аль — со своей семьёй, надеясь, что миссис Коглин изменит своё решение.
И Мэй, и Аль воспитывались в почтении к старшим, поэтому вели себя, как застенчивые подростки: встречались у Мэй, когда миссис Коглин не было дома, но не наедине — сёстры и Дэнни были в восторге от приятеля Мэй, расширившего рамки их привычного мирка. Уолтер тоже держался дружески, хотя и норовил уйти куда-нибудь по делам. Домашние посиделки проходили под музыку, а у Аля обнаружился красивый голос — как-никак итальянец. Но миссис Коглин, догадываясь, с кем связалась её дочь, боялась этого Капоне, хотя и не подавала виду. Поэтому, когда она скрепя сердце всё же смирилась с его визитами в свой дом, она держала себя сдержанно и учтиво, стараясь его не рассердить, — это могло кончиться бог знает чем.
В апреле 1917 года США вступили в Первую мировую войну, а в мае начал действовать закон о призыве на воинскую службу. Пуэрториканцам предоставили американское гражданство, чтобы они могли записываться в армию. Первый призыв, объявленный 5 июня, распространялся на всех мужчин в возрасте 21—30 лет. Таким образом удалось набрать в армию четыре миллиона человек. Летом следующего года два миллиона солдат отправились во Францию, и половина сразу попала на передовую. С этого момента подкрепления прибывали по десять тысяч человек в день; чтобы поддерживать такой ритм, 5 июня 1918 года прошла вторая волна призыва, распространявшаяся на мужчин, которым исполнился 21 год за последние двенадцать месяцев, а 24 августа третья — для тех, у кого призывной возраст наступил после 5 июня 1918-го. В сентябре 1918 года Аль зарегистрировался как призывник, хотя ему было только 19 полных лет. На его счастье, война скоро закончилась — 11 ноября.
Кстати, Монк Истман сражался в окопах Первой мировой, снискал себе славу и вернулся в Нью-Йорк героем. Он был не единственным гангстером, поставившим свои боевые навыки на службу отечеству. Впрочем, когда солдаты-победители стали возвращаться на родину, начался обратный процесс: юноши, научившиеся стрелять на войне, пополняли ряды бандитов. А криминальное прошлое нельзя было сдать в архив: Истмана пристрелят в 1920 году среди бела дня, прямо на тротуаре...
Когда признаки беременности Мэй стали очевидны, она ушла с работы. Аль, хотя официально и не был её мужем, теперь вносил свою лепту в семейный бюджет Коглинов. Это несколько смягчило непреклонную мать. Возможно, из него выйдет не такой уж плохой зять... Словно стараясь помочь своим родителям соединиться, маленький Альберт Фрэнсис Капоне появился на свет за два месяца до срока — 4 декабря 1918 года. (Его свидетельство о рождении составлено с ошибками: отцом значится Альберт Габриэль Капоне, а не Альфонс Габриэль, даты рождения отца и матери тоже указаны неверно). Худенькая Мэй тяжело перенесла роды, да и младенец оказался слабеньким и болезненным. Поэтому венчание состоялось почти месяц спустя — 30 декабря, на территории невесты — в церкви Пресвятой Девы Марии Морской Звезды, прихожанами которой были одни ирландцы. Все присутствовавшие чувствовали себя неловко, и после совершения обряда Коглины попросту вернулись домой, и не подумав пригласить новую родню отметить это событие. Крещение Альберта, которого в семье прозвали Сонни (Сынок)[9], состоялось в той же церкви и тоже без всяких торжеств: крестины детей, зачатых вне брака, католики никогда не праздновали — не помещали объявлений в газетах и не приглашали гостей.
Даже после свадьбы Аль не сразу поселился в комнате Мэй на втором этаже дома Коглинов. Где он был? Много лет спустя некий Майк Айелло заявил биографу Капоне Лоренсу Бергрину, что его отец Питер Айелло в 1918 году нанял Аля бухгалтером в свою строительную фирму в Балтиморе. До Балтимора от Нью-Йорка 312 километров — путь неблизкий. Но и получает бухгалтер неплохо — не меньше 1300 долларов в год, не сравнить с жалкими грошами в картонажном цехе. Если бы Аль получил такую работу, он наверняка перевёз бы жену и сына в Балтимор, чтобы зажить своим домом и не ставить себя в унизительное положение. Но как такое могло произойти? Кто бы позвал юношу с образованием шесть классов на место бухгалтера да ещё в другой город, где у него не было знакомых? Хотя внучатая племянница Аля, Дейдре Мария Капоне, поддерживает балтиморскую версию, снабжая её красочными деталями, его внучки не припоминают, чтобы бабушка Мэй рассказывала им о подобном эпизоде. Джон Байндер, ещё один биограф Капоне, тоже считает, что в Балтиморе тот не был. Доказательство — в 1919 году Аля арестовали в Нью-Йорке за драку и нарушение общественного порядка.
8
Некоторые люди, знавшие Капоне в молодости, после его смерти рассказывали, что Аль, обычно проводивший время с доступными девицами, посватался к одной приличной итальянской девушке, жившей на той же улице, что и он, но её отец не дал согласия на брак, рассчитывая на лучшую партию для дочери.
9
Исследователь Марио Гомес добавляет, что другим прозвищем мальчика было Джигси.