Страница 64 из 68
Отстранение Антипатра от должности царского наместника в Македонии и замена его Кратером имели глубокие причины. Пока Александр отсутствовал, между Антипатром и Олимпиадой разгорелась борьба за власть. Они засыпали Александра жалобами друг на друга, так что царь иногда терял терпение. Получив однажды от Антипатра длинное послание с обвинениями против Олимпиады, Александр заметил: Антипатр не понимает, что одна материнская слеза стирает десятки тысяч писем. Но одновременно он добивался от матери, чтобы та не вмешивалась в дела. Современники запомнили раздраженное высказывание, вырвавшееся у Александра: мать взыскивает с него за 10 месяцев слишком высокую квартирную плату [ср.: Арриан, 7, 12, 5–7; Плутарх, Алекс, 39].
Однако дело было не в претензиях Олимпиады. Антипатра глубоко потрясла расправа над Филотой и Парменионом [Диодор, 17, 188, 1]; он тяжело пережил и казнь своего зятя – линкестийца Александра [Юстин, 12, 14, 1] – и теперь, очевидно, ожидал своей очереди [там же, 12, 14, 5]. Антипатр отрицательно относился к провозглашению царя богом [Суда, БнфЯрбфспт] и, вероятно, чувствовал себя хранителем старомакедонских традиций. Победы Антипатра в Греции внушали Александру ненависть к победителю и страх [Юстин, 12, 14, 2], и он всячески старался преуменьшить их значение: называл войну Антипатра со спартанским царем Агисом войной мышей и лягушек [Плутарх, Area, 15]. Царь подозревал Антипатра в стремлении захватить власть. „Снаружи, – говорил Александр, – Антипатр одет в платье с белой каймой, а изнутри он весь пурпурный“ [Плутарх, Апофт. царей и имп., 180е; ср.: Руф, 10, 10, 14]. Поступали к Александру и доносы на Антипатра, к которым царь склонен был прислушиваться [Плутарх, Алекс, 74]. Впрочем, он уже никому не доверял [ср.: Элиан, 12, 16; Плутарх, Алекс, 74]. Ходили слухи [Руф, 10, 10, 15], что Кратер имел задание убить наместника Македонии. Однако распоряжения Александра не были выполнены. Кратер со своим отрядом двигался очень медленно; в момент кончины Александра он находился в Киликии, а после смерти царя предпочел воздержаться от враждебных по отношению к Антипатру действий [Диодор, 18, 4, 1].
Осенью 324 г. мы застаем Александра в Экбатанах потрясенным внезапной смертью Гефестиона – ближайшего друга и помощника. Александр устроил ему торжественные похороны и установил его культ как героя, божества низшего разряда.
Зимой 324/3 г. Александр совершил свой последний поход – против коссеев (касситов), живших в горных поселках и постоянно беспокоивших своими разбойничьими набегами жителей Месопотамии. Царь ликвидировал опасность и водворил мир [Арриан, 7, 15, 1–3; Диодор, 17, 111, 4–6]. Завершив эту экспедицию, Александр повел свою армию в Вавилон, ставший его последней резиденцией. По дороге он встретил направлявшихся к нему послов из Италии, Африки, далекой Испании. Имеются указания, хотя их достоверность и ставится под сомнение, что побывало у Александра и посольство от римлян [Арриан, 7, 15, 4–6; Диодор, 17, ИЗ, 2–4; Плиний, ЕЙ, 3, 9] для выяснения вопроса об антиатах, занимавшихся пиратством: Александр обвинял в этом Рим, под властью которого они находились [Страбон, 5, 232].
В последние месяцы своей жизни Александр разрабатывал планы завоевания всего средиземноморского мира [Диодор, 18, 4, 4; Руф, 10, 1, 17–18]. Он собирался нанести поражение Карфагену, захватить Северную Африку и Испанию, утвердиться в Сицилии, совершить поход вплоть до Геракловых Столпов (соврем. Гибралтарский пролив). Были у него и другие замыслы: разузнать, с каким морем соединяется Каспийское [Арриан, 7, 16, 1–4]; захватить Южную Аравию [там же, 7, 19, 6 – 20, 2]. Для осуществления всех этих планов велись интенсивные подготовительные работы: строились корабли, набирались и обучались команды в Финикии, Сирии и вообще всюду, где только было возможно. В Вавилоне царь приказал соорудить верфи и вырыть огромный бассейн, рассчитанный на 1000 кораблей. Собирал он и войска: Певкест привел в Вавилон отряд из 20 тыс. персов, которые были зачислены в македонские части [там же, 7, 23, 1–4]. Особое внимание уделял Александр развитию мореплавания в Индийском океане и укреплению морских связей с Индией. Вероятно, этими планами объясняется предпринятая им попытка набрать в Финикии и Сирии моряков и поселить их на берегу Персидского залива [там же, 7, 19, 5].
… Поздняя традиция сохранила сообщения о разного рода знамениях, предвещавших Александру беду. Рассказывали [там же, 7, 16, 5–6], будто перед вступлением царя в Вавилон его встретили прорицатели-халдеи, уговаривая не входить в город или по крайней мере не входить в западном направлении; Александр им не поверил, подозревая, что они желают бесконтрольно распоряжаться храмовой казной [там же, 7, 17, 1–4; Плутарх, Алекс, 73]. Согласно другой версии [Арриан, 7, 17, 5–6], Александр физически не смог выполнить указания халдеев. Существовало также предание [там же, 7, 18; ср.: Плутарх, Алекс, 73] о том, что Аполлодор, командовавший войсками, находившимися в Вавилоне, получил от своего брата, гадателя Пифагора, предсказание о скорой кончине Гефестиона и Александра. Когда Александр совершал плавание по Евфрату к р. Паллакопе и через нее попал в озера, он во время плавания потерял царскую диадему, упавшую в тростник. Моряк, снявший диадему с тростника, чтобы было удобнее плыть, надел ее себе на голову. В этом усмотрели предвестие несчастья и моряка наказали (по одной версии – казнили, по другой – бичевали [Арриан, 7, 22, 2–5; Диодор, 17, 116, 6]). Еще более страшным показалось, что однажды на царском троне обнаружили сидящим никому не ведомого человека в царском одеянии и венце; его казнили, но впечатление о случившемся осталось [Арриан, 7, 24, 1–8; Плутарх, Алекс, 73; Диодор, 17, 116, 2–5].
После очередного застолья (у некоего Медия) Александр простудился и заболел, по некоторым предположениям, воспалением легких; полагают, что у него была также и тропическая малярия. Он пытался заниматься делами, приносил жертвы, велел Неарху готовиться к походу. Но с каждым днем Александру становилось все хуже и хуже, он уже не мог говорить. Солдаты взволновались и пожелали видеть царя; медленно один за другим проходили они мимо постели больного, с трудом пожимавшего им руки и приветствовавшего их взглядом. Несколько приближенных, по стародавнему греческому обычаю, легли спать в храме Сараписа, надеясь, что тот явится к ним во сне и скажет, не следует ли принести царя в храм и там умолять об исцелении. Бог, как говорили, повелел не трогать Александра с места [Арриан, 7, 24, 4 – 26, 2; Плутарх, Алекс, 75–76; Диодор, 17, 116, 1–5].