Страница 16 из 18
А кто бы не боялся неизвестного в таком-то уравнении? Когда решение приходится принимать на всю жизнь и нет возможности сделать работу над ошибками?
Ее величество опустилась в кресло и уставилась на Лилиан.
Графиня плюнула и отправилась к небольшому бару.
– Выбирай настойку. Малиновая, вишневая, сливовая, брусничная?
– Вишневая, – выбрала Мария. – Нам она понадобится?
О нелюбви Лилиан к спиртному знали все. Выпить женщина могла только если была в большом душевном раздрае. Только так.
Второй случай – если подкрадывалась жестокая простуда, с которой можно было справиться именно так. Доза алкоголя внутрь, прогреться под тремя одеялами и поутру встать здоровой. Но сейчас речь явно не шла о простуде.
– Тебе. Я так… составлю компанию.
– Все так серьезно? – попробовала улыбнуться одними губами Мария.
– Более чем, – кивнула Лилиан, и недрогнувшей рукой разила настойку из графинчика по рюмкам. Тоже – статья дохода торгового дома Мариэль.
Настойки, специальная тара – квадратные бутылки, стаканчики определенной формы…
Это даже не вопрос вкуса, скорее, вопрос престижа. Стоила бутылка столько, что Лиле даже жутко становилось иногда. Но – если у вас есть эксклюзивная продукция, по рецептам другого мира, на очищенном спирте, настоянная по всем правилам…
Наливка хоть и была вкусной, и градус почти не чувствовался, в голову била так, что Лиле хватало двух рюмок. И мозг уходил в туман. Вишневый.
Себе буквально пару капель, Марии до верха. Достала закуску – орешки, сухофрукты, сладости и кивнула на рюмки.
– Поехали.
Мария послушно сделала пару глотков. И Лиля начала рассказ.
– Тира уже мертва. И была мертва, когда Ричард познакомился с тобой.
Ее величество выдохнула с явным облегчением.
– Это хорошо.
– Да. Плохо другое – Ричард любил ее.
Мария сделала еще пару глотков.
– Любил?
Лиля развела руками.
– Я не хотела об этом говорить. Но – так было. Из песни слова не выкинешь.
– И продолжает любить?
Теперь глоток вишневки сделала уже Лиля.
– Не думаю. Скорее это… как несъеденное пирожное, знаешь?
– Н-нет?
– Ты попадаешь в гости. И видишь там красивое вкусное пирожное. Хочешь попробовать, но именно тебе оно не достается, его съедают раньше. Или тебя отвлекают чем-то еще, а оно закончилось. Может, и десять лет пройдет, и двадцать, но это пирожное ты будешь помнить. Обидно же! Не досталось!
Мария медленно кивнула.
– Ты думаешь, что у Ричарда это так же?
– Да.
Лиля мысленно попросила прощения у Ричарда за свое вранье. Она еще поговорит с ним, или лучше, с Джерисоном. Ладно, это надо обдумать. И с кем, и как. А пока важнее всего девушка, которая сидит напротив, смотрит глазами олененка Бэмби и просит, чтобы ей помогли. Хотя бы успокоили. Хоть пару слов сказали, если иначе никак!
Мария выдохнула и допила рюмку.
– Но что делать мне?
– Не обращать внимания, – четко ответила Лиля. – Не подавать вида, не лезть, не разговаривать об этом. Рассосется, уж ты поверь.
– Но Ричард ее помнит.
– И что? Она умерла. Остальное – неважно.
Мария медленно опустила ресницы.
– Спасибо, Лилиан.
Лиля почти по-матерински погладила темные волосы, уложенные в затейливую прическу.
Фамильярность?
Да, и недопустимая. Но здесь и сейчас – можно. Так уж получилось, что Лилиан Иртон оказалась для Марии близким человеком. Тут все сложилось один к одному. И участие Лилиан в спасении Милии с детьми, и благодарность принцессы, и путь домой, в Ативерну, когда другим дамам было не до принцессы, им было просто тяжело после всего случившегося, а Лиля и Мири как раз и уделяли большую часть времени будущей королеве, и помощь в Ативерне…
Лиля не искала для себя выгоды, и принцесса поняла это. Вот и получилось, что графиня Иртон стала для Марии кем-то вроде старшей сестры или тетушки. Надо же с кем-то хоть иногда советоваться?
Надо…
Вот и сейчас ее выслушали, дали совет и Мария знала, все сказанное останется между ними.
А Лиля смотрела и думала, хорошо, что Мария еще молода. Она не понимает главного, и Лиля не станет пока ей объяснять. Лучше она объяснит Ричарду, на что обратить внимание.
Нельзя состязаться с мертвыми.
В памяти любящих они всегда будут идеальны. Мария может выпрыгнуть из шкуры, но затмить Тиру ей не удастся. Никогда.
И полюбить ее так, как ту – Ричард не сможет. Это закон.
Это – жизнь. А она частенько бывает жестока.
***
Анжелина не часто чувствовала себя виноватой. Но…
Ей тяжело было общаться с Джолиэтт.
Получалось так, словно ее счастье строится на несчастье сестры, и все об этом знают. Никто не осуждает, но… Но! Разве от этого легче?
Вроде бы Анжелина и ни в чем не виновата, и ничего сама не делала, а в то же время – так получается.
Неудобно.
Неуютно.
Раньше, до замужества Анжелины, сестры были очень близки. Но потом…
Джолиэтт возненавидела Брана Гардрена с первого же взгляда.
– Анжи, что ты в нем нашла?! – возмущалась ее высочество.
Анжелина только пожимала плечами.
А как тут ответишь?
Старая, старая сказка, о красавице и чудовище. О чудовище, которое умрет без красавицы. Но никто и никогда не думал, а что творится на душе у Красавицы?
А правда ведь?
Уродство – это как маска, под которой не видно душу. Красота – тоже. В своем роде, красота – идеальная маскировка. Ты очарователен – и тебе можно многое. Тобой восхищаются, тебя охотно принимают в компании, тебя любят, за тобой ухаживают… а что у тебя внутри? Кого-то это волнует? Мы видим красивую картинку, и не думаем, что модель, которая на ней запечатлена, может быть устала, или голодна, или у нее проблемы дома… нет.
Только внешность.
Чудовище полюбило Красавицу, разглядев в ней не красоту, а душу. И за это Красавица полюбила Чудовище. Сказка-то двусторонняя, и смысл ее в том, что красота и уродство, это всего лишь две стороны одной монеты. А люди охотнее смотрят на ту сторону, которая больше блестит.
Анжелина иногда чувствовала себя именно такой красавицей.
Принцесса, красавица, умница… ну и? Хоть кого-то из поклонников интересовало, что у нее на душе?
Ни-ко-го!
Именно потому и пришлась ко двору Лилиан Иртон с ее странными сказками.
Она умела слушать – и слышать. Она видела не принцесс, и Анжелина это понимала, она видела двух девочек, которые остались без матери, понимала их, сочувствовала… почему-то Джоли это больше раздражало, а вот Анжи наоборот, было уютно и спокойно.
Хоть кто-то видит в ней человека.
И Бран…
Муж увидел в ней – Аанжелину.
Не принцессу, а просто женщину, жену, любимую… мало кто может этим похвастаться. И променять это Анжелина не была готова даже на королевский титул.
Джолиэтт этого просто не понимала. Вот и сейчас…
– Какой же он страшненький…
Анжелина и сама так думала, глядя на ребенка, поэтому кивнула и улыбнулась.
– Есть немного. Ничего, подрастет, и будет таким же красавцем, как Иан. Правда, солнышко?
Иан, который играл с Хильдой тут же, в углу, кивнул и улыбнулся мачехе.
Сначала он побаивался, честно-то говоря. Мачеха… в какой культуре нет сказок про злобных гадин, которые выходят замуж за отцов – и ну портить жизнь детям? Да во всех, наверное, есть такие истории.
Вот он и опасался.
Ладно еще за себя, он-то мужчина, взрослый, считай, серьезный мужик. А мелкая как?
Хильда ведь ни слова сказать не сможет, ни взглянуть… и нянька тоже не защита. Мало ли что?
Мало ли как?
Но Анжелина оказалась нормальной.
Если бы она пыталась как-то завоевать его доверие, если бы пищала от восторга, тиская малышку, уверяла, что будет любить малышей всегда и везде, до конца жизни и за ее концом…
Иан никогда не поверил бы в такое. Но ничего из вышеописанного Анжелина не делала.
Анжелина действительно хотела подружиться с пасынками, ради своего мужа. И поэтому… побаивалась. Ведь что-то не так сделаешь – потом уже не исправишь, а тебе с этими детьми жить, общаться, строить быт… и ты от них не избавишься, потому что это дети твоего мужа.