Меж двух орлов

– Вот ведь, – задумчиво качал головой один из гостей постарше, – Кшисю наши ядзвины всю жизнь поперек горла стояли, а голову сложить довелось от пришлых збуев.

В том, что разбойники были из пришлых, не сомневался никто. Хотя ни тел, ни одежд разбойников ядзвины честной громаде не представили. Все равно, никто не сомневался: будь у Сколоменда хоть малейшие доказательства против местных, он не преминул бы об этом напомнить. А раз молчит, значит, не из-за чего ссориться.

Опять же, кроме панов Кшиштофа да Адама, в округе за последнее время пропал только один хлоп. Да и тот, говорят, совсем негодящий был. На разбойничью ватагу совсем не тянул.

– Да-а,  – согласно тянул пан Януш, подливая гостю.  – Пан князь с паном каштеляном, дай Творец им всяческих милостей, за порядок на землях взялись нешуточно. Так что ничего странного, что разбойный люд потянулся на окраины. Хоть при больших городах похлебка с добычи и жирнее, зато на окраинах шкура на …  – тут пан Соколувский осекся, поглядывая на жену, – … на спине целее.

Соседок, сопровождавших мужей, интересовало, понятно, совсем другое.

– Так что, пани Малгожато? – Допытывалась пани Юдыта, известная всей округе язва. – Что ядзвин-то ваш сказал, когда панну Мирославу через три дня только нашли?

– Так, не было его дома, ничего и не сказал. – Степенно отвечала пани Малгожата. – Услал пан Сколоменд сына куда-то, говорит, по торговым делам. Оно и понятно, это у пани хозяйство небольшое, одному сыну толком делать нечего. А у пана Сколоменда все к делу пристроены, от мала до велика…

А самому пану Сколоменду сплетни бабские выслушивать недосуг. Так что он-то как раз ничего и не сказал, окромя того, что следить за своими землями лучше надо.

И все же, соседские подначки не прошли даром. Это Мирося поняла, когда на следующий день мать, не выдержав, отложила за ужином ложку и спросила мужа.

– Яночку, так что там ядзвины эти, прости их творец, себе думают? Вся округа бродит, как пивная закваска, а они и в ус не дуют.

– Малгосю, – Пан Януш удивленно поднял брови, глядя на жену, – чего ты? Ну какая тебе свадьба, когда жених в отъезде? Да и вообще, дурное это дело, со свадьбой спешить.

Пани Малгожата только молча вздохнула. Оно, конечно, понятно, что без жениха никакой свадьбы ты не сыграешь. А все ж не в добрый час выслал Сколоменд сына в дорогу. Наверное, пани Малгожате было бы проще отбиваться от сплетниц, знай она правду. Или, хотя бы, полправды.

Но даже полуправду рассказывать жене пан Януш не решился. Он и старшему сыну рассказал не все. Только то, что украли Миросю свои, от кого не ждали. Что хотели силой закрыть в кляшторе, чтоб ядзвинам не досталась. А еще, что побили ядзвины похитителей, не спрашивая ни имени, ни рода. Кто и зачем – это уже позже узнали, когда разбираться стали.

– Вот уж от кого такой подлости не ожидал, так это от пана Адама. – Нахмурился Гжегош, выслушав отца.  – Ладно еще пан Кшиштоф, тот, сколько его помню, всегда странным был. Я было думал, что он после смерти жены совсем в кляштор уйдет. Но нет, остался зачем-то.

– Да, в общем, ясно зачем. – Пан Януш пожал плечами. – Род шляхетский, старинный. Положено после себя наследника оставлять.

– Ну, и оставил. – Проворчал Гжесь. Его отец только развел руками. Действительно, поневоле усмотришь волю Творца в том, что не осталось у Кшиштофа ни вдовы, ни наследника. Только кого теперь пан князь на бесхозное хозяйство пришлет? Не вышло бы хуже. Пан Кшиштоф дурной был, да свой.

Так что помалкивать Мирославе приходилось не только при чужих, но и при своих тоже. Необычная молчаливость вечной непоседы Мироськи не могла не встревожить мать. Улучив момент, когда нянька была занята укачиванием младенца и женщины хозяйской семьи остались в светлице одни, пани Малгожата осторожно начала расспросы.

– Миросенько, а как ты себя чувствуешь? Не болит ли чего? Может, бабку-знахарку позвать?

– Зачем? – Не поняла Мирослава, выныривая откуда-то из своих мыслей.

– Ну, мало ли. – Пани Малгожата замялась. – Все-таки, до свадьбы еще Творец знает сколько ждать, как бы не вышло чего. А бабка травок каких заварит… чтобы спалось лучше. Ты как из того лесу вернулась, словно подменили тебя. А что было – не говоришь. Что мне думать остается?

–  А что было? – Мирося подняла на мать внимательный взгляд. – Вы бы, мамо, лучше отца слушали, а не сплетни пани Юдыты.

– Да ты… Ах, ты… – Задохнулась от возмущения пани Малгожата. – Да как ты с матерью разговариваешь, поганка ты этакая?!

– Ну, поганка так поганка. – Мирослава равнодушно пожала плечами. – За поганина родители просватали, вот и поганка.

Пани Малгожата даже задохнулась от такой дерзости, а Зося, не выдержав, высказалась.

– Ты, Мирославо, вместо того, чтобы матери дерзить, задумалась бы. Как ни крути, сама виновата. Вела бы себя, как положено панне, не ходила бы теперь по тебе дурная слава. А то носишься по лесам да болотам со своим ядзвином, словно и впрямь поганка какая.

– Тебя спросить забыла. – Милослава в сердцах бросила шитье и встала с лавки. – Ты со сватовства только и делаешь, что меня поганами попрекаешь. А, между тем, меня за Боруту сватая, отец между орденцами и Соколувом заслон поставил. Твою, между прочим, дупу мною заслонил. А ты, если ума не хватает самой подумать, слушай Гжеся и тата, и рот лишний раз не открывай.

– Мирославо! – Снова возмутилась пани Малгожата.

– Мамо! Ну что сразу: «Мирослава!». Сосватали за Гжеся дурищу, только и того, что с дому Дембовских. Зоська только и умеет, что слезы-сопли вытирать да молиться, словно законница, а Мирослава виновата.

– Да ты… Да ты… – Зося даже привстала, получив от младшей родственницы такой отпор. Раньше они, бывало, ссорились с девчатами, но даже острая на язык Марыська не позволяла себе такого. – Вот откажется от тебя твой ядзвин, будешь под забором побираться! Я в свой дом дзивку не пущу!

– Зося! А ну, помолчи. – Теперь уже встала пани Малгожата.

Времени, потраченного дочками на склоку ей хватило, чтобы взять себя в руки. И сейчас она отложила шитье и стала посреди комнаты, грозно уперев руки в бока.

– Ты, Мирослава, уйди с глаз моих в свой покой, пока я хворостину не взяла! Может, скоро и быть тебе за ядзвином, но пока моя в тебе воля, родительская.

Дождавшись, пока дочь выйдет из светелки, пани Малгожата повернулась к невестке. Та уже тоже поняла, что в сердцах сболтнула лишнего, и теперь сидела, скромно потупившись.

– Ты, невестушка дорогая, – начала пани Малгожата обманчиво ласковым голосом, – глазки-то долу не опускай. Перед Гжесем нашим будешь из себя святую мученицу изображать, да смотри, не перестарайся. А лучше скажи мне, Зосенько, с каких это пор ты чужим добром, как своим, распоряжаться начала? Как ни крути, мы с паном Янушем живы пока что. И помирать, хвала Творцу, не собираемся.

– Простите, мамо! – Зося смущенно затеребила фартук. – Не подумавши сказала.

– Бывает, – пани Малгожата покивала головой, словно сочувствуя невестке. – Когда не думаешь, что говоришь, случается, что и говоришь, что думаешь. Ну да ничего, ум – дело наживное.

– Так я пойду, мамо? – Зося удивленно подняла глаза на свекровь. Она знала, что пани Малгожата может управлять хозяйством железной рукой. Но до сих пор больше попадало Марыле с Мирославой. И, тем не менее, было странно, что эта ссора так просто сойдет ей с рук.

Зося уже и сама досадовала, что позволила втянуть себя в эту глупую перепалку. Чего, казалось бы, стоило подождать, пока эта поганка Мироська выберется из дома вместе со своим тряпьем-приданым?! И зажила бы Зося спокойно, чинно, как и подобает порядочной шляхтынке. Но не сдержалась. Выплеснула все, что копилось в ее душе с самой свадьбы. Хотя задевала ее обычно Марыля, именно Мирославу невзлюбила Зося с самых своих первых дней в Соколуве.

Невзлюбила за легкий нрав, за непоседливый характер, за ту вольность, которой у нее, Зоси, нет и никогда не было. Казалось, Мироське можно все: можно сбегать перед самым рассветом, чтобы порыбачить с братьями; уходить с холопками в леса по малину и ягоды, танцевать хороводы, собирать травы, купаться тайком в лесных озерах…