Страница 3 из 28
– Вот, значит, как… – произносит наконец Рагнхильд Пеккари. Тем тоном, который заставляет собеседника почувствовать себя свидетелем Иеговы, возвещающим о наступлении Царства Божия с лестничной площадки с красочным буклетом в руке. Этот тон Рагнхильд использовала не только против скандальных родственников пациентов, но и – гораздо чаще – против главврача и его подпевал.
Она смотрит на кофейник. Кофе, конечно, остыл. Можно подогреть, но тогда это точно будет кошачья моча.
«Вот так со мной всегда, – думает Рагнхильд. – Последняя в жизни чашка – и это будет что-то вроде кофе глясе».
– В общем, я подумал, – продолжает владелец магазина, – что вы могли что-нибудь о нем слышать.
– Вот уже тридцать один год, как я не общаюсь с Хенри, – обрывает его Рагнхильд Пеккари, – и вы не можете этого не знать, как и другие в Юнисе.
– И все-таки вы брат и сестра, – возражает мужчина, теперь уже виновато. – Вот я и подумал, что связаться с вами будет нелишне.
Рагнхильд уже заметила, как часто он повторяет «я подумал», хотя вряд ли способен думать о вещах дальше собственного носа.
– Извините, что побеспокоил, – продолжает голос в трубке. – Первым делом я, конечно, позвонил в полицию в Кируне. Но они сказали, что прислать на остров вертолет нет никакой возможности, пока снег как картофельное пюре.
Ну всё, теперь точно пора заканчивать. Она представляет себе, как владелец магазина поворачивается к коллегам и говорит, что у этой Пеккари, как видно, не всё в порядке с головой, если ее совсем не заботит происходящее вокруг.
И в этот момент Рагнхильд слышит собственный голос.
– Еще один вопрос, – говорит она. – Скажите, а Хенри не покупал у вас собачий корм?
– Не имею ни малейшего понятия, – отвечает владелец магазина. – Я редко сижу на кассе. Сейчас спрошу у жены, одну минуту…
Теперь его голос звучит оживленнее. Мужчина воспрянул духом, как только почувствовал в ней заинтересованного собеседника.
Рагнхильд тут же жалеет о своей несдержанности. Хотя ничего не потеряно. Просто отключить мобильник, сделать вид, что связь прервалась. Но тут голос владельца магазина возвращается в трубку. Да, подтверждает он, Хенри регулярно покупал собачий корм.
Она поднимает глаза к голубому небу, словно ища защиты. От памяти. И от собаки Виллы, чье имя означало «мех» на языке детства Рагнхильд.
У нее были добрые маленькие глазки и белая звезда на груди. Она осталась на острове, с Хенри. И было это – боже мой, Рагнхильд пришлось подсчитать – пятьдесят четыре года тому назад.
Тогда Хенри исполнилось восемнадцать, и он унаследовал дом на острове. А двенадцатилетняя Рагнхильд переехала в город с мамой, папой и сводной сестрой Вирпи. Как она ни плакала, как ни умоляла отдать ей Виллу, слезы ее ничего не значили. «Вилла не сможет жить в городской квартире», – сказал отец. Тогда он не понимал, что это относится не только к Вилле. Никто из них не был создан для города, как показало время.
…Она не успела защититься. К горлу комком подступили слезы – по собаке, которая давно мертва. А мужчина все говорил и говорил. Рагнхильд прохрипела «спасибо» – редкое слово в ее устах. И завершила разговор.
Опрокинула чашку на огонь. Кофейная гуща сделала погасший костер похожим на муравейник. Потом сорвала немного мха с оттаявшей земли под сосной и почистила чашку и горелку. Упаковала рюкзак и встала на лыжи.
Снежный мост подождет. Ночной наст будет держать человеческий вес еще с неделю. Рагнхильд вернется сюда, но не раньше, чем спасет собаку на острове. Она не может бросить ее на произвол судьбы.
Хенри, чертов пьяница, как ты мог так поступить с Виллой?
На обратном пути к машине Рагнхильд повстречалась с самкой глухаря. В сезон спаривания они совсем не боятся людей. Бедная птица бежала следом, наскакивая на лыжи. Возможно, ее возбуждали палки. Все, что мелькает и движется, напоминало петуха. Бывало, такие забегали на школьный двор и гонялись за детьми. Мама Рагнхильд говорила, что дети пробуждают в птицах материнский инстинкт, но Рагнхильд всегда считала это глупостью.
Птица преследовала ее почти два километра.
– Отвяжись, – фыркнула на нее Рагнхильд. – Здесь тебе точно ловить нечего.
Зато сама она летела как на крыльях. Оставив позади смерть, как она думала.
Но смерть всегда впереди нас. И сейчас Рагнхильд приблизилась к ней как никогда раньше.
Рагнхильд Пеккари прибыла в поселок Курккио в девять утра. Припарковалась возле старого магазина Фредрикссона, взяла под мышки лыжи и палки и спустилась к воде. Дорога до бани на берегу была накатана. Рагнхильд повернулась в сторону острова, прищурилась. Сегодня тепло, точно плюсовая температура. Лед ненадежен, это она понимала. С метр толщиной, но рыхлый. Если корка треснет, можно утонуть в снежной жиже.
Но реку в направлении острова то там, то здесь пересекали старые следы снегохода. Они блестели, как стеклянные дорожки в солнечном свете. Вселяя надежду.
Иначе придется ждать до завтрашнего рассвета и идти по ночному льду. Но Рагнхильд ждать не хотела. Она думала о собаке. О Хенри, конечно, тоже, но Хенри мертв. В этом Рагнхильд не сомневалась.
Так или иначе, время поджимало. Там, в двухстах метрах, – дом ее детства. Отсюда он выглядит таким же, как и полвека назад. Разве крыша у сарая наполовину провалилась.
Рюкзак Рагнхильд оставила в машине. Теперь лишний вес ни к чему. Долго не решалась застегнуть крепления на ботинках. Если лед проломится, лыжи лучше будет сбросить. Рагнхильд сделала пробный толчок и заскользила по следу снегохода в сторону острова.
Лед был мокрым и скользким, и лыжи все время норовили разъехаться в разные стороны, а ботинки – вырваться из креплений. Идея нравилась Рагнхильд все меньше, но коль скоро взял черта в лодку, изволь высадить его на берег. Рагнхильд рвалась вперед, отталкиваясь палками. Старалась держать одну ногу чуть впереди другой, чтобы вес распределялся по возможности равномерно. Косилась на дачные дома на берегу, представляя себе их обитателей, прильнувших к окнам с биноклями. «Что это за сумасшедшая?» – наверное, недоумевали они.
Голова потела под шапкой; соленые струйки стекали по лбу, жгли глаза. Но Рагнхильд не решалась остановиться, чтобы вытереть лицо. Пока она в движении, нагрузка на лед меньше.
На середине пути ледяная корка на снегоходной трассе стала тоньше. Тень от леса и насыпи на берегу сюда не доходила, и солнце припекало целый день. Под лыжами затрещало, и решимости у Рагнхильд поубавилось. Подводное течение проходит где-то здесь, судя по тому, что лед истончился еще больше. Но возвращаться, так или иначе, поздно. А снять лыжи значит почти наверняка провалиться.
Рагнхильд отогнала мысли о черной холодной воде и снежном месиве, которое сомкнется над ее головой. Теперь только вперед.
Метрах в сорока от острова одна лыжа провалилась. Нога погрузилась в мокрое, и Рагнхильд упала на бок. Крик отчаяния вырвался из горла сам собой. Рагнхильд поползла, как насекомое, вытаскивая ногу из крепления. Ей казалось, ее затягивает, стремительно и безнадежно. Страх смерти заметался в груди, словно загнанный заяц.
Рагнхильд встала на четвереньки, не решаясь подняться в полный рост, поползла вперед, как раненое животное, прижав колено к единственной оставшейся лыже, бросив палки и извергая ругательства:
– Проклятье… черт… черт вас всех подери…
На берегу навалилась такая усталость, что Рагнхильд едва не уснула тут же, сидя на снегу. И снова удивилась собственному страху смерти, вот уже во второй раз за это утро. Черная холодная вода – разве не так она себе это представляла? Но когда дошло до дела, поползла к берегу, точно жук с подрезанными лапками…
– И все-таки ты трусиха, – сказала себе Рагнхильд голосом обвинителя в черной судейской мантии. – Безвольная наркоманка и алкоголичка.
И тут же другим голосом возразила внутреннему обвинителю:
– Нет… То есть… может, оно и так, но только не сегодня. Не когда я пробиралась к Хенри.