(Брак)ованные

— Спасибо.

— За нас, — стучит своим бокалом о мой и в пару коротких глотков опустошает его, пока я хлопаю глазами. Шепчу эхом «за нас» и отпиваю. Пузырьки оставляют приятную колкость в горле, я немного расслабляюсь и поправляю пляжное платье, в котором не так жарко, как во всем остальном, и в котором я выгляжу очень женственно.

— Ты можешь обгореть, — говорю я вместо «обязательно щеголять передо мной в таком виде?» Знаю, что Евсеев на прямой вопрос не ответит или вывернет все так, что я окажусь неправильно отдыхающей, раз закуталась в одежду до пола.

— Уже вечер, Ксюш, — улыбается, посмеиваясь. Он сегодня совершенно другой. Не такой, каким я его привыкла видеть. Расслабленный, спокойный, разомлевший под солнцем. — Может, искупаемся?

— Тебе в школе не рассказывали, что в нетрезвом виде купание опасно для жизни? — поднимаюсь, влезаю в сланцы и отхожу дальше, прихватив бокал. Нельзя нам быть так близко, я сразу перестаю соображать. Отголоски сна невовремя всплывают в памяти, и я уже не знаю, правильно ли сделала, что сбежала.

— Предлагаешь смотреть на закат? — он наступает грациозно и медленно, как хищник, уверенный в победе. Отхожу к носу и слишком поздно понимаю, в какую ловушку себя загнала. Стараюсь сохранить уверенный вид, поворачиваюсь к Мирославу полубоком и чересчур пристально высматриваю сушу на горизонте. Шампанского становится все меньше в бокале и все больше во мне, но волнение никак не унимается. Мирослав ломает мою хлипкую защиту, но делает это с такой осторожностью, что я только завороженно наблюдаю за его приближением.

— Предлагаю соблюдать дистанцию, — предпринимаю очередную попытку оставить Евсеева как можно дальше. Это последняя, больше сопротивляться не смогу.

— Не получится, — качает головой и шагает вплотную. Осторожно забирает из моих рук бокал, оставляя его куда-то в сторону, и я как ненормальная выхватываю каждое его действие. Когда его пальцы касаются плеча, вздрагиваю и кусаю губы, Мирослав медленно разворачивает меня лицом к себе и снова впивается взглядом. — Ты мне очень нравишься, Ксюша. И я хочу, чтобы наши отношения были не только формальными.

От слов бросает в холод, который проносится морским ветром. Подсознание твердит повиснуть у Евсеева на шее и расцеловать его, потому что меня тянет к самому несносному мужчине в мире. А вот мозг убеждает все взвесить и принять правильное решение, в котором обаяние босса не будет одним из решающих факторов. По велению руки Мирослава шляпа летит на палубу, и я качаю головой. Он предусмотрел все, чтобы меня обезоружить перед собой.

— А если я этого не хочу? — облизываю пересохшие губы и смотрю прямо в глаза Евсеева, в которых пляшут черти. К соленому запаху моря примешивается аромат парфюма Мирослава, и от этого сочетания кружится голова.

— Тогда останови меня, — говорит чертов соблазнитель и мягко меня целует. Пробует, не напирает, дает выбор. А я, даже если бы и хотела, не смогла его остановить, потому что, видимо, в перерывах на отдых Евсеев посещал курсы дьявольского пикапа, ведь нельзя быть таким фантастически обольстительным. Но в тот момент, когда его язык касается моего, я осознаю страшную правду: я не хочу, чтобы он останавливался. Наш план уже пошел наперекосяк, о нас теперь знают все: меня считают расчетливой карьеристкой, не постеснявшейся залезть в трусы к боссу, а его — прожженным циником и трудоголиком, который даже жену себе нашел не по любви, а по расчету, чтобы можно было прерываться на секс, не отвлекаясь от селекторных совещаний. Так почему мы должны продолжать сражаться друг с другом? Может, стоит хотя бы раз в жизни не пытаться все предугадать, а поддаться влечению и взять все, что готова дать жизнь? Тем более Евсеев наверняка все просчитал, он не мог этого не сделать, а значит, в нашем союзе явно больше плюсов, чем минусов.

Все доводы меркнут, когда Мирослав прижимает меня к себе. Я уже не слушаю кричащее подсознание, я и так согласна на все, хоть и отпиралась поначалу. В реальности целуется он даже лучше, чем во сне. Опускаю руки на его торс и улыбаюсь: Евсеев и правда горячий. Его тепло передается и мне, уверенности Мирослава хватает на нас обоих, поэтому подаюсь вперед и почти мычу в губы:

— Не остановлю.

— Точно? — спрашивает, выгнув бровь. Он отстраняется, а по моей коже тут же бегут мурашки, подгоняемые прохладой ветра. Мирослав пропускает мои волосы через пальцы и одной рукой гладит спину, проходясь по кромке сарафана.

— Не помню, чтобы ты раньше задавал уточняющие вопросы, — смеюсь, наконец меняя свое положение на выигрышное. Мирослав тяжело вздыхает и качает головой. Он оставляет еще один тягуче-сладкий поцелуй, от которого у меня в животе все стягивается в тугой узел. В груди разрастается приятное чувство, а в серьезном взгляде Евсеева я нахожу смелость признать очевидное. Он не продолжит, пока я не дам ответ. А я не планирую заканчивать все на полуслове, хоть где-то нужно довести все до конца, раз в фантазиях не получилось. Перекладываю ладони на его плечи, сжимаю, слегка массируя, и, выдохнув, произношу: — Я тебя хочу.

— Это правильный ответ, — кивает он. Евсеев наконец перестает говорить и задавать новые вопросы, а применяет губы по верному назначению — целует меня везде, где только может дотянуться: щеки, шея, плечи. Кусает мочку уха, и я ахаю. Согласна на все, что он делает, потому что мне хорошо от одной только легкой прелюдии. Застываю, когда Евсеев поднимает платье выше, и останавливаю его руки. Мирослав тут же хмурится, ожидая объяснений, и даже сейчас вижу всю серьезность.

— Не хочу здесь, — понимаю, что мы одни, но после скандала с папарацци кажется, что нас до сих пор преследуют. И как знать, не решится ли кто-то особо охочий до новых сплетен запустить дрон в открытое море в поисках новой сенсации, — все слишком открыто.

— Согласен, — он берет меня за руку, переплетает пальцы и ведет к каютам. — Сегодня ты только моя.

Спальня Мирослава выглядит так же, как и моя: кровать, ничтожно маленькое пространство до душевой и мини-бар. Но оценить как следует я ничего не успеваю — как только щелкает замок двери, Мир обнимает меня и рассыпает поцелуи по шее.

Чувствую себя так, будто все еще сплю. Это ведь не может происходить в реальности. Поворачиваюсь к нему лицом и сама впиваюсь в губы, чтобы только убедиться в реальности происходящего. Обхватываю его шею, сжимаю плечи и радостно всхлипываю, когда Мирослав спускает с плеч бретельки, и платье скользит вниз, ненадолго задержавшись на бедрах.

— Скажи, что это не сон, — перевожу дыхание, но не перестаю трогать Евсеева, а ему, кажется, нравится. Он не наступает, любуется мной, и под его теплым взглядом я расслабляюсь, отпуская всю нервозность и впитывая возбуждение, искрящее между нами.

— Не сон, Ксюша, — произносит твердо и подхватывает меня на руки.

Не замечаю, когда мы успеваем оказаться на кровати, чувствую мягкость матраса под бедрами и лопатками и тяжесть мужского тела сверху. Обхватываю Мира ногами, касаюсь ладонями лица и только успеваю отвечать на поцелуи и ловить каждый, когда он спускается ниже, обнажая меня окончательно.

Язык поочередно ласкает соски, губы тянут и сжимают до приятной боли. Мирослав нависает сверху, ведет ладонью ниже по животу, осторожно касается кожи над резинкой трусиков и тянет их вниз. Помогаю ему себя раздеть, сгорая от нетерпения. Поцелуи на палубе, короткая прелюдия в каюте, и я уже готова для дальнейших действий. Облизываюсь и снова обхватываю торс Мира бедрами, когда он сжимает ладонью ягодицы.

— Ты раздеваться сегодня не собираешься? — усмехаюсь. Мне хорошо и жарко, внутри все горит от предвкушения и немного ноет. Я хочу продолжения, хочу секса, хочу Мирослава. Не вру о своих желаниях, потому что знаю: каждое из них сегодня сбудется.

— Собираюсь, — отвечает и надавливает пальцами на клитор, вызывая мое довольное шипение. Евсеев хмыкает и снова целует шею, будто знает, что это слабое место. Ерзаю под ним и кусаю губы, сдерживая рвущиеся наружу стоны. — Но нам некуда сегодня торопиться, — прикусывает кожу на горле.