Я тебя придумала

У меня не было настроения даже просто вставать с постели, но я тем не менее кивнула.

— Раздеваться?

— Нет, — покачала головой Ленни. — Я уже не в первый раз проделываю этот фокус, так что смогу превратить тебя вместе с одеждой.

Маленьким ножом для бумаг, лежавшим на столе неподалёку, она порезала себе левую ладонь и, окунув в кровь указательный палец правой руки, вывела на моём лбу руну Превращений.

— Пойдём на балкон. Нехорошо ломать императору стёкла в окнах, если мы превратимся в птиц прямо в комнате.

На этот раз боли почти не было. Только жар во всём теле, но ощущения, что я горю, не появилось. Энергия Ленни наполнила меня быстро, за пару мгновений, словно ждала этого момента уже давно. Руки стали крыльями, и я, почувствовав в сердце какой-то бешеный восторг, взмыла в небо.

Мыслей не было. Остались только чувства, ощущения, эмоции. Ликование, жажда, упоение, радость, счастье… Ветер подхватывал меня и нёс над городом, всё дальше и дальше в лес, над темнеющими деревьями…

Я слышала только смех Ленни. Больше ничего не было, только её смех. Она летела рядом, иногда касаясь меня крыльями, и смеялась так упоительно, что мне тоже захотелось расхохотаться.

«Догоняй!» — воскликнула Ленни, вдруг рванув вверх.

«Ну, держись!»

Она, смеясь, летела всё выше и выше в небо. Закат давно догорел, и над нами не было ничего, кроме обжигающей черноты и маленьких ярких точек — звёзд. Тёплый воздух хлестал меня по щекам, лицу, рукам. Хотя разве у меня были руки? Нет, только крылья.

Я была одновременно и птицей — большой, смелой, умеющей летать, — и маленькой Линн, которой последние десять лет было очень страшно жить.

Ветер выдувал из меня этот страх, вселял в сердце надежду и спокойствие.

Рывок, ещё рывок. Я всё-таки догнала её, оказалась быстрее. Обняла крыльями, как руками, и вместе с ней упала вниз, смеясь так громко, насколько это было возможно.

Мы барахтались в воздухе, как две неуклюжие вороны, со свистом рассекая пространство, приближаясь к земле с каждой секундой всё ближе и ближе. Шелест листвы, смягчившей наше падение, шепот Ленни, и вот — я уже лежу на траве, тяжело дыша, и смеюсь…

Повернувшись к ней лицом, я увидела, что девочка тоже хохочет, глядя в небо.

— Ленни?

— Да? — она вытерла заслезившиеся глаза и обернулась.

Я, улыбнувшись, подползла к ней и обняла обеими руками, прижалась и тихо сказала:

— Спасибо тебе.

Меня уже давно никто не обнимал так, как Ленни. Даже Вейн, даже брат. Мне кажется, так можно обнимать только саму себя… если бы это было возможно, конечно.

— Ради этого вечера стоило жить, — прошептала девочка мне на ухо. — И умирать.

Я вздохнула.

— Не грусти, Линн. Мне есть, о чём вспоминать, когда я буду там. Например, ты. И ещё Вейн. Это важно, понимаешь? Если тебе не о чем вспомнить, значит, ты и не жил по-настоящему. Все книги о Тенях кричат об этом — я и не мёртвая, и не живая. Но я думаю, они не правы. Я страдала, я любила, у меня есть дорогие сердцу воспоминания. Разве не это есть жизнь?

— Ты обещала рассказать, — напомнила я девочке. — О себе, своём детстве… об Эллейн.

— Рассказать, — Ленни рассмеялась. — Я лучше покажу тебе. Всё-всё, до самого последнего воспоминания. Но… завтра.

— Почему? — я подняла голову и посмотрела в её глаза. Было очень темно, но я тем не менее заметила, что в них гаснут какие-то ярко-изумрудные искры. — Ты чего-то боишься?

Ленни покачала головой.

— Нет, не боюсь. Просто всему своё время. И время для моих воспоминаний ещё не пришло.

— Ты думаешь, что успеешь?

— Да. Успею.

Я нахмурилась.

— Тогда хотя бы объясни, почему у тебя в глазах какие-то изумрудные огоньки?

— Потому что меня учила Эллейн. Это… долго рассказывать. Завтра, Линн, ты всё узнаешь завтра.

Наверное, я должна была рассердиться. Но я просто не могла на неё сердиться. На кого угодно, только не на неё.

— Полетели?

— Опять?!

— Ну конечно. У нас вся ночь впереди.

Я с сомнением посмотрела в тёмное, бархатное небо. Вся ночь… Ну, спать-то тоже надо.

— Мы вернёмся через пару часов. Пожалуйста, Линн, полетай со мной ещё.

Я знала, почему она не хочет возвращаться. Маленькая Тень боялась собственных мыслей. И я понимала её сейчас, как никто.

Поэтому встала с земли и, протянув руку, тихо сказала:

— Полетели.

.

Мы вернулись перед рассветом. И я могла бы сказать, что эта ночь была одной из лучших в моей жизни. Она была настоящей. Много ли с нами, в наш искусственный до мозга костей век, происходит настоящего? Я думаю, что не очень. Искренность, преданность, благородство, честь и честность, самопожертвование, вера и верность — мы почти забыли, что это всё значит на самом деле. По-настоящему.

Циники и скептики ответят, что все эти слова — просто набор букв. И будут правы. Действительно, если начинать рассуждать, то оказывается, что правы все участники спора — это то, что мы называем «точками зрения». Я близорукий, ты дальнозоркий, и не стоит осуждать кого-либо просто за то, что без очков он ничего не видит.

Мне кажется, что истина там, где не существует слов. И букв. Её нельзя произнести или записать, так же, как нельзя увидеть Бога.

К чему я это всё? К тому, что на самом деле, по-настоящему, я не забуду ничего из того, что здесь со мной случилось. Я не забуду Вейна и его искреннюю любовь ко мне. Я не забуду Ленни, её чистоту и жертвенность, её мужество. И я не забуду всего, чему они меня научили.

Десять лет я жила в постоянном страхе и ненависти к себе. И совершила гораздо больше ошибок, чем считают Тень и Хранитель. Нельзя так ненавидеть себя. Нельзя перекладывать чувства, которые ты испытываешь в реальной жизни, на свою фантазию. Нельзя жить только прошлым, вечно проклиная себя за одну-единственную ошибку.

Говорят, всё можно исправить, пока мы живы. Но это неправда. Жизнь тела имеет значение для жизни души, но это ещё не всё. Нам всегда готовы дать шанс, просто нужно по-настоящему хотеть что-то исправлять. Неважно, в этой жизни или в следующей, потому что на самом деле мы ничего не забываем.

И я верила, что буду помнить. Возможно, там, когда всё закончится, я буду видеть сны, в которых из глубины времён на меня будут смотреть сапфировые глаза Вейна, и чувствовать прикосновение ласковой руки девочки-Тени, ставшей частью Источника.

А пока… пока я наслаждалась последними часами жизни в Эрамире.

За окном медленно разгорался рассвет. Край неба стал ярко-красным, как волосы Эллейн, бархатная чернота, окружавшая нас с Ленни всю ночь, исчезла вместе со звёздами. Это было красиво.

Я слышала только тихое дыхание Тени, уснувшей почти сразу, как мы вернулись, шум ветра в кронах деревьев и чириканье какой-то невидимой птички.

Мне хотелось остановить время. Но оно всё продолжало идти. Вместе с моим опечаленным сердцем.

Тук-тук, тик-так, тук-тук, тик-так…

.

Завтрак мы с Ленни проспали. Да и не только мы. Рым, Тор и Гал поздно вернулись из города и легли уже глубокой ночью, а Милли с Брашем, судя по их смущённым лицам, вообще было не до сна. Будить нас никто и не подумал — всё-таки гости, пусть вдоволь отоспятся.

А во дворце между тем вовсю шли приготовления к празднику. Слуги носились из угла в угол, один меня даже чуть не проткнул каким-то канделябром, когда я столкнулась с ним на повороте. Всё мылось-подметалось-украшалось, и на кухне стоял такой гвалт, что казалось, кастрюли и сковородки взбесились, как в «Федорином горе». Вейна я не видела почти весь день, несколько раз натыкалась на Мику, которая руководила группой служанок.

Кстати, Гром, можно сказать, помирился с Робиаром. Теперь он уже не считался отверженным. И пусть Повелителю не очень нравилось, что Гром собирается постоянно жить при дворе императора, возражать он не стал, да и даровал возможность приезжать в Эйм и Грому, и всем членам его семьи.

К вечеру начали съезжаться гости. Было их огромное количество — почти все Старшие и Младшие лорды с семьями, представители самых знатных эльфийских домов, богатые гномы, оборотни, тролли и орки, не говоря уже о разных королях, князьях и вождях. Все разряженные и с подарками. Зачем императору куча ненужных вещей, я не знаю, но видимо, так полагалось по этикету.