Я тебя придумала

— Помогите!!!

Не очень громко, зато отчаянно.

Теперь уж я знаю: если хочешь, чтобы тебя спасли — надо кричать «пожар». А вот «помогите» работает не очень.

Но помощь пришла. Правда, уж лучше бы не приходила.

Гораздо позже я узнала, что Олегу в тот день не сиделось дома. Он почему-то с ума сходил от беспокойства, всё время смотрел на часы, и в конце концов сорвался, побежав на улицу встречать меня. Именно это спасло мне жизнь. Но какой ценой…

Вцепившись в насильника, Олег оттащил его от меня и, бросив на землю, закричал:

— Полиша, беги!!! Беги!!!

Но я не могла бежать. И просто села на холодной земле, впившись взглядом в две фигуры — одна из них, огромная и какая-то нескладная, медленно поднималась с земли, сжимая в руке нож, а вторая… бесстрашно приготовилась защищать мою жизнь.

Я всегда считала брата самым-самым. Он таким и был — лучше всех учился в школе, был первым в секции каратэ и бокса. Если он спорил, то выигрывал. Если он чего-то хотел, то добивался. Я была совсем другой. И гордилась братом, как никто, разделяя с ним все его победы. А поражений было мало. Очень мало.

И теперь я, как и тогда, с остановившимся сердцем наблюдала, как Олег кружит вокруг этого мужика, прикидывая, каким ударом выбить из рук нож. Но вот насильник бросился вперёд — брат поднырнул под его руку и ушёл в сторону, даже не коснувшись соперника.

Так было ещё три раза. Три раза… А потом…

Я почувствовала в себе бессильную злость. Подалась вперёд, но тьма схватила меня за плечи и потащила назад, не давая вмешаться. Исправить…

Я зарычала, забилась в этих сильных, нечеловеческих руках, закричала что-то невразумительное, заплакала… И всё-таки вырвалась!

Но только для того, чтобы секундой позже чуть не расшибить себе лоб о невидимую стену, выросшую передо мной по чьему-то злому велению.

Я ударила по ней рукой — ничего. Я ударила снова. Послышался треск. Я ударила опять, ещё и ещё раз… Время замедлилось, словно в фильме ужасов, и я краем глаза увидела, как этот жуткий мужик подался вперёд, держа нож перед собой, а Олег уже не успевал уйти от удара…

Я не хочу, не хочу видеть это вновь! Неужели ты не понимаешь?! Я не хочу! Я уже видела, уже потеряла его однажды…

Удар, ещё удар. Я в кровь разбила руку, но, не обращая внимания на боль, всё пыталась взломать эту чёртову стену… Рычала от злости, но не сдавалась.

И вдруг время остановилось совсем.

Я вновь почувствовала чьи-то ладони на своих плечах, а затем спокойный, ровный голос произнёс:

— Посмотри, ты, бесстрашная. Посмотри.

Но я нарочито отворачивалась…

— Посмотри.

— Я не могу!

— Можешь. Смотри!

С усилием повернувшись, я увидела застывшую сценку — мужик с ножом, кинувшийся на Олега, брат, тщетно пытающийся избежать удара, и я, подавшаяся вперёд в безумном порыве…

— Что ты видишь? Отвечай!

Я слишком хорошо знала, что он хочет мне сказать.

Именно из-за этого я и лежала в больнице.

Я слишком хорошо понимала, что действительно могла спасти брата.

— Если бы я тогда не струсила, испугавшись за свою жизнь, может, у меня бы получилось выбить этот нож. Я сидела достаточно близко, — ответила я внезапно помертвевшими губами.

— Верно, — спокойно сказала тьма. — Но ты испугалась. И до сих пор боишься. Боишься даже вспоминать об этом. Трусишка!

После этих слов невидимые руки вдруг отпустили, время вновь возобновило свой ход, и я, не успев отвернуться, увидела тот, самый последний, страшный удар.

Почему-то мне показалось, что ударили не брата, а меня. В животе стало горячо и мокро, а ещё — невыносимо больно, и я скривилась, согнулась, чуть не упав на землю, но не отрывая глаз от умирающего брата.

— Нет… — эхом повторила я вместе с собой из прошлого.

По иронии судьбы сразу после того, как эта мразь ударила ножом Олега, к нам подоспела помощь. Но ничто уже не имело значения.

Брат умер через два часа.

Я ничего не успела ему сказать.

И сейчас я всё-таки упала на землю, сгорая от боли и острого чувства вины. Всё то, что я так старательно заталкивала внутрь эти долгие годы, вдруг встрепенулось, проснулось, как медведь по весне, и вновь решило начать мучить меня.

Я выла и корчилась на земле, словно дикий зверь, не в силах справиться с этим неожиданным раздвоением личности — сейчас я была и Полиной, страдающей по умершему брату, и Олегом, смертельно раненым в живот.

Мне кажется, я не смогла бы этого вынести. Оракул всегда пытался свести с ума тех, кто к нему приходил, самыми ужасными воспоминаниями. Заставлял вновь пережить самые мучительные моменты из жизни, вновь почувствовать всё то, что когда-то причиняло боль, всколыхнуть её, как ты думал, давно угасшую.

Но в тот момент, когда я уже почти сошла с ума от раздирающей изнутри боли — как физической, так и душевной — в пространстве вокруг меня закружились какие-то странные снежинки. Они упали мне на нос, пощекотав его, на щеки, растаяв и смешавшись со слезами. А потом вспыхнули чьими-то ярко-голубыми, как сапфиры, глазами.

— Соберись, Линн! Ты — это только ты. Не твой брат! Он давно умер, и ты больше ничем не можешь ему помочь. Соберись, Линн!

Чьё-то ледяное, но ласковое дыхание коснулось щеки, а потом боль схлынула.

Я смогла выпрямить ноги и встать. Перед глазами летали чёрные мушки. Я глубоко вздохнула и, сжав кулаки, сказала громко и чётко:

— Это — моё прошлое, Оракул. И самое большое горе, которое я когда-либо испытала в жизни.

— Только горе? — шепнула тьма, вновь заклубившись передо мной.

— Нет. И счастье тоже. Счастье, которое у меня отняли. Или которое я отняла у себя сама. Но, так или иначе, это — всего лишь прошлое. И я не могу его изменить.

Тьма приблизилась ко мне, заглянула в глаза, ища там признаки безумия, но не нашла. И, осторожно обняв, выдохнула мне в лицо, почти заморозив кончик носа:

— На твоём месте я бы не была так уверена.

Я не успела ответить — меня закружило и потащило куда-то в сторону, прочь от воспоминаний, и оставалось только гадать над этими странными словами.

А гадать у меня всегда плохо получалось.

***

Тьма аккуратно опустила меня на неровную, каменистую дорогу рядом с моими спутниками. Выглядели они, мягко говоря, не очень. Впрочем, не сомневаюсь, что и я тоже. Тяжело дыша и отдуваясь, словно после изматывающего бега, Рым и Тор сидели на земле, впившись остановившимися взглядами в пространство.

Туман отползал в сторону, уходил в кусты — медленно, неторопливо, с достоинством, открывая взорам своих жертв узкую тропинку, заканчивающуюся небольшой полянкой с огромным камнем посередине.

Это и был Оракул.

— Линн! — заметив меня, Рым вскочил с земли и обнял так, что рёбра затрещали. Я охнула. — Ты как?

Он с тревогой посмотрел мне в глаза, и почему-то от этого взгляда в груди немного потеплело.

— Живая, — я постаралась улыбнуться, но, кажется, получилось не очень — тревога в глазах Рыма ничуть не уменьшилась.

— Слушай, командир, — подал с земли голос Тор, — в этот раз ты выбрал какой-то слишком изощрённый способ самоубийства. Это было… — он запнулся. — Было…

Вздохнув, Рым вновь опустился на землю, посадив меня к себе на колени. Я не возражала, прижавшись потеснее — боялась, что тот жуткий могильный холод, который недавно сводил меня с ума на Тропе, вернётся и продолжит свои бесчеловечные игры.

— Да, — кивнул орк, прижавшись губами к моему виску, — мне тоже не очень понравилось.

— Не очень… понравилось?! — выдохнул Тор, и столько в его голосе было искреннего возмущения, что я не смогла удержаться от лёгкой улыбки. — Да ты нас всех чуть не угробил! И ради чего, я никак не пойму?!

Тут гном осёкся, уставившись на нас с Рымом во все глаза. Наверное, это действительно было забавно… а может быть, немного жутковато — огромный зелёный орк, на коленях у которого сидела маленькая девочка (а я даже по сравнению с обычными людьми была небольшой, что уж говорить о Рыме), а он утыкался носом ей в макушку и блаженно прикрывал глаза. Я же, доверчиво прижимаясь к нему, чувствовала, как отступает всё то, что снова навалилось на меня там, на Тропе.