Страница 6 из 13
С первых дней появились новые направления обучения: подрывное дело, маскировка в городе, работа на радиопередатчике, владение радиотелеграфным ключом, работа с шифрами, прыжки с парашютом и приземление в лес, на воду, управление мотоциклом, автомобилем и, конечно же, владение немецким языком и так полюбившимся Федору рукопашным боем. День, а часто и ночь были настолько загружены, что не только подумать о чем-то ином, но, как шутили курсанты, и дышать было некогда.
Как-то на занятиях по рукопашному бою Федор заявил, что одолеет четверых. Услышав это, руководитель выбрал четверых курсантов поопытней и сказал, что действовать можно реально – приближенно к боевой обстановке. «Но без смертоубийства», – пошутил он. Противники были осторожны, не первый раз встречались в схватках один на один и уже знали сильные и слабые стороны друг друга. Но Федор решил впервые применить джиу-джитсу, которым с большим энтузиазмом занимался в Новосибирске, не в полную силу, а так, вполсилы. И это было полной неожиданностью для курсантов-противников. Федор атаковал сам, нанеся серию ударов, после которой двое остались лежать на траве без сознания, у третьего оказался вывих плеча, а четвертого отвезли в госпиталь с переломом локтевого сустава. Федор же стоял в центре, меж поверженных противников, виновато опустив голову. Никто из зрителей этой схватки даже не успел рассмотреть, что же произошло… Руководитель, не ожидав такого итога, лишь покачал головой.
– Где ты этого набрался? – только и смог сказать он и, объявив перерыв, побежал докладывать начальнику школы о происшествии. Все закончилось выговором руководителю занятия, с Федором же начальник школы ограничился беседой.
После этого случая курсанты стали поглядывать на Федора не то чтобы с опаской, но с некоторой осторожностью и нескрываемым уважением: не дай бог попасться такому на узкой тропе…
Через месяц отделения расформировали и создали тройки. Кроме Федора, в его тройку вошли Олег Самойлов, как позже выяснилось, по званию капитан, и Сергей Протасов – лейтенант, балагур и вечно невысыпающийся… С немецким языком у них затруднений не было: Олег жил среди поволжских немцев, а Сергей перед войной окончил институт иностранных языков. Только для Федора язык врага оказался серьезной ношей, которую он стоически нес на своих могучих плечах.
Сдружились быстро. Одно затрудняло общение – разговаривали меж собой только на немецком, да и преподавание отдельных предметов велось на этом же «проклятущем», по выражению Федора, языке.
«Непонятно, кого из нас готовят: дивизионных разведчиков или диверсантов для действий в глубоком тылу? – недоумевал Федор. – Не дай бог, еще и форму немецкую напялить прикажут».
И приказали. И надел. И честь научился отдавать, как отдают немцы, и орать «Siеg Heil!», и всеми видами немецкого стрелкового оружия овладел.
Шел сентябрь 1942 года. За эти семь месяцев, как надел военную форму Федор, он очень изменился: потерял в весе, в движениях появилась легкость, а из-за его регулярных занятий рукопашкой – какая-то кошачья грациозность и готовность к мгновенным действиям. Он многому научился: стрелять из двух пистолетов одновременно – «по-македонски», поражать цель в ночное время по шороху, гонять на мотоцикле и машине по пересеченной местности, быстро работать на ключе и принимать на слух, прыгать с парашютом в любое время дня и ночи, и самое главное – ему покорился немецкий язык. Акцент остался, но разговаривал он свободно. И, вспоминая, каким самоуверенным появился перед майором Сергеевым, он стыдился, как и за те два письма, отправленные им в Дуплинку Анне. Ответа от девушки так и не получил. «Вот добра-то! Еще не одну такую Анну встречу», – решил Федор, обидевшись на молчание. И только гораздо позже, случайно встретив в Москве на вокзале своего бывшего одноклассника, узнал от него, что сразу же после окончания школы Анна призвалась в армию и была направлена в какой-то учебный центр, где, по словам ее матери, училась на связистку.
Как-то накануне ноябрьских праздников тройку Самойлова, а именно его назначили командиром, ночью подняли по тревоге и полностью экипированных привезли на аэродром. Там объявили: «Оружие сдать, оставить только пистолеты. Валенки снять и переобуться в сапоги. Ватники сдать и переодеться в шинели». На шинелях уже были прикреплены знаки отличия.
Прощаясь, начальник школы, крепко пожав руки уже бывшим курсантам, сказал:
– Прибудете на место, держитесь достойно, не подведите. Вас будут встречать, – предупредил он вопрос, застывший на губах у Самойлова. – И еще одно: это уже не из учебника, а из жизни, из собственного опыта – берегите друг друга, и тогда любая задача вам будет по плечу.
Только в самолете, остановив проходившего мимо штурмана, Протасов спросил:
– Куда летим?
– Что, не сказали? – засмеялся штурман. – В Москву, лейтенант. В столицу нашей родины!
– Что, целый самолет для нас троих?
– Для вас! А надо будет, и тебя одного доставим, куда прикажут. Привыкай, разведка!
Летели долго. Дважды садились неизвестно где, что-то грузили, перегружали, дозаправлялись. А вот само приземление на московский аэродром Федор проспал.
– Вставай, соня! – толкнул его в плечо Сергей. – Верную тебе кличку дали – Медведь. Тот спит всю зиму, а тебе еще рано – на дворе начало ноября, – балагурил Протасов. – Сейчас перекусим и пойдем Красную площадь смотреть. Ты еще не был на Красной площади?
– Да я дальше Новосибирска не выезжал, и то всего два раза… А что, дадут по Москве походить?
– Дадут… Догонят и еще дадут, – затягивая поясной ремень, ухмыльнулся Самойлов и уже серьезно добавил: – Раз мы оказались в Москве, значит, все не так просто. Думаю, служить нам предстоит в Главном разведывательном управлении. А что до первого задания, так и к бабке не ходи… не зря же мы последний месяц Львов и Ивано-Франковск изучали…
– Ты так думаешь? – удивленно протянул Федор.
– Уверен.
Встречал их невзрачного вида, в потертой шинели капитан-артиллерист. Представившись, кивнул в сторону сиротливо стоявшего автобуса.
– Грузимся, товарищи офицеры. Транспорт подан.
Ехали больше часа. Молча. Лишь Федор время от времени отодвигал шторку окна. Но за окном был виден лишь серый, почти оголившийся лес.
– А где же Москва? – не выдержав, разочарованно произнес он.
– Там… – неопределенно махнул рукой капитан-артиллерист. – До нее километров семьдесят.
«Вот и посмотрели Красную площадь!»
Федор не то чтобы расстроился… Он понимал, что не на экскурсию прибыл, а все-таки до последнего надеялся, что ему посчастливится воочию увидеть город, знакомый ему лишь по книгам и по кинохронике.
Вечером в комнату, где их расселили, вошел невысокий седоватый мужчина, на вид лет сорока, в офицерском френче без знаков отличия.
Троица встала, вытянулась по стойке «смирно».
Вошедший внимательно осмотрел каждого и, улыбнувшись, спросил:
– Почему вы встали? Вот вы, – кивнул он Федору, – ответьте мне, если вас не затруднит.
– Младший лейтенант Прокопенко, – представился Федор. – Судя по тому, как вы вошли…
– А как же, по-вашему, я вошел?
– Как хозяин. И еще… все, кого мы сегодня встречали, были обуты в сапоги обычные, хотя и хромовые. А у вас каблук на сапогах рюмочкой, неуставной, и начищены они до блеска.
– Оно как! – покачал головой неизвестный. – И когда же вы каблуки-то рассмотреть успели?
– Как вы вошли…
– Наблюдательный – это хорошо. Не охотник?
– Так точно. Охотник. Из-под Новосибирска.
– Сибиряк, значит… А вы? – кивнул он Самойлову.
Но тот стоял молча, выжидательно глядя на незнакомца.
– Ах да, я же не представился: полковник Воскресенский Игорь Николаевич. Ваш непосредственный начальник. А вы капитан Самойлов, если я не ошибаюсь. Вы не охотник?
– Не охотник, но стреляю неплохо.
– Не сомневаюсь. Павел Николаевич плохих офицеров к нам не пришлет. Я видел ваши документы. А вы присаживайтесь, товарищи офицеры. У меня к вам еще несколько вопросов. – И, когда расселись, спросил у Федора: – А вам, товарищ младший лейтенант Прокопенко, украинский язык не ведом? Фамилия-то соответствует…