Беда по вызову

Ночью, когда я решил, что вплавь доберусь до границы, и будь что будет, ввалился Мишка.

– Держи, – он вывалил на стол паспорт и права. – Теперь ты Петр Петрович. Дроздов. Ха! Полетишь в Казань. Там живет подруга моей тетки, устроишься у нее. Я позвонил и сказал. Полетишь грузовым рейсом, всем уплачено. Завтра, в это же время я заеду за тобой. На, побрейся. – Он бросил рядом с паспортом опасную бритву, помазок и мыло. И умчался.

Весь остаток ночи я скоблил голову и лицо бритвой. В дрянное зеркало было плохо видно и я пару раз порезался. Зрелище было отвратительное, но я готов был уже перерезать себе глотку. День я провел ужасно. Телевизор включил только к вечеру и он опять огорошил меня.

– Установлена личность преступника, совершившего дерзкое убийство депутата Грача. Им оказался Глеб Сазонов, до недавнего времени хозяин автомастерской. У следствия нет сомнения, что убийство носит заказной характер и связано с коммерческой деятельностью депутата. Кстати, убийца является внуком того пенсионера, которого на днях атаковали неизвестные бандиты. Пенсионер оказался абсолютно глух и не смог дать органам никаких показаний. Наша съемочная группа снова побывала на месте недавнего ночного происшествия.

Опять показали нашу обстрелянную дверь. Она вдруг приоткрылась и через цепочку просунулась сухая рука. Сазон молча показал в камеру средний палец. Камера метнулась на соседнюю дверь. И где это он нахватался? Никак начал осваивать азбуку глухонемых.

Мишка довез меня ночью до аэропорта «Городской» на какой-то раздолбанной четверке. «Городской» был вторым аэропортом в городе и служил, в основном для грузовых рейсов. Мишка и мужик в комбинезоне провели меня в помещение, заваленное тюками. Мишка хлопнул меня по плечу и ушел. Мужик сказал залезть в электрокару, когда будут грузить мешки. Их прикатило сразу две, и я залез в ту, к которой ближе находился. В салоне, среди груза, я оказался не один. Какой-то грязный, заросший тип с тяжелым взглядом исподлобья, посмотрел на меня и отвернулся, давая понять, что никто никого не видел. Мы были замечательная парочка. Я – бритый, с порезанной рожей, и он – худое чмище в рванье. Наверное, тоже путешествует. Как может.

В самолете я выспался на мягких тюках. Летели долго, с посадками и дозаправками. Я подивился, как далеко этот город Казань. Уже можно в Испанию долететь. Когда самолет приземлился, я долго врубался, о чем говорит в динамике диспетчер. Почему мы приземлились в каком-то Сибирске? Потом понял. О таких бездарных приключениях я не читал ни одного детектива и не смотрел ни одного фильма.

Я сел не в тот самолет.

Я все опять сделал не так.

Я обнаружил, что ни денег, ни телефона у меня нет. Наверное, их украл тот чаврик в самолете, пока я спал. Я был гол как сокол, с чужим паспортом, в каком-то мрачном городе, и с бритой башкой, как шахид перед подвигом. Как мне пришла идея в таком виде предстать перед директором школы и объявить ему, что я хочу учить детей, я до сих пор не понимаю. Но Троцкий оказался продвинутым дядькой, и сказал, что десятому "в" как раз такой классный руководитель и нужен. И даже не попросил ни диплома, ни паспорта. Положил мизерный оклад, поселил в сарае. Теперь я педагог.

– Здравствуйте, дети! – сказал я, войдя в свой десятый "в" на следующее утро после истории с «золотым паркером». – Великая Отечественная война не обошла своим черным опахалом ни одну российскую семью! – Я пошарил глазами по классу, выискивая белый воротничок.

Дети заржали. Беленькой рубашечки нигде не было видно. Ладно, пусть 10 "в" считает это очередным анекдотом. После урока я двинул в учительскую, прихватив журнал. По дороге мне кто только не попался. Сначала завуч преградила мне путь своими ста двадцатью килограммами. Она не одобряла Ильича за мое трудоустройство. Я ей не нравился, и она каждый раз умела показать это. Я попытался проскочить в узкий просвет между ней и стенкой. Но застрял.

– Петр Петрович, – молвила она, тряся грудой подбородков, – к завтрашнему дню нужно предоставить все планы ваших уроков, которые вы провели в 10-х, 9-х и 8-х классах. Это нужно для отчетности и анализа вашей работы.

Приплыли. Нет у меня никаких планов. Только потрепанная толстая тетрадь с анекдотами.

– Вы поняли меня? – вопросила Дора Гордеевна, заметив, что застала меня врасплох и очень этим довольная.

– Так точно! – по-военному крикнул я, как кричал Сазону. Дора Гордеевна сильно вздрогнула, колыхнув телесами. В глазах у нее метнулись молнии, но она промолчала и направилась в туалет. Мне стало интересно, как она влезает в узкую кабинку с унитазом, но не подсматривать же.

Потом из-за угла вынырнула Татьяна-художница. Она посмотрела снизу вверх большими грустными глазами:

– Петр Петрович, как вы относитесь к Модильяни? – огорошила она меня. Да черт его знает, как. Никак не отношусь. В памяти возникли длинные плоские лица, нарушенные пропорции, размытые цвета. Я бы тоже так сумел.

– О, Модильяни! – протянул я. – Такое пространство, такая линия!

Она закатила глаза, ушла в себя, так и не поняв, что я ерничаю.

– Вам понравился пирог? – вернулась она на землю.

– Понравился! – не соврал я. И тут же раскаялся.

– Ой, я сегодня испеку еще. С капустой. Вы любите капусту?

– Люблю! – и добавил про себя «больше, чем Модильяни».

Она упорхнула, угловатая, как кузнечик. Я уже открывал дверь учительской, когда меня мягкой лапкой схватила за локоть трудовичка Лиля.

– Петь, – шепотом завела она, – тебе вчера, что, сильно влетело?

– Чуть-чуть, – прошептал я.

– А это как? – она игриво улыбнулась.

Наверное, по закону жанра требовалось шлепнуть ее по попке и сказать «вот так».

– А это так, что вечерами теперь я буду страшно занят. Придется писать планы уроков, представляешь? Это нужно для анализа моей работы и какой-то там отчетности.

В учительской было оживленно. Анна Ильинична, учитель русского языка и литературы, металась как птица в клетке, красиво воздевая руки:

– Они циники! Циники! Я попросила проанализировать стихотворение Пушкина «Я вам пишу». Знаете, что сказал Козлов? – От досады она закусила перламутровую губку. – Баба мужика киданула, он и обломился!

Я заржал. Но, почувствовав всеобщее молчаливое неодобрение, заткнулся. А что, по-моему, точнее не скажешь. Сразу видно – пацан произведение читал и суть уловил. Я бы поставил щуплому Ваньке Козлову из 9 "а" пять баллов.

– Зайдите к директору, Петр! – менторским тоном произнесла Анна и я, швырнув на стол журнал, с большим удовольствием направился к Ильичу. Вспоминая, где бы я сейчас мог быть, я с радостью окунался в эту школьную канитель. Наверное, раньше времени пришел к миропониманию стариков, которые в жизни ценят только жизнь.

Ильич сидел за компьютером, и скрюченным пальцем правой руки сильно бил по клавиатуре. Клава жалобно трещала от переизбытка его эмоций. Троцкий завороженно наяривал в какую-то игрушку-стрелялку. Компьютер появился у него недавно, а с ним также сканер и принтер. Это была спонсорская помощь какого-то родителя.

– Слушай, – не отрываясь от экрана, пробубнил Ильич, – разберись там аккуратненько, что за история с Брецовым Владимиром опять. Какие-то поджоги, жалобы, пытки. Ничего не понял, звонили из инспекции.

– Разберусь.

– И еще, слушай, – он замолк на минуту.

– ...ять!

Послышались электронные звуки компьютерного взрыва.

– ...ять! ...ять! Вчера физрук уволился. Козел. В начале учебного года. Что делать, не знаю. Жопа. Давай подключайся. Десять часов в неделю у старших классов. А? Ну? ...ять! Как?

– А планы не надо писать?

Ильич даже замер на секунду. Опять рвануло.

– А на ...я мне твои планы?

– Тогда давайте.

Ильич кивнул, атакуя виртуального врага. Если так дело пойдет, я скоро буду вести все уроки в этой школе. Универсальный солдат. И какой бескорыстный!

– А! Слушай! Он еще это говно вел – основы безопасности жизнедеятельности. Разберись там, из чего ноги растут. Может, почитаешь, разберешься?