Страница 2 из 4
МИССИС КВАКЕНФАРТЕР. Ох, доктор Фартуистл. Я так рада, что вы смогли приехать. Ваша репутация бежит впереди вас.
ФАРТУИСТЛ. Это был не я. Меня там вообще не было. Клянусь, я думал, она старше двадцати одного года. С платьем на голове она выглядела на все пятьдесят. Может, и старше. И борода у нее была, как у Распутина. Но все, все, больше ни слова, и вообще я ничего не говорил. Только в присутствии адвоката, и никак иначе. А что это за запах? Ваш лосьон для бритья?
МИССИС КВАКЕНФАРТЕР. Нет, нет, я о другой вашей репутации, гениального режиссера.
ФАРТУИСТЛ. А-а-а, вы об этой репутации. Что ж, не люблю хвалиться, но моя работа таки впечатляет, если мне дозволено говорить так самому. Вот я и говорю. Вам повезло, что вы сумели перехватить меня. Я собирался на сафари.
МИССИС КВАКЕНФАРТЕР. В Африку?
ФАРТУИСТЛ. Нет, в Дюссельдорф. В Африку на сафари больше никто не ездит, что в этом удивительного? А вот найти носорога в Дюссельдорфе – совсем другое дело. Зачем мне ехать в Африку?
МИССИС КВАКЕНФАРТЕР. Предполагаю, чтобы охотиться на крупного зверя.
ФАРТУИСТЛ. Почему вы такое предполагаете? С вашей стороны это чертовски глупое предположение. Я никогда в жизни не охотился на крупного зверя. Мелкую дичь – да. Мелкая дичь – это мое. Я провел много благословенных уик-эндов, крадясь по берегу Ганга и охотясь на мышей с духовой трубкой. Сложнее всего было попасть в лысоголовых. А с погоней за бобром в кустах связаны едва ли не самые счастливые моменты моей жизни. Однажды я застрелил слона в моей пижаме. Не хотел, но для меня в той пижаме места не оставалось, так что один из нас должен был уйти, а карабин был у меня. Если мне суждено делить с кем-то пижаму, мне бы хотелось компаньона без хобота. В крайнем случае, с маленьким «дипломатом». У вас на губе свиной жир или вы все еще пользуетесь воском для усов?
МИССИС КВАКЕНФАРТЕР. Воском для усов?
ФАРТУИСТЛ. Нет, благодарю. Я предпочту соевый соус. А вы такая соусная. Может, прогуляемся в чулан? Хотя, знаете, идите в чулан одна и подождите меня. Я приду, как только выучу санскрит. А вы пока можете скоротать время, полируя дверную ручку. Только не пытайтесь открыть зонтик в чулане. Это к беде.
МИССИС КВАКЕНФАРТЕР. Доктор Фартуистл, я совершенно не понимаю, что вы такое говорите.
ФАРТУИСТЛ. Значит, нас уже двое. Если добавится третий, сможем сыграть в пинокль. Есть у вас что-нибудь выпить?
МИССИС КВАКЕНФАРТЕР. Я думала, что вы захотите обратиться к актерам.
ФАРТУИСТЛ. Я никогда не обращаюсь к актерам. Если они не знают, зачем они здесь, мое обращение им не поможет. Я только что прибыл и не смогу начать репетицию, если не пропущу пару капель.
МИССИС КВАКЕНФАРТЕР. Ладно. Чего вы хотите?
ФАРТУИСТЛ. Я хочу быть где-то еще в компании другой женщины, но раз это невозможно, соглашусь на добрый глоток бурбона. А пока мы ждем самогонку, я могу поговорить с актерами. Мальчики и девочки, я люблю театр. Театр – это моя жизнь. Чего там, я родился в сундуке в подсобке театра «Рокси», что в Хобокене. Сундук этот до сих пор у меня. Не понимаю, как мама в него залезла. Женщиной она была крупной. Мы часто называли ее ягодицы Вермонтом и Нью-Гэмпширом. В сундуке она рожала по одной причине. Мол, что хорошо для кошки, хорошо и для нее. Такой женщиной была моя мать. Убежала с турком, которые продавал маринованные огурцы, когда я еще не вырос из подгузников. Так что я могу сказать о театре? Искусство – это таинство. Есть у кого-нибудь четвертак? Нет? Тогда я продолжу. Что необходимо этому шоу, так это песни и пляски. По минимуму, конечно, но необходимо. Не помешают и голые женщины.
МИССИС КВАКЕНФАРТЕР. Доктор Фартуистл, голых женщин в этой пьесе нет.
ФАРТУИСТЛ. И почему нет? Вы стесняетесь своего тела? Это нормально. Будь у меня такое тело, я бы тоже стеснялся. Но что хорошего в театре, если на сцене нет голых женщин? У кого-нибудь есть четвертак? Как насчет десяти центов? Я хочу позвонить драматургу и спросить его, о чем вообще этот вонючий шматок лошадиного дерьма?
МИССИС КВАКЕНФАРТЕР. Доктор Фартуистл, драматург – я.
ФАРТУИСТЛ. Что ж, вы уволены. Я позвоню кому-нибудь, чтобы переписали второе действие. Или мы сделаем второе действие первым, а первое пустим задом наперед. Я люблю перерабатывать пьесу. Давайте пригласим этого Шекспира. Он свободен?
МИССИС КВАКЕНФАРТЕР. Шекспир умер.
ФАРТУИСТЛ. Это плохо. Я хотел спросить его, а что такое бзея[1]? Не можете вы, по крайней мере, оголить вашу бзею? Нет, пожалуй, держите ее прикрытой. У меня повышенный рвотный рефлекс. (Поворачиваясь к ТЕЛМЕ). А вот девушка, которую я хочу увидеть с голой бзеей.
ЭДГАР. Эй, вы говорите о моей жене. Смотрите у меня!
ФАПТУИСТЛ. Я и смотрю. Во все глаза. Но только, как режиссер, естественно. Как женщина, она меня совершенно не интересует. Разумеется, я не женщина, так? Подождите, это надо проверить. (Сует руку в карман). Ага. Привет, дружище. (Пытается поднять юбку ТЕЛМЫ). А теперь давайте проверим вас.
ТЕЛМА. А-А-А-А-Х.
ЭДГАР. Я вас предупреждаю.
ФАРТУИСТЛ. Конечно. Это чисто профессиональные отношения. И в вашей жене я вижу, прежде всего, профессионала.
МИССИС КВАКЕНФАРТЕР. Доктор Фартуистл, вы и представить себе не может, сколь много значит эта постановка и для меня, и, не побоюсь это сказать, для будущего американского театра. Это будет мое долгожданное, триумфальное возвращение на сцену после сорок лет забвения. И бесподобная игра миссис Лилиан П. Квакенфартер вновь заворожит весь мир.
ФАРТУИСТЛ. Как вам будет угодно. Но прежде всего мы должны вырезать из пьесы это леди Эдвину. Что за пустомеля.
МИССИС КВАКЕНФАРТЕР. Но это МОЯ роль!
ФАРТУИСТЛ. И что? Ролью больше – ролью меньше. Дайте мне четвертак, и я сгоняю за бастурмой.
МИССИС КВАКЕНФАРТЕР. Доктор Фартуистл, я не могу вырезать свою роль.
ФАРТУИСТЛ. А что такого? Вы сможете не только ее вырезать, но и проглотить. Вон какие у вас зубищи. Такую пасть я в последний раз видел у Моби Дика.
МИССИС КВАКЕНФАРТЕР. Роль Эдвины Фартуингер не будет вырезана, и точка!
ФАРТУИСТЛ. Что ж, ладно. Но если мы оставляем эту старую козу в пьесе, мы должны как-то оживить ее роль. Пока она только стоит на месте и треплется. Может, наденем ей роликовые коньки? Тогда, если она совсем достанет нас своей болтовней, кто-нибудь ее толкнет, и при удаче она укатится в оркестровую яму. Пусть кто-нибудь это запишет.
БОККАЛУЧЧИ. Хорошо, ета моя работа, записываю.
ФАРТУИСТЛ. Прекрасно. Процесс пошел. А теперь займемся любовной сценой. Она не смотрится.
ЭДГАР. И что в ней не смотрится?
ФАРТУИСТЛ. Вы в ней не смотритесь. Позвольте показать, как это делается. (Нагибает ТЕЛМУ назад и страстно целует). Вот. Видите. Теперь попробуйте. Стесняться незачем. Я ее поцеловал, и земля под нами не разверзлась.
ЭДГАР. Хорошо. (Наклоняет ТЕЛМУ назад, чтобы поцеловать).
ФАРТУИСТЛ. Нет-нет-нет. Так не пойдет. Станиславский никогда так не целовался. Мне говорил сам Чехов. Я всегда думал, что они были только хорошими друзьями, но в шоу-бизнесе кто может знать наверняка? Позвольте еще раз показать. (Наклоняет ТЕЛМУ). Вас проверяли на предмет болезней полости рта, так? А, ладно, рискну. (Целует ее вновь). Вот, видите. Вы должны показать, что настроены серьезно. Она настроена, проверено.
ЭДГАР. Не нравится мне, что вы так целуете мою жену.
ФАРТУИСТЛ. Извините. А как, по-вашему, мне ее целовать? Я думал, это шоу для взрослых, но, конечно, могу ошибаться. Минуточку. Думаю, она оставила часть языка у меня во рту.
БОККАЛУЧЧИ. Не волнуйтесь босс, я ета поправлять. Есля он не хочет, чтобы вы целовали его жену, я поцелую ее за вас.
(Наклоняет ТЕЛМУ и целует).
ЭДГАР. Минуточку, что здесь…
БОККАЛУЧЧИ. Ета нормально. Вы не хотите, чтобы я целовал вашу жену, я понимая. Эй, Гусик, поцелуй ее ты.
1
У Шекспира используется слово fardel, и по контексту это не зад и не грудь.