На букву "М"

— Держи, — выложила я перед ним из клатча всё его добро от «Тиффани». — Подаришь следующей жене. Настоящей. Может, тогда хоть не будешь как дурачок на празднике каждую бабу, что за сиську подержал, женой звать.

— Ты о… А-а-а, — сообразил он. — Ну да, было дело, погорячился, — блеснул он яркой белозубой улыбкой. — Поторопился. Предвосхитил.

— Соврал, Вадим. Давай называть вещи своими именами.

— Давай, — он обогнул стол, оперся на него задницей и подтянул меня к себе. — Это для профилактики, — пояснил он на моё сопротивление. — Не дёргайся. Всё? — убедился, что я угомонилась. Застыла, цепко схваченная за плечи. Он заглянул в глаза. — Выходи за меня замуж?

«На колу мочало…» — чуть не вырвалось у меня, но он так преданно смотрел.

— Что?

— В обморок падать не собираешься?

— Нет, — улыбнулась я. — Но замуж за тебя не пойду. Отпускай!

Он послушно убрал руки. А я поймала себя на мысли, что ведь совершенно, ни капельки его не боюсь. Ни после всего, что было в подсобке. Ни после жутких рассказов его жены. То ли чувство самосохранения у меня начисто отшибло вместе с девственностью, то ли просто не в себе я последние дни.

— Сонь, я хороший, — и голос у него стал таким жалобным. — Правда хороший, — он смешно погладил себя по голове, как маленький. — Я верный, добрый, не бедный, заботливый.

— Ты хороший, Вадим, — погладила и я его как он показывал, как ребёнка, которого хвалят. Кто их знает, этих психов, может, им и правда важен вот такой контакт. — Но у меня уже есть мужчина. И я… — ком подступил к горлу, но чего уж, — его люблю.

— Кот?

— Что? Нет, он человек, — усмехнулась я.

— Я про Димыча. Слышал, он тебя подвозил, наверно, и в гости заходит.

— А причём здесь кот?

— Фамилия у него Котт, с двумя «тэ». Ты что, не знала?

— Нет. Вот как-то фамилию я у него спросить забыла.

— Сонь, — покачал он головой и посмотрел так, словно я собиралась какую-нибудь гадость отправить в рот. — Пожалуйста, только не Котт. Он же, — теперь на его лице отразилась мука, словно он не знал, как же помягче сказать. — В общем, он трахал даже мою мать.

Я кашлянула, словно у меня запершило в горле.

— Водички? — тут же подсуетился Агранский.

— Спасибо, не надо. Что?

— Ничего, — пожал он плечами. — Он всех трахает. А она после каждого файер-шоу, что для своих престарелых подружек устраивала в ресторане, с ним в номере гостиницы оставалась. Уж не знаю она платила ему за это или нет…

— Так, — подняла я руку, — а вот сейчас заткнись. Не знаю какое мне до этого дело, или тебе, но слушать я это больше не хочу. Мне всё равно.

— А мне нет. Он младше её на тридцать лет. И она… моя мать. Это такая…

— Грязь, Вадим…

Боги, какая вокруг грязь. И я ещё Андриевской высказала, что она пишет всякое непотребство. Так дело разве в ней? Что читают, то и пишет. Чем интересуется потребитель, на что слюни пускает, то и раскупается как горячие пирожки. Господи, куда катится этот мир…

— Не связывайся с ним. Пожалуйста. Только не ты, Сонь.

Я тяжело вздохнула. И снова зачесался язык сказать: ты на себя-то посмотри. Или в своём глазу и бревна не видать. Но страшно было даже затрагивать эту тему, таким он сейчас казался нормальным и трогательно беззащитным.

— У меня есть предложение, — неожиданно оживился Агранский.

— Что ещё? — устало вздохнула я.

— А давай дружить? Раз уж теперь мы не связаны никакими производственными отношениями. И ты на меня, я надеюсь, зла не держишь.

— Будем гулять за ручку по Набережной?

— Ну зачем так радикально. Хотя Набережная наша и великолепна. Нет. Познакомлю тебя со своими друзьями. Куда-нибудь съездим вместе. Мы из-за женитьбы на этой… — он замялся, словно подбирая слово — сумасшедшей разосрались. Но теперь снова восстанавливаем отношения. У меня среди друзей много интересных людей. Есть известный фотограф, Семёнов. Не слышала? Есть актёр театра. Можем съездить вместе на озёра…

— Вадим, — кое-как вклинилась я в этот вдохновенный поток. — Я работаю. Очень много работаю. Мне просто некогда.

— Сонь, хотя бы на день, — снова этот умоляющий взгляд котика.

— Ладно, спишемся. Я подумаю.

— Да, — обнял он меня так порывисто, что я не успела и возразить. — Я люблю тебя, — зарылся он носом в шею, вдохнул мой запах.

«Час от часу не легче», — подумала я. И ещё что-то про маниакально-депрессивный психоз в стадии «мании».

И про то, что сменю телефон, если он будет мне надоедать — это уже когда звонила Дриму по дороге домой.

— Дим, свободен сегодня?

— Для тебя — всегда, — даже по голосу слышалось, как он обрадовался.

— Я буду дома минут через двадцать.

— Значит, прямо сейчас и заеду.

Я едва успела принять душ.

— Как себя чувствуешь? — он подтянул меня к себе и откровенно застонал, заскользив руками по моей спине. Сжал ягодицы в ладонях и подхватив, поставил меня на кровать.

— Хорошо, — следила я с какой скоростью он срывает с себя одежду. И едва сдержала смех, когда его лицо оказалось там, где треугольник волос показывал строго вниз.

— Не волнуйся, до смерти не залижу, — улыбнулся он, когда из позы «раздавленная лягушка», в которую он меня опрокинул, я всё же стала вырываться.

— Это действительно должно быть приятно? Потому что мне смешно, щекотно и неловко.

— Понял. Или петтинг не твоё, или я уже оброс к вечеру, — провёл он рукой по щеке.

И очень быстро исправился. Но всё, что мне нравилось два дня назад, от чего я получала удовольствие, сегодня доставляло одни неудобства и страдания. То ли я мучительно хотела не его, то ли с него слетела какая-то романтическая аура после слов Агранского, то ли просто настроение у меня было не трахательное.

К финишу он, меня, конечно, привёл. И не раз. Мастер он и есть Мастер. Но хотелось, чтобы это уже, наконец, закончилось.

— Дим, всё, — выставила я вперёд руку. — Я уже ничего не чувствую. Только боль, жжение, хлюпанье и скрип этого проклятого латекса.

— Хорошо, на сегодня всё, — легко согласился он и ушёл приводить себя в порядок в ванной. И я к нему не присоединилась.

Глянув на часы, что ещё успею на последний автобус, я едва дождалась, когда он выйдет.

— Ты куда-то торопишься? — удивился он, когда из ванной я выскочила при полном параде: джинсы остались в «Аллеях», пришлось снова надевать юбку, колготки и иже с ними. — А я хотел тебе ужин приготовить. Продукты принёс, вино.

— Тогда держи ключи, — отцепив ключ от почтового ящика, кинула я ему связку. — Оставайся. Готовь. Пригласи кого-нибудь из своих подружек. Наташку, например. Только умоляю, не валяйтесь на Леркиной кровати! Уходя, брось ключи в почтовый ящик.

— Ты бессердечная, Софи, — укоризненно покачал он головой.

— Нет, Дим, просто моё сердце принадлежит не тебе.

Я подмигнула и захлопнула за собой дверь.

Глава 50. ВП

Это была странная неделя.

Неделя горьких открытий и радостных разочарований. Неделя весёлой грусти и сладких бессонниц. Семь дней неразбавленной работы под острым соусом неожиданного вдохновения. И бесконечная вереница одинаково тягостных дней ожидания неотвратимого.

Я думал никогда не вымолю у неё прощения. Но она приехала, в тот же день, вечером, прокралась на цыпочках в гостиную, где, представляя блескучие звёзды в чернильнице неба, я готовился отшельником провести всю ночь, обняла и простила.

— Забудем, — поцеловала она меня в висок. И хрупкое равновесие мира, что сегодняшний день качнул в сторону зла, восстановилось.

— Я уволил его, Сонь, — глотнул я с бутылки какую-то сухую бурду.

В баре это было единственное вино, закупоренное завинчивающейся пробкой — штопор я бы элементарно не нашёл, а ничего крепче не хотел. Шампанское — напиток победителей, вода — эликсир мудрецов, водка — спасение для неудачников, а вино… вино любит уединение и темноту. Вино сегодня — моё.