Страница 10 из 18
Артур, с выпученными глазами, так и сидел на грязном бетонном полу, свернувшись, охватив руками худые коленки в дешёвых помятых, коротких брючках.
– Иди, Жорик, попрощайся с возлюбленной, – зловеще прошипел Лемков. – Можешь, кусочек забрать. На память. Хочешь, грудь забери целиком. Она же тебе нравилась…
– Она… она нравилась мне целиком, Тима! Что ты наделал?! – в ужасе прошептал Точилин.
Тимофей улёгся обратно на диван, будто исчез, растворился в застенной черноте подвала и опустевших ребер железных стеллажей. Слышен был только его голос, утробный, сипящий, хрипящий.
Внезапно ослабевший Точилин не сразу поднялся. Ноги подгибались, словно пластилиновые. Голова и волосы, вероятно, запылали газовым пламенем. В сумраке красно-кирпичного подвала он всё отчетливо разглядел на своём пути. Неприбранный предбанник мастерской Лемкова, куда тот сгрёб, похоже, весь оставшийся и ненужный хлам и мусор: драные, грязные, плетёные половички, ковровые дорожки, ломаные подрамники, кипы газет, разодранных книг. Точилин преодолевал это пространство, казалось, долгие минуты. Пощелкал выключателем на стене. Свет в туалете не зажёгся.
– Даже линию отрезали, – пояснили из глубины подвала хриплым голосом Лемкова. Его лик безумного кровавого упыря вновь возник над тазиком с трапезой и освещался единственным жёлтым огарком свечи от лавки. На стене за его спиной покачивалась уродливая волосатая тень.
– Т-там на п-полу за-аж-жигалка, – прошипел Артур. – П-поищ-щи.
Минут десять в полной темноте Точилин шарил рукой по грязному, влажному кафельному полу сортира, задыхаясь от вони нечищеной сантехники. Трудно описать состояние тихого ужаса, которое объяло впечатлительного художника. Казалось, сейчас он завалится в обморок от прилива крови к голове, от гула в ушах, от слабости в членах. Но тупое желание увидеть нечто жуткое, но узнаваемое в поддоне душевой заставляло его двигаться, будто заржавленный механизм на издыхающем заводе пружины.
Наконец, на кафеле он нащупал холодный металлический предмет – зажигалку «Зиппо». Откинул крышечку. Запах бензина показался благоуханием в этом смраде и подействовал как освежающий дезодорант.
Вслед за крохотным фейерверком искорок синий огонек высветил в коричневом корыте… бледно-жёлтые человеческие конечности с синими прожилками вен. Ногу с крохотными аккуратными пальчиками. Руку, ровно отрезанную выше локтя. Округлый живот с углублением пупка, аккуратные вершинки женской груди. За драным, почерневшим от плесени полиэтиленовым занавесом были видны чёрные длинные волосы, змеящиеся по грязно-коричневому пластику поддона.
Кто-нибудь когда-нибудь перепивал, скажем, пива, а потом заедал неимоверным количеством квашеной капусты, сможет понять состояние Точилина, когда это месиво в желудке внезапно приходит в волнение, набухает и начинает выпирать из нутра вулканом, как прокисшее забродившее варенье.
Не стоит в подробностях описывать жуткое состояние впечатлительного, ранимого художника, с пересказов которого, в основном, и передается эта история.
Опомнился Точилин, опустошенный и обессиленный, перед лавкой с закусками. Судорожно налил себе водки в хрупкий стаканчик, выпил одним глотком, обжигая горло.
– Лёма, да ты охренел?! – прохрипел он. По злости и недовольству именовали Лемкова иногда Лёма.
Артур так и сидел свёрнутым болваном на полу, вяло кивнул, соглашаясь с ним.
Худой, всклоченный Лемков восседал на продавленном диване в позе засохшего лотоса, намеренно спокойно жевал. Не удостоил бывших друзей ответом.
– Чё ж теперь? – в ужасе прошептал Артур. – Зарыть? Или в мешок и – на дно?!
– Эт-то Тамар-ра т-там? – прошептал Точилин.
– Узнал? – зловеще уточнил Тимофей.
– Наверно, я пойду, – неожиданно принял решение Артур, словно очнулся после комы, тяжело поднялся, принялся отряхивать от пыли перепачканные брючки, пиджак, заправлять мятую рубашку за пояс. – П-поминать эт-ту тёлку с вами я не буду. Я её совершенно не знал. И зарывать или топить, – точно не буду.
– Сидеть, – значительным голосом приказал Лемков. – Она тебе не тёлка! Мы эту тварь с Жориком безумно любили. Оба. Любили до помрачения.
Артур медленно опустился обратно задом на бетонный пол.
– Мы теперь с вами, друзья, помазаны кровью! И смертью! – всхрипнул Лемков, громко, безудержно расхохотался. Его мутные безумные глаза были широко распахнуты. Однако, хохотал он без истерического надрыва сумасшедшего. Точилин, хотя и трясся от противного озноба, нашёл в себе силы спросить спокойно:
– Что ж теперь будет, Тима?
– Тюрьма, кандалы, каторга, – просто и насмешливо ответил Тимофей. – Мне – пожизненное. Вам – за соучастие.
– Участие?! – жалобно завыл Артур. – Я ж просто зашёл на поминки. Ты распилил её до меня!
– Замолчи! – прикрикнул Точилин на пьяного Бальзакера. – Всё она вынесла? – он кивнул на пустые стеллажи.
– Она, – прохрипел Лемков, снова налил себе в стаканчик водки.
– Погоди напиваться, – попросил Точилин. – Надо что-то придумать.
– Н-никто н-не видел, как ты её рас… распиливал? – спросил Артур.
– Нет.
– Тогда нормально, – оживился Артур. – Мне налей.
– Нормально?! – заорал Точилин, понизил голос до зловещего шёпота и повторил:
– Нормально? Вы охренели?! Оба?! Грабёж, кража – это одно! Но убийство?!
– Точил, интель позорный, заткнись, пожалуйста, – попросил вдруг Артур вкрадчивым голосом, буднично и жизнерадостно, подсел на диван к Тимофею, приобнял его за худенькие плечи. – Ты, наверное, правильно сделал, друг мой Тима. Суд Линча, правда, не самый лучший способ покончить с испепеляющей любовью, но… Давно надо было эту вашу стерву прикончить! Эту вашу драную царевну Тамару. Даная, блин, выискалась…
– Заткнись, – спокойно попросил Тимофей.
– Понял, – ответил Артур, отсел на валик старого дивана, на безопасное расстояние от предполагаемого маньяка и убийцы.
– Так, ребята… – деловито начал Точилин, лихорадочно пытаясь совладать с нервами, и сообразить, что же можно предпринять в подобной дикой ситуации. – М-мы как-то п-писали эскизы надгробий по заказу новых русских братков. А п-потом помогали бандитам хоронить их тов-варищей на одном кладбище. М-может, там м-могилокопателей подпоить и-и захоронить её ночью по-людски. По-тихому. Всё-таки девка она была хотя и отвратная, но ж-жутко волнительная и кр-расивая. А п-потом тебе надо бы свалить из города, Тимоша. Свалить, если не навсегда, то надолго. Или, хочешь, поехали куда-нибудь вместе? На Азов или Чёрное…
– Поехали, – обреченно мотнул головой Лемков. – Поехали, друг мой Жорик Олегович, к морю. Чёрному-пречёрному. Отдохнём, отлежимся на горячем песочке, а уж после – утоплюсь. Бросишь венок из полевых цветов в мутные волны. Бальзакер будет «Гарики» читать и прочую свою лабуду. Ля-по-та. Поплыву себе в холодной мгле, пока смогу не дышать водой. Потом меня сожрут рыбы…
– Н-ну, я серьезно, – продолжал, заикаясь, Точилин.
– И я. Завтра надо выметаться из мастерской. Придёт домуправ с ментами опечатывать наш ковчег. Выселяют. И податься художнику решительно некуда, ты ж знаешь, – грустно сказал Лемков, откинулся на спинку дивана, задрал бороду в потолок, дёрнул кадыком на худой шее и так, казалось, задремал. Ягодкин с Точилиным подождали некоторое время, затем оба одновременно поднялись. Артур направился к выходу.
– Ни хрена, – тихо и решительно сказал Точилин. – Никуда не пойдешь, Бальзакер. Будешь помогать.
– Нет! Не буду! – истерически взвизгнул Артур. – Из-за этого старого дурака не хочу оказаться в тюряге! Не хочу! Такая девка у вас была классная! Пох-хожая на Алабаму, тока волосы чёрные. А этот!.. этот урод взял и-и распилил её! Не трогай меня! – одёрнул рукав пиджака Артур, когда Точилин попытался взять его под руку. – Ты, такая же сволочь, Точила, как и твой друг – убийца, маньяк и расчленитель! Не трогай меня!
В ярости Точилин хлестнул Артура ладонью по щеке, чтоб прекратить его пьяную истерику. Ягодкин обмяк, сполз вдоль стены на пол, закрыл ладонями лицо и завыл, тихонько, по-бабьи.