Страница 6 из 10
1. Социальное конструирование понятия личности: идентичность формируется не традицией, а в результате воздействия множества культурных факторов.
2. Релятивизм морального и этического дискурса: моральные нормы не открываются, а изобретаются. Иначе говоря, мораль не основана на культурной или религиозной традиции, не ниспослана нам небесами, а формируется в результате обмена мнениями и выбора. Релятивизмом это можно назвать не потому, что в нем отсутствует момент оценки, но из-за убежденности в том, что все моральные нормы представляют собой социально сконструированные культурные мировоззрения.
3. Деконструкция искусства и культуры: упор делается на бесконечную игривую импровизацию, непостоянство сюжетов и смешение «высокой» и «низкой» культур.
4. Глобализация: люди рассматривают любые границы как социальные конструкции, которые можно пересекать и реконструировать, и склонны с меньшей серьезностью относиться к своим родовым нормам.
Многие согласны с утверждением, что постмодернизм сфокусирован вокруг ряда основных сюжетов, как бы сильно постмодернисты ни сопротивлялись подобной категоризации. (Эти сюжеты можно назвать фундаментом «постмодернистского метанарратива».) Среди центральных сюжетов постмодернизма норвежский психолог Стейнар Квале, руководивший Центром квалитативных исследований Университета Орхуса (Дания), выделяет сомнение в способности какой бы то ни было человеческой истины отражать объективную реальность, фокусировку на языке и на том, каким образом общества используют его для создания собственных локальных реальностей, а также отрицание универсального[25]. По его версии, эти сюжеты спровоцировали повышенный интерес к сторителлингу и нарративам, особенно тем, в которых «истины» помещены в рамки определенных культурных конструктов. Они же привели к релятивизму, допускающему, что различные описания реальности не могут быть сопоставлены друг с другом никаким окончательным – то есть объективным – образом[26].
Вслед за Квале[27] мы можем выдвинуть ключевое наблюдение: постмодернистский поворот обусловил важный сдвиг от модернистской дихотомии объективно-универсального и субъективно-индивидуального к локальным нарративам (и прожитому опыту повествователей). Иными словами, граница между объективно истинным и субъективно переживаемым оказалась стерта. Восприятие общества как совокупности индивидов, каждый из которых по-своему взаимодействует с универсальной реальностью, – основа либеральных принципов свободы личности, человечности[28] и равенства возможностей – сменилось множеством гипотетически равносильно достоверных знаний и истин, конструируемых группами людей с общими, вытекающими из их социального положения маркерами идентичности. В рамках постмодернистского мышления знание, истина, смысл и нравственность – конструкты отдельных культур, не имеющих в своем распоряжении необходимых инструментов или терминов для оценки друг друга.
Постмодернистский поворот по своей сути является реакцией, отрицанием модернизма и модерности[29]. Согласно мышлению эпохи Просвещения, существуют более или менее надежные методы познать объективную реальность. Знания об объективной реальности, полученные научным методом, позволили нам построить современность и помогают продолжать делать это по сей день. Для постмодернизма, напротив, реальность становится продуктом нашей социализации и жизненного опыта, сконструированного системами языка. Значимость этой перемены в 1994 году подчеркнул социолог Стивен Сайдман, автор термина «постмодернистский поворот»: «В западном обществе происходят большие социальные и культурные изменения. Понятие „постмодерн“ отражает по крайней мере некоторые аспекты этого социального изменения»[30]. Уолтер Трутт Андерсон в 1996-м выразился еще красноречивее: «Мы находимся на этапе огромного, запутанного, напряженного и чрезвычайно многообещающего исторического перехода, и связан он с изменением не столько того, во что мы верим, сколько того, как мы верим. Люди во всем мире переживают смену убеждений – точнее говоря, смену убеждений относительно убеждений»[31]. Сайдман и Андерсон описывают перемены в эпистемологии, то есть в том, как мы приобретаем и осмысливаем знание. Постмодернистский поворот характеризуется прежде всего отказом от ценностей Просвещения – в особенности от ценностей, касающихся производства знания, которые постмодернизм связывает с властью и ее несправедливым применением. Таким образом, постмодернистский взгляд на Просвещение очень узок и легко эволюционирует в цинизм[32]. Просвещение, отвергнутое постмодернистами, характеризуется верой в объективное знание; универсальную истину; науку (или, в более широком смысле, процедуру доказательства) как метод получения объективного знания; силу разума; способность к прямой коммуникации посредством языка; универсальную человеческую природу и индивидуализм. Кроме того, постмодернисты отрицали, что ценности Просвещения помогли Западу достичь значимого прогресса и способны послужить делу прогресса в дальнейшем[33].
Два принципа и четыре сюжета
Постмодернистские мыслители придерживались поразительно разнообразных подходов к критике модернизма и мысли эпохи Просвещения, особенно когда дело касалось универсальных истин, объективного знания и индивидуальности. Но мы можем выделить несколько устойчивых сюжетов. Постмодернистский поворот включает в себя два неразрывно связанных главенствующих принципа – один в отношении знания, другой в отношении политики, – которые являются основанием четырех ключевых сюжетов. Вот эти принципы.
• Постмодернистский принцип знания: радикальный скептицизм в отношении возможности получения объективного знания или истины, а также приверженность культурному конструктивизму.
• Постмодернистский политический принцип: убеждение, что общество состоит из структур власти и иерархий, определяющих, что и как допустимо знать.
Четыре основных сюжета постмодернизма:
1. Размывание границ.
2. Власть языка.
3. Культурный релятивизм.
4. Утрата индивидуального и универсального.
Вместе вышеупомянутые шесть основных положений позволяют дать характеристику постмодернистскому мышлению и разобраться в том, как оно работает. Это ключевые принципы Теории, которые остались практически неизменными в ходе преображения деконструктивистского и пессимистического раннего постмодернизма и его прикладных форм в крикливый, почти религиозный активизм, который мы наблюдаем сегодня. Описанный феномен, обязанный своим происхождением различным теоретическим подходам гуманитарных наук – в особенности тем, что обозначаются термином «культурные исследования», – и к настоящему моменту трансформировавшийся в постмодернистское учение о социальной справедливости, активизм и современную культуру, мы и намереваемся исследовать.
Постмодернистский принцип знания
Постмодернизм характеризуется радикальным скептицизмом в отношении доступности объективной истины. В Просвещении, модернизме и научной мысли объективная истина рассматривалась как нечто существующее, нечто, что можно бы приблизительно познать с помощью экспериментов, критериев фальсифицируемости и отменяемости[34]. Постмодернистский же подход к знанию опирается на скромное, почти банальное зерно истины – мы ограничены в нашей способности знать и для того, чтобы выразить то, что знаем, вынуждены прибегать к помощи языка, понятий и категорий, – стремясь продемонстрировать, что все утверждения, претендующие на истинность, являются культурными конструктами, наделенными ценностью извне. Этот подход называется культурным или социальным конструктивизмом. В частности, научный метод он рассматривает не как лучший способ производства и легитимации знаний, а как один из множества культурно обусловленных подходов, столь же подверженный ошибкам мышления, как и любой другой.
25
а также отрицание универсального: Kvale S. Themes of Postmodernity // The Fontana Postmodernism Reader / под ред. W. T. Anderson. London: Fontana Press, 1996. С. 10–18.
26
то есть объективным – образом: Там же, с. 18.
27
вслед за Квале: Там же, с. 20.
28
В данном случае под термином «человечность» (англ. shared humanity) подразумевается не бытовое определение добродетели гуманизма, но представление о человеческой природе как универсальной, преобладающей над индивидуальными и групповыми особенностями. – Прим. ред.
29
отрицанием модернизма и модерности: Для Ричарда Рорти решающим фактором был переход от «найденного» к «созданному», под которым он подразумевал, что истина должна быть не найдена, а скорее создана людьми. Это четко выражает лежащую в основе постмодернизма тревогу по поводу искусственности современности (и, что весьма иронично, постмодернизма) и помогает нам охарактеризовать ее как своего рода кризис аутентичности. Для Брайана Макхейла важнейшим сдвигом было смещение философского фокуса с эпистемологического на онтологический, то есть с озабоченности по поводу того, как мы создаем знание, к попыткам охарактеризовать природу бытия. Он пишет, что модернизм «озабочен тем, что мы знаем и как мы узнали это, доступностью и надежностью знания» и, следовательно, «преследует эпистемологические вопросы». Постмодернизм «предпочитает вопросы о создании мира и способах бытия вопросам о восприятии и познания: по своей ориентации он онтологичен» (курсив в оригинале). См. Рорти Р. Случайность, ирония и солидарность. М.: Русское феноменологическое общество, 1996; McHale В. The Cambridge Introduction to Postmodernism. С. 14–15.
30
аспекты этого социального изменения: Seidman S. The Postmodern Turn: New Perspectives on Social Theory. Cambridge: Cambridge University Press, 1998.
31
смену убеждений относительно убеждений: Anderson W. T. The Fontana Postmodernism Reader. London: Fontana Press, 1996. С. 2.
32
легко эволюционирует в цинизм: Например, следующие три мыслителя рассматривают скачок постмодернизма как результат неудач Просвещения. Для Уолтера Андерсона постмодернистский вердикт по поводу проекта Просвещения состоит в том, что это была блестящая, амбициозная попытка, но ее поле зрения было ограничено. Его лидеры считали, что задача создания универсальной человеческой культуры на основе рационального мышления будет легче, чем оказалось в итоге. Теперь вселенная кажется если не бесконечной, то как минимум бесконечно сложной и загадочной. А наши вечные истины выглядят неотделимыми от культур, в которых их создали, и языков, на которых они произносятся. См. Anderson W. T. The Fontana Postmodernism Reader. С. 216.
Дэвид Харви утверждает, что мыслители Просвещения считали аксиомой наличие только одного возможного ответа на любой вопрос. Из этого следовало, что миром можно было бы управлять и рационально его упорядочить, если бы представилось возможным верно изобразить и представить его. Но это предполагало, что существует единственный верный способ представления мира, который, если бы мы могли раскрыть его (а именно это было целью всех научных и математических усилий), обеспечил бы средства для достижения целей просвещения.
Таким образом Харви охарактеризовал Просвещение как веру в «линейный прогресс, абсолютные истины и рациональное планирование идеальных социальных порядков». См. Харви Д. Состояние постмодерна. Исследование истоков культурных изменений. С. 27.
Стивен Сейдмэн также описывает Просвещение в очень простых, категоричных терминах:
«В основе современного запада лежит культура просвещения. Предположения о единстве человечества, индивидууме как созидательной силе общества и истории, превосходстве запада, идее науки как Истины и вере в социальный прогресс были фундаментальными для Европы и Соединенных Штатов. Эта культура сейчас находится в состоянии кризиса». См. Seidman S. The Postmodern Turn: New Perspectives on Social Theory. С. 1.
33
послужить делу прогресса в дальнейшем: Ни одна из этих идей не нова. Фактически Стивен Хикс подробно описывает в своей книге «Понимание постмодернизма: скептицизм и социализм от Руссо до Фуко» (Hicks S. R. C. Understanding Postmodernism: Skepticism and Socialism from Rousseau to Foucault. Tempe, AZ: Scholargy Publishing, 2004), что они все – относительное недавние проявления преемственности антипросвещенческой мысли, уходящей корнями в само Просвещение. Наша опора на собственные способности опосредовать знание была главной заботой Канта и Гегеля около двух столетий назад, например, и многое было написано о кантовской и гегелевской философии в связи с постмодернистской мыслью. Еще большее и более непосредственное значение для развития постмодернизма имели идеи Ницше и Хайдеггера о субъекте и природе реальности. Для тех, кто интересуется философскими предшественниками постмодернизма, будут ценны как книга Хикса, так и более ранняя работа Дэвида Детмера (Detmer D. Challenging Postmodernism Philosophy and the Politics of Truth. Amherst, NY: Humanity Books, 2003).
34
В первом случае в оригинале использовано англ. falsification – авторы, по-видимому, отсылает к критерию Поппера, согласно которому какая-либо теория может считаться научной лишь в том случае, если ее возможно опровергнуть в ходе эксперимента. Близкий в переводе термин «отменяемость» (англ. defeasibility) заимствован авторами из логико-юридического вокабуляра; в данном случае его следует понимать как возможность отмены или аннулирования тех или иных норм или понятий. Подробнее см. Касаткин С. Н. Приписывание прав и ответственности в концепции Герберта Л. А. Харта // Вектор науки ТГУ. 2010. № 3. – Прим. ред.