Я взлечу

Ничего, скоро я куплю нормальные тимбы. Скопила денег с продажи сладостей. Тетушка Пуф закупает мне товар и разрешает оставить себе прибыль. Просто так давать мне денег Джей ей не разрешает. Спасибо другим ученикам Мидтаунской школы, у меня отложена уже примерно половина цены новеньких тимбов. Вообще говоря, торговля в школе запрещена, но пока меня не спалили. Респект Мишель Обаме: после ее реформы школьного питания из торговых автоматов убрали все вкусности, и теперь я купаюсь в золоте.

С улицы сигналит клаксон. Четверть восьмого, значит, это мистер Уотсон, водитель автобуса. Он всегда говорит, что умрет, но приедет вовремя. Если он когда-нибудь заделается зомби, я с ним не поеду.

– Я пошла, – говорю я Джей.

Дверь в спальню Трея закрыта. Брат, наверно, дрыхнет без задних ног. Он приходит со смены, когда я ложусь спать, и уходит обратно, пока я в школе.

У дверей ждет маленький желтый автобус. Мидтаунская школа находится, естественно, в Мидтауне, там все живут в красивых добротных многоэтажках и дорогущих старых частных домах. Мы живем в Садовом Перевале, и я должна учиться в местной школе, но Джей говорит, что там постоянно происходит какая-то фигня и всем учителям на все насрать. Частная школа нам не по карману, остается довольствоваться Мидтаунской школой искусств. Несколько лет назад они пустили школьные автобусы в другие районы. Официально это называлось «инициативой по инклюзии». Джей называет это «инициативой по добыванию грантов, которые на белых деток просто так не дадут». В итоге там собрались богатые дети из северной части города, средний класс из центра и собственно Мидтауна и ребята из гетто типа меня. Из Садового Перевала в Мидтаунскую школу ходят всего пятнадцать человек, поэтому за нами посылают маленький автобус.

Мистер Уотсон надел колпак Санты Клауса и гудит себе под нос, подпевая играющей у него с телефона Silent Night в исполнении Temptations. До Рождества осталось меньше двух недель, а мистер Уотсон готов к нему чуть ли не с лета.

– Здрасте, мистер Уотсон! – здороваюсь я.

– Привет, Брианна! Как погодка, бодрит?

– Слишком уж бодрит.

– Не бывает слишком. Хороша погодка!

Ага, в самый раз, чтобы жопу отморозить.

– Как скажете, – бурчу я и иду к задним сиденьям.

Я в автобусе третий пассажир. Впереди спит Шена, едва касаясь головой окна: даже во сне ее пучок остается безупречен. В последнее время все танцоры из одиннадцатого класса ходят измотанные.

Из самого конца салона мне кивает Деон. Рядом прислонен к спинке кресла футляр его саксофона. Мы с Деоном оба одиннадцатиклассники, но он выбрал музыкальную специализацию, поэтому мы видимся только в автобусе.

– Привет, Бри. Продашь мне сникерс?

Я сажусь на пару рядов впереди него.

– А тебе по карману?

Он бросает мне скомканный доллар. Я кидаю ему сникерс.

– Спасибо. А ты задала жару на Ринге!

– Ты, смотрю, уже в курсе?

– Ага. Видел батл на ютубе. Мне кузен прислал. Сказал, ты огонь.

Офигеть, обо мне уже говорит район? Ринг-то точно меня запомнил. Я вчера еле оттуда вышла, все говорили мне, какая я крутая. Тогда я впервые поняла, что правда чего-то в этом стою. Потому что просто о чем-то мечтать – одно дело, и совсем другое – понять, что мечта может сбыться. Я всю жизнь мечтала читать рэп, но мечты – это просто мечты. Они умирают или разбиваются о реальность. Поверьте, каждый раз, когда я заглядываю в полупустой холодильник, я понимаю, как глупо мечтать. Но вот я выиграла батл, а Ди-Найс получил крупный контракт – и кажется, что нет ничего невозможного. Ну или я так отчаянно хочу перемен.

За окном тянется Сад. Пенсионеры поливают клумбы и выносят мусор. Из пары машин ревет громкая музыка. Вроде все как всегда, но после протестов никто так и не вернулся к нормальной жизни. Здесь больше не чувствуешь себя в безопасности. Сад никогда не был райским местечком, но до всей этой истории я боялась только Послушников Сада и Королей. Теперь, по ходу, надо еще и копов остерегаться. Да, тут иногда убивают. Нет, не только полицейские. Но Джей говорит про тот случай: как будто к тебе домой пришел чужой человек, похитил твоего ребенка и свалил вину на тебя, мол, у тебя неблагополучная семья. И весь мир осуждает тебя за то, что ты вышел из себя.

В автобус садится Зейн, двенадцатиклассник с кольцом в носу. Он надутый индюк. Сонни говорит, что Зейн считает себя красавчиком. Ладно, мы с Сонни согласны, он и правда красавчик. Меня разрывают противоречия: он до жопы бесит, но какое же у него симпатичное лицо!

Ну и ладно, будем честны, жопа у него тоже симпатичная. Зачетные булки.

Он ни разу со мной не заговаривал, но сегодня бросает:

– Батл огонь, ма!

Ну охренеть.

– Спасибо.

Сколько народу его посмотрели?

Эйджа из девятого точно видела. Она респектует мне, едва зайдя в автобус. Кейона, Невея и Джебари из десятого – тоже. И вот обо мне говорит уже весь автобус.

– Бри, а ты талант!

– Я весь батл за тебя болел!

– А спорим, меня она в батле не сделает? Богом клянусь! – хвалится Кертис Бринкли.

Этот мелкий кудрявый чернокожий пацан постоянно врет и клянется богом. В пятом классе он всем говорил, что Рианна его кузина и его мама сейчас с ней в туре как личный стилист. В шестом классе он говорил, что мама в туре уже с Бейонсе. На самом деле его мама сидела в тюрьме. И до сих пор сидит.

Мистер Уотсон паркуется рядом с домами Сонни и Малика. Они живут в соседних домах. Оба выходят из дома Малика.

Я снимаю бейсболку. Волосы на лбу все еще выглядят жалко, но я хотя бы попыталась их поприличнее уложить. И губы накрасила. Глупо, конечно, но вдруг Малик заметит?

Я-то за ним любые мелочи подмечаю. Например, иногда его глаза по-особенному блестят, как будто он знает все мои тайны до единой и все их принимает. А еще он симпатичный, но сам этого не осознает и от этого почему-то смотрится еще лучше. А еще у меня сердце заходится каждый раз, когда он называет меня Бризи. Кроме него, меня так никто не зовет, а еще он произносит это, чуть растягивая гласные, – никто не смог бы повторить, даже если бы попытался. Как будто он хочет, чтобы это мое прозвище принадлежало только ему.

Мои чувства к нему зародились, когда нам было по десять. Я очень отчетливо помню, как мы с ним однажды боролись у него во дворе: я была за Дуэйна Скалу Джонсона, он – за Джона Сину. Мы тогда запоем смотрели реслинг на ютубе. Так вот, я повалила Малика на землю, уселась сверху, и мне вдруг захотелось его поцеловать.

Жесть как я тогда испугалась.

Чтобы успокоиться, я двинула ему еще разок и голосом Скалы сказала:

– Я надеру тебе твой карамельный зад!

Ага, я подавила первое пробуждение своей сексуальности, изобразив Скалу.

Я тогда просто перестремалась. Самое страшное, чувствато со временем никуда не делись. Но я снова и снова повторяла себе: он же Малик, мой лучший на свете лучший друг. Я его Лея, а он мой Люк.

И тем не менее вот она я – смотрю в экран телефона, не смазалась ли помада оттенка «розовая решимость» (кто только такие названия выдумывает?), и надеюсь, что он тоже вдруг взглянет на меня по-новому. Жалкое зрелище.

– Признай уже, я надрал тебе жопу! – говорит ему Сонни, садясь в автобус.

– Я же сказал, у меня джойстик барахлил! – спорит Малик. – Переиграем.

– Хорошо. Я все равно надеру тебе… Бри-и-и!

Сонни идет по проходу, пританцовывая в такт воображаемому биту. Дойдя до меня, он склоняется, будто перед божеством.

– Да здравствует королева Ринга!

– Королева? Еще нет, – смеюсь я.

– Ну, мастер Йода, вчера-то ты всех порвала! – Мы даем друг другу пять и обмениваемся приветствием Ваканды. Ваканда навеки.

– Я, так и быть, не скажу: «Я же говорил», – говорит Малик. – Но и что не говорил, не говорить не буду.

– Сам-то понял, что сказал? – спрашиваю я.

Сонни садится на кресло перед моим.

– По-любому нет.

Малик плюхается рядом со мной.