Клеймо на душе

Все понимал и осознавал: отец правильно сделал. И наорал на него потом, когда из СИЗО забрал, тоже заслуженно. Помог, невзирая ни на что, опустив и тот момент, что ему не Дан позвонил, обрисовав ситуацию, и не сын просил о помощи…

Юля.

Она настояла… Да, что там! Просто набрала отчима, пока Артур, добравшийся до места аварии, осматривал пострадавшего, а они с Геной пытались мозги в кучу собрать и все по правилам сделать, как положено. В милицию звонили, «скорую» вызывали… Малая же его отца достала, пусть и время за полночь.

— У тебя есть семья, Дан, и ты имеешь право на помощь и поддержку! — огрызнулась, когда он на нее наехал, что отцу меньше всего знать об этом нужно.

Толку все равно не будет, только разорется… Или боялся, что ничего, кроме разочарования и обвинений от отца не получит. Оказался неправ — отец помог. А орал тогда, когда все уже уладили, по сути. Условия выставил… Впрочем, и отца понять мог, наверное, хоть в чем-то и обидно.

Но сейчас не то основное — это все мелочи и тлен. А перед этой девчонкой такую огромную и тяжелую вину ощущал, что сорвался, на нее выплеснул собственный страх, непонимание, как ситуацию решить; что ее не послушал… и что все эти недели и месяцы фигней страдал, самого главного не замечая.

В понимании Дана, его не оправдывало, что сам только после аварии на нервах и стрессе, по фигу! Не должен был орать на Юлю, не тогда, когда она первая и впереди всех ему на помощь бросилась, ни на что не оглядываясь и условий не выставляя. Никто и никогда в жизни такого для него не делал.

— Юля, — поднялся с кровати, подошел. В голове какая-то гулкая пустота, в груди такой жар, что дышать толком не выходит, а он отчаянно силится слова подобрать, чтобы ей все сказать, чтобы она его поняла. — Ну чего ты не спишь, малая? Ночь же на дворе… — сам не уловил мгновение, когда обхватил ее обеими руками за плечи, притиснув к себе так, что без слов ясно — «свое».

Все забылось: любые сомнения, доводы, просто непонимание их притяжения. Какая разница, вовремя или нет?!

Оно есть и точка.

После такой встряски на жизнь вообще под иным углом смотришь…

— Я не могла спать, Дан, ты что? — как-то потеряно рассмеялась, но с нотками истерики, которые в ее голосе слышались. — Я и вчера не спала, считай, пока ты в… там… пока тебя задержали. Не могла, — вдруг сама прильнула к нему и обняла, как бы не сильнее, чем он держал ее. — Дан! — неожиданно с каким-то отчаянным придыханием выдавила из себя, словно ей горло перехватило такими же эмоциями, захлестывая с головой. — Так боялась за тебя! С ума сходила! К тебе хотела поехать, но Дима не разрешил… А я так… Не могу! Мне нужно было хоть увидеть тебя, думала, головой двинусь!

Вцепилась в его тело, впилась ногтями так, что и через свитер достала. Будто его сильнее ощутить пыталась. И трясет девчонку, он же ощущает, так тесно обнимая.

— Юлька! Ну что ты!.. — как придурок, растерял все слова. Ничего толкового выдать не может. Идиотом себя чувствует. — Юлечка моя! — обхватил ее щеки ладонями, заставил на себя глянуть, путая волосы… и сам запутался, потерялся в ее растерянном взоре, в ее глазах, полных эмоций такой силы, что и не ждешь от восемнадцатилетней девчонки.

Или зря? Наоборот, самые сильные чувства, самые искренние, еще без расчета и планов на будущее? Только то, что в душе и сердце горит, безоглядно и без оговорок… Пропал! Ну кто еще на него вот так хоть когда-то смотрел, как на самое бесценное в жизни?!

Никогда. Никто…5d7539

— Моя Юлька! — сипло выдохнул Дан, напав на ее рот так жадно и жарко, как и сам от себя не ожидал.

Да и не планировал же ничего такого, блин! Куда, казалось бы? Только после всего эмоции вырвались из-под силы воли, утратили контроль. Просто надо! Она ему нужна позарез, чтоб рядом, около него!

— Самая лучшая моя! Самая нужная… — тихо шепчет, голос, как крошится, ломается, пальцы тянутся к ней, к каждой клеточке кожи, в волосах путаются, плечи ладонями хватает. — Любимая… — впервые в жизни это слово произнес. И понял, что правда. Никого еще не любил, а ее… — Прости! Прости меня, придурка, что так себя вел! Я столько понял там… — вновь поцеловал алчно.

Будто только Юля и могла дать ему покой и облегчение после этих долбаных суток.

Грудь горит, давят легкие, распирают, сердцу места между ребер нет. Оно словно расширяется, растет от этих чувств, которых внутри никогда ранее не обнаруживал, не замечал, а теперь удержать в себе не мог, через край выплескивалось. И не чего-то эдакого хочется, никакой пошлости, совсем нет. Именно банального: тесного объятия, сиплого дыхания и хриплого шепота, ее тепла у его тела, простого и невинного, по сути, и самого глубокого, настолько сокровенного, как между двумя людьми, вообще, только быть может. Никогда не понимал, а теперь, как небо на голову рухнуло.

Самого трясло так, словно никого и никогда еще в жизни не обнимал. Комната вокруг них, как ходуном ходит, а они оторваться друг от друга не в состоянии! Так и стоят, переплелись руками, губами, дыханием. Целуются? Или пропитываются, прорастают друг в друга мышцами и жилами, линиями татуировки на коже? Фиг поймешь! Уже как одно целое, без всякого секса.

А она умудряется распахнутыми глазами на него так смотреть!.. И конца света сейчас, наверное, оба не заметили бы!

— Дан, я так люблю тебя! Не знала, что это так, как ломка! Думала легко и просто, весело всегда, когда влюбляешься. А оно, будто всю меня, саму сущность забирает. Без тебя вдохнуть не могла, все болело, и так страшно за тебя было… Так нужен мне, любимый! — почти всхлипнула Юлька, начав отчаянно воздух ртом хватать, и ее все также трясло, если не сильнее.

Ни фига не успокоил, ее всем случившимся и накручиваемым за эти два дня накрывало только больше, похоже. Еще и этим чувственным откровением, что и Дана, по ходу, порвало в ошметки.

— Я тоже не знал, малая моя. Никогда не испытывал такого, — потянул ее назад, опустился на кровать. Юльку себе на колени усадил, обнимая все также крепко. Уперся подбородком в ее макушку. — О тебе столько думал все это время. Странно, да? Ведь, кажется, других проблем выше крыши, а я… Моя Юлька, — опять к ее губам своими жадными прижался, будто ею и дышал.

Она тут же откликнулась, потянулась, переплетая их пальцы.

И вдруг подумал, что не брился же толком два дня эти. И в душ не помешало бы сходить, хоть отец и привез свежую одежду, и помылся в изоляторе кое-как холодной водой. А все равно, обнимая ее, эту девчонку, вдруг для него бесценной ставшую, во стократ лучше, чем есть, хотелось быть.

— Дан… А можно я с тобой сегодня останусь? — неожиданно, прервав эти мысли, тихо попросила она ему в губы. — Не усну одна просто, знаю. Тебя надо ощутить… — покраснела, когда он чуть отстранился, всматриваясь в ее глаза.

И видно, что неловко в чем-то и стесняется. Но и счастье такое в глазах горит, искрится! Ему самому в голову бьет… Ну точно, как одни вены уже на двоих, его пьянит ее счастье.

Да и он ее во многом понимал — не хотел Юльку из рук выпускать! Его она, и оба взрослые. И не о сексе тут речь, а о той поддержке, что уже готовы были друг другу давать даже без просьбы, и когда ругались ежеминутно.

Вспомнилось, как спали вместе не так давно, когда ей плохо было… А по правде же, ему и самому она до глухого крика из груди сейчас нужна. Не чтоб телу облегчение найти, а чтоб спокойно уснуть, забыв, отодвинув иное. Потому что странная и незнакомая прежде эйфория овладела Даном: с ней и ради нее со всем справится, вот сто процентов знал! С Юлей рядом, любящей его, справится с чем угодно, любые проблемы и беды решит, пока она ему, Дану, такое говорит!

— Я тебя и сам не отпущу, — усмехнулся, губами ее бровей, ресниц касаясь. — Знаешь, как соскучился, малая? — опять коротко к распахнутому в удивлении рту припал. Так непривычно Юльку такой было видеть: немного взъерошенной, немного ошарашенной, открытой и горячей, к нему тянущейся всей душой! — Только в душ схожу, хочу после изолятора… смыть это все, что ли, — не знал, как объяснить, чистый же…