До конечной

Здесь и сейчас всё иначе.

Между нами с Исаевым ничего не может быть, если только лёгкий флирт в качестве поднятия настроения друг другу.

Не успеваю на секунду отвлечься, как в студии начинает звучать хит в исполнении Фредди Меркьюри «Шоу должно продолжаться». Рус и здесь подсуетился, врубил мобильный на максимум.

— Вообще-то это детская студия, плейбой, — хохочу я, цепляя рубашку на спинку стула.

— Так внеси коррективы. Ты же здесь хозяйка. До обеда дети, после обеда мускулистые сексуальные мачо, — забавно поиграв бровями, усаживается на высокий табурет.

— Ты сумасшедший, — показательно закатываю глаза. — Подогни ногу в колене и поставь её на перемычку.

— Так? — принимает позу как манекенщик со стажем.

— Именно, — подхватываю с полки фотоаппарат и приступаю к работе.

— Мне кажется это скучным, — вдруг заявляет Руслан, вынуждая меня остановиться и посмотреть на него под другим углом.

— В смысле?

— В прямом, Лисичка. Тебе не кажется, что на снимках не хватает резинки трусов? Как на рекламных баннерах часов и парфюма от Дольче Габанна, например… Или Армани…

Прыснув от смеха, устремляю на серьёзного бизнесмена ошарашенный взгляд.

Брехня! От бутылки пива его не может развезти, скажем так, до стадии исполнения стриптиза в моей студии…

— Рус, даже не думай, — отрицательно верчу головой. — На обнаженку ты меня не раскрутишь. Даже не пытайся.

Издав нервный смешок, прицеливаюсь фотоаппаратом на объект. Навожу резкость на рельефный торс и замираю.

Пальцы Исаева какого-то черта меня не слушают, начинают жить своей жизнью.

— Ты что творишь?

— Ты же не командуешь, как надо.., вот, я сам импровизирую, как видишь, — Исаев, прищурив бесстыжие глаза, послабляет ремень и приспускает пояс брюк чуть ниже белой резинки боксеров, обтягивающей v-образный рельеф косых мышц.

— О, Иисусе… — срывается с языка. — Не боишься, что я продам эти фото подороже какому-нибудь лучшему мужскому журналу по версии THE MAN? «Пентхаус» или «XXL», например?

— Уверен, мой бизнес сразу взлетит до небес, и я стану миллиардером.

— Ладно, умник, посмотрим, на какие безумства ты пойдёшь ради фотографии, — оставляю фотоаппарат на кофейном столике и, прихватив баночку с краской и малярную кисть, подхожу к моей фотогеничной модели впритык.

— Ради тебя… — поправляет меня Руслан, опуская ладони на мой крестец. Втягиваю резко воздух, как только его пальцы впиваются в кожу. Под ладонями становится горячо. Просыпаются толпы мурашек и начинают будоражить нервные окончания. — Ну? Чего застыла? Давай. Ресничками тут не хлопай. Сделай мне «пикассо» на бицепсах.

— Уверен? — интересуюсь, не отводя взгляда от его затуманенных глаз. Кажется, что сейчас мы оба запрыгнули на острие ножа и танцуем какой-то волнующий танец.

— Рисуй, давай, Лисичка, хватит болтать, — с явным нетерпением ворчит Исаев.

— Ладно. Ты сам напросился…

Макаю волосяной пучок в густую белую гуашь и несмело касаюсь солнечного сплетения мужчины. Руки почему-то начинают дрожать, выводя неровную дорожку вдоль грудины к яремной впадине. Руслан это чувствует. Ловит меня за запястье и направляет обратно, ведя длинную жирную полоску до самого пупка. У него выходит намного лучше.

— Брюки испачкаешь, — лепечу, когда миновав пупочную впадинку, под давлением его руки щёточка направляется до самой кромки резинки трусов и очерчивает её, пересекая жгутики паховых вен. — Что ты делаешь?

— А что я делаю? — невозмутимо интересуется и сразу же даёт ответ. — Ты решила меня раскрасить. Забыла? Хрен с ними, с брюками. Давай, жги, Лисичка. Не томи…

— Хорошо, — совсем сипло изрекаю.

Подношу баночку к плечу и наклоняю её, заливая тоненькой струйкой окаменевшую мышцу.

Можно бесконечно смотреть на то, как густые потёки краски покрывают бронзовую кожу, огибая каждый рельеф на безупречном теле.

Перехватив второе запястье, Рус выбивает баночку из рук. Она падает на пол, отскакивая и забрызгивая краской всё вокруг. Не успеваю осмыслить одно происшествие, как за ним следует другое. Теперь уже мои ладони скользят по твёрдому телу, исполняя ритуал восточно-африканского народа. Покрывают тело мужчины белой краской, делая его неуязвимым перед врагом…

Боже, о чём я думаю? Что за дурацкие ассоциации? Пора с этим кончать и возвращаться домой.

— Ну всё, Рус, хватит… — шумно выдыхаю, пытаясь отстраниться. В этот момент ножка стула бессовестно хрустит под весом Исаева, раскалываясь в щепки. Под мой громкий визг мы оба летим на пол, опрокидывая на головы небольшой стеллаж с банками гуаши. Разноцветный фейерверк густых брызг орошает наши тела.

— Что у тебя за стулья, мать твою? — стонет Руслан, приложившись спиной и затылком о пол.

— Они не рассчитаны на такого богатыря, как ты, — шепчу, приходя в себя после испуга. Пытаюсь с него слезть, но Рус не шевелится и руки не разжимает. Как прижал к себе во время падения, так и держит в объятиях. Герой, блин! И попадётся же кому-то это счастье под два метра ростом.

— Не ушиблась? — охрипший голос вместе с горячим дыханием касается моего виска.

Мне это совсем не нравится. Всё слишком сильно напоминает старые «грабли». Поднимаю лицо с его груди и осматриваюсь вокруг.

— Армагеддец… — прыскаю от смеха. Такого направления в творчестве в моей студии ещё не было. — Не скажу, что посадка была мягкой, но получше твоей. Прости, Рус.

Он подхватывает мой придушенный смешок и через секунду мы оба начинаем ржать. Звонко и несдержанно.

— Зачем ты мужиков калечишь, Янка? — едва отдышавшись, сосредотачивает на моих губах взгляд.

О, Божечки, о чём я только думала? Полураздетый Исаев. Я на нём. Оба перепачканные краской. Глаза в глаза и учащённое дыхание у обоих... Не считая внезапно образовавшейся эрекции под моим бедром.

Черррт! Пора слезать.

— Кого это я калечу? — изо всех сил пытаюсь клеить дуру и не подавать виду, что меня смутила реакция Исаева на наше столкновение. Мою попытку удрать, Рус пресекает резким переворотом со спины на живот, в лужи красок, подминая меня под себя, как плюшевую игрушку.

— Да возьми хоть меня, — он заботливо убирает запачканные волосы с моего лица, а я лежу под ним ни живая ни мертвая, вцепляясь пальцами в напряжённые мужские плечи. Тело пробивает неконтролируемая дрожь. Не могу пошевелиться. Мне становится страшно. Впервые за несколько месяцев он пугает меня так же, как тогда, в доме у Вики после похорон…

— Отпусти… — шепчу, захлёбываясь глотками воздуха. Его каменный член сильнее вжимается в ширинку моих джинс. Больно давит на лобок. Возбуждение Руслана настолько осязаемое даже через одежду, что становится горячо и дурно. Уши от прилива крови наполняются то ли шумом, то ли звоном, то ли музыкой ветра… Люблю, когда она звучит из-за колебаний воздуха у двери.

— Тише, Лисёнок... Тише… Ты меня угробишь если не несчастным случаем, то инфарктом загубишь, — прижимается лбом к моему лбу и пристально смотрит в глаза. С близкого расстояния его кажутся тёмными, как небо в грозу. Пугают глубиной своей.

— Руслан, ты забываешься… — сипло выдыхаю. Отворачиваюсь от поцелуя, но он всё равно настигает меня. Жёсткий и жадный, с привкусом соли. Правда недолгий но с языком. Приходится зажать его зубами, чтобы не исследовал мой рот. Достаточно того, что ладонь Исаева забралась под футболку и по-хозяйски накрыла грудь, размазав по ней скользкую гуашь.

— Поехали со мной, — шепчет, словно в бреду. — Сколько месяцев прошло, а ты всё грустишь и ревешь. Это не жизнь. Лисёнок, давай уедем. Клянусь, ты забудешь о нём, как о страшном сне… — пройдясь губами по линии подбородка, замирает над моим лицом всё с тем же одурманенным взглядом.

— Я тебя не люблю, — повторяю в который раз. К горлу подкатывает ком. Глаза начинают слезиться. Горькая правда о том, что не бывает дружбы между мужчиной и женщиной в очередной раз подтвердилась…