До конечной

— Я, пожалуй, к себе уеду. Тиму эти нервы ни к чему. И мне тоже. Я до сих пор не дождалась от него звонка. Мог бы хотя бы извиниться! Или потеря памяти даёт ему право грубить?

— Знаешь, Яна, я тебя прекрасно понимаю, но это же не выход — бежать! — подруга принимается нервно складывать плед. — Я тоже на него зла. Не помнит он. А слов Валентина для него не достаточно? Он ведь ему всё по полочкам разложил. Может соблазнишь этого паршивца, затем на недельку уедешь с Тимохой отдохнуть куда-нибудь? Пусть сидит тут и мучается! Уверена, чувства всплывут, как только соскучится по вам. Они заблокированы. Но они есть! Нужно надавить на правильную точку, и он вспомнит.

— Лера, я не стану этого делать, — растерянно обнимаю себя за плечи, согреваюсь немного, пересиливая дрожь в озябшем теле.

— Ну и зря. Мне, между прочим, тоже волноваться нельзя, — бросает плед на кресло и устало садится сверху. — Всех помнит, кроме тебя и сына. Вот что за амнезия такая?

— Он бы не стал притворяться, — говорю я то, что чувствую.

— Да знаю я. Знаю. Жаль мне его, дурака. Мы ему с Женечкой жизнью обязаны, понимаешь? Я как только злюсь на него, постоянно об этом вспоминаю. Ты только не ревнуй. Нужно подумать, что помогло бы ему вернуть память. Нужны эмоции, Янка. Пусть вспоминает ваши чувства. Никуда ты не поедешь. Приводи себя в порядок и выше нос, подруга! Нужно встречать наших мужчин.

— Да у него жена в реанимации! — вскрикиваю, вскидывая в отчаянии руки. Чуть ли не взываю к небесам. — О чём ты говоришь? Я не стану вертеть задницей при таких обстоятельствах. Тем более она потеряла его же ребёнка!

— Станешь! — злится Валерия. — Ради своего ребёнка и Тима станешь. Нужно бороться за своё счастье. Если бы мне пришлось идти по трупам, чтобы вернуть Валентина, я бы это сделала. Это раньше я дурочкой наивной была. Моим детям нужен отец! И я никому не позволю посягать на него. Слышишь? Никому! Твоим, кстати, тоже! Все, Ян, — поднимается на ноги, насидевшись. — Я детей кормить, а ты в душ и что-нибудь на себя надень подчеркивающее фигурку. Не обязательно вечернее платье, но и не пижаму. Мужчины, хоть и говорят, что им всё равно, но это их глупая отмазка…

Глава 16. На грани фола 

Евгений.

В который раз молча перелистываю фото в смартфоне. На них, как Вал мне недавно озвучил, моя новая семья.

Залипаю глазами на Яне. Рассматриваю её лицо, пытаюсь хоть что-то почувствовать. Кроме симпатии, увы, ничего не испытываю. Никаких внутренних химических процессов, заставляющих терять голову, не происходит.

Красивая, нежная девочка, на первый взгляд скромняшка. Хрупкая, как фарфоровая статуэтка, с манящим глубоким взглядом.

Но чем-то же она тебя зацепила, Жека? Чем?

Хотя нет, вру. Губы у неё были волшебные. До сих пор чувствую тёплое покалывание на своих.

Непроизвольно поднимаю руку, чтобы стереть с губ разгулявшиеся мурашки, и сразу же одёргиваю пальцы обратно.

Черт! Кажется, теперь я ещё больше растерян, потому что с этой девушкой я не просто знаком. Между нами случалась близость. Я был в неё влюблён. И нам предстоит жить под одной крышей, как мы делали это раньше.

Однако решаю, что спать всё же мы будем по разным спальням.

Во-первых: ситуация со Стеллой критическая. Было бы неэтично предаваться любовным утехам, когда по твоей вине человек находится на грани жизни и смерти.

Во-вторых: не представляю, как отреагирует на это Яна после всего, что я ей наговорил в порыве ярости.

А в-третьих: не в той я форме, чтобы доставить женщине удовольствие.

На нервах отключаю экран смартфона. Устремляю взгляд в лобовое окно. Уж лучше смотреть на ускользающие прерывистые полоски под колёса машины, чем ломать голову над тем, чего я не помню.

На долго моего терпения не хватает. Снова возвращаюсь к фотографиям. Нужно пытаться хоть что-то вспомнить. Хоть какую-то несущественную деталь.

Открываю папку «Мои». Листаю.

Яна причёсывает Тима.

Яна в обнимку со мной на диване в доме у Завальских.

Яна держит розового медведя, за её спиной расположен тир.

Мы целуемся на фоне моря, которое можно разглядеть через окна фуникулёра.

Мы. Снова в обнимку сидим за столиком в бизнес-джете, едим фруктовый салат.

Тим сладко спит, пристроив голову на медвежью лапу. В соседнем кресле Яна листает журнал…

Когда я летал за ними в Польшу?

Черррт! Что творится с моей памятью? Почему нет ни единой зацепки? Если бы мозг ужалил хоть один короткий импульс и оживил малейшие воспоминания, было бы намного легче.

Хоть что-нибудь…

Пытаюсь вспомнить и не могу выудить из головы даже доли продолжения тех картинок, что только что отложились в памяти.

— Вот, возьмите, — начальник моей охраны, о котором совсем недавно я даже не подозревал, передаёт мне в руку мои личные вещи. — Часы и браслет сняли с вас в больнице вместе с одеждой.

Часы по привычке надеваю на запястье. Браслет же приходится внимательно рассмотреть.

«Я рядом. Сегодня. Завтра. Навсегда» — выгравировано на бляхе из драгоценного металла.

— Чей это подарок? — вскидываю на Германа короткий взгляд.

— Вы привезли его из Польши. У Яны Александровны есть идентичный. У вашего сына, кстати, тоже. А вот и ваш коттедж. Думаю, вам нужно сначала поговорить с Яной, перед тем, как знакомиться с сыном.

Устремляю взгляд за окно внедорожника, как только мы сворачиваем в нужный поворот и спустя пару минут подъезжаем к двухэтажному особняку. Для меня по-прежнему всё незнакомо.

— Почему я не могу с ним поздороваться без Яны? — пытаюсь прояснить ситуацию, чтобы в дальнейшем не допустить ошибок.

— Думаю, она захочет сама вам многое рассказать. Это её право. Пусть им воспользуется.

Мы заезжаем во двор. Машина Валентина, в которой находятся мои родители, следует за нами.

— Я бы хотел узнать причину. Герман, есть ещё что-то, чего я не знаю?

— Как вам уже известно, у мальчика погибли родители несколько месяцев назад. Единственное, что тревожило Яну Александровну, это неосведомлённость Тима в том, что вы его родной отец. Мальчик об этом ещё не знает. Ему понадобится время, чтобы принять то, к чему он не подготовлен.

— Ясно.

Яна.

Услышав во дворе шум машин, Лера со словами «быстро переодевайся и вниз» сбегает их встречать, а я застываю у окна как вкопанная.

Ни вдохнуть. Ни выдохнуть. Ни пошевелиться...

Сердце, сжавшись в груди до маленького комочка, в ожидании замирает. Глаза, впиваясь в его чёрный внедорожник, снова превращаются в два неиссякаемых источника влаги. Быстро смахиваю слёзы, чтобы разглядеть лицо Захарова, потому что вниз я точно спускаться не планирую. По крайней мере сейчас. Уж если и станет прогонять из своего дома, как из палаты, то хотя бы не на глазах у близких ему людей.

Перевожу растерянный взгляд на другую машину. Из неё выходит Валентин, следом выбираются наружу мужчина и женщина. Судя по возрасту, скорее всего, родители Жени. Осматриваются вокруг. Видимо, здесь впервые.

Когда Герман с охранником выскальзывают из внедорожника и помогают Евгению выбраться из салона во двор, моё сердце пускается вскачь, готовое проломить грудную клетку. Вцепляюсь пальцами в спинку кресла, чтобы не упасть, потому что его взгляд взмывает к моему окну и долго задерживается на нём. Не уверена, что Женя меня видит через занавеску, но дрожь от этого не ослабевает, доводит меня до очередной паники за считанные секунды.

Беру в руки вязаный плед, кутаюсь в него и падаю без сил на кровать. Кроме желания выплакаться больше никакого не возникает. Поэтому тянусь рукой за подушкой и утыкаюсь в неё лицом, чтобы приглушить приступ нахлынувшей истерики. Сворачиваюсь клубком. Зубы смыкаются на ткани, сжимая её так сильно, что челюсти начинает сводить от боли. Его родной запах, забиваясь в лёгкие с каждым рваным вздохом, душу выворачивает наизнанку, отравляет меня окончательно…