Ты моя катастрофа

Времени немного, от часа остается сорок минут. Зачем-то кошусь на Яна, на его широкую спину, обтянутую белой рубашкой. И слова сами складываются в текст.

Человек, ставший для меня примером — это не Руссо, не Генри Форд, Илон Маск и даже не собственный отец. Это соседский мальчик, живущий через стенку от меня и знающий все о том, как довести меня до слез. Он моя радость от первой встречи. Он мои гнев, отчаяние и ненависть. Но он тот, из-за кого я однажды впервые сделала то, чего всегда боялась. Я боялась рисковать. А вдруг не получится? Вдруг они будут смеяться?

Он научил меня, сам того не зная, что моя собственная идентификация важнее чужого мнения. Только вот его мнение обо мне важно для меня до сих пор. Он все так же живет в полуметре от моей квартиры, и я все так же получаю от него уроки.

Урок первый — хочешь что-то получить, дай что-то взамен, иначе не работает. Урок второй — сломай копчик, но встань на эту чертову доску. И урок третий — мы не выбираем, кого любить и кем восхищаться, иначе как объяснить то, что это сочинение я пишу о том, кто однажды залепил мои раны пластырем, а затем ножом вскрыл новые, но уже изнутри.

Заканчиваю писать ровно за несколько минут до окончания и смотрю на ровную стопку сданных работ. Готова поспорить, процентов сорок написали о своих родителях, двадцать — о старших братьях и сестрах, а остальные выбрали себе в пример первого учителя, Барака Обаму или Сашу Белого.. Интересно, о ком писал Ян. Кем восхищается он?

Сдаю листы и чувствую облегчение. Ян — испуганный, обиженный мальчишка, а не моя боль. Мы сдаем работы одновременно. Одновременно выходим из класса, молча доходим до раздевалки, молча меняем сменку, расписываемся на выходе и покидаем гимназию.

На улице пасмурно. Чувствую, как за шиворот утекают первые холодные капли. Гадко, это не приятный летний дождик, а сплошная мерзость. Просто чудесно!

— Жалкая, иди сюда. — и не дав мне ответить, Ян притягивает меня за локоть и увлекает под зонт. Само то, что Ян этим утром залез в гугл, посмотрел прогноз погоды и предусмотрительно взял с собой зонт, кажется нелепым. — А то заболеешь, а мне еще через стенку твой кашель слушать.

— О, какая забота! — делаю попытку выйти из-под зонта, но пальцы Яна мертвой хваткой сомкнулись на моей руке.

— Про кого ты написала?

— Какая тебе разница?

— Никакой, — и я ему верю, — Вероятно ты написала про Майкла Джексона.

— Неужели я настолько предсказуемая?

Плакат с Майклом Джексоном действительно висел у меня над столом. Только вот я не припомню, чтобы я пускала Яна в свою комнату. Значит, он был там, когда меня не было.

— Ты не представляешь насколько.

— Ты пытаешься меня задеть, а значит, тоже предсказуем. Ну же, удиви меня, перестань провожать по утрам, прекрати ставить меня в неудобное положение перед другими, не обращай на меня внимания. И тогда ты перестанешь быть предсказуемым, а так, все твои штучки я знаю наизусть. Ты скучен с в своем безумии.

— Жалкая, ты предлагаешь разнообразить наши с тобой игры?

— Вот видишь, я знала, что ты назовешь меня жалкой. Скучно.

Боже, я не знаю, зачем я все это говорю ему. Самое время заткнуться, попросить прощения, спихнуть все на стресс и головную боль и ждать помилования. Возможно на меня так повлияло мое сочинение, а возможно, мне и правда стало обидно из-за его слов. Но что бы это ни было, меня несло.

Я ждала всего — что он разозлится, накричит на меня или снова скажет что-то гадкое, но точно не ожидала того, что мои слова вызовут у него смех.

Дождь закончился, я выбралась из-под зонта и сделала несколько шагов в сторону. За всю дорогу мы больше не произнесли ни слова. Хотя поговорить нам стоило бы еще давно.

Глава 10. Эля

На следующий день пропал Лёша. Друг не выходил на связь, не отвечал на звонки, не читал сообщения. Классная руководительница тоже сказала, что ей никто не звонил и не писал, мама Леши так же не брала трубку. На душе было неспокойно. Он никогда так не делал. Когда на второй день мы с Дашей зашли в класс и снова увидели пустующую парту друга, чувство тревоги усилилось многократно.

— А вдруг что-то случилось! — предположила подруга, и это предположение грозовой тучей нависло над нами на целый день. — После уроков пойдем к нему!

— И что мы сделаем, если он не отвечает?

— Будем петь под окнами!

— Он на тринадцатом живет.

— Значит, придется петь громко!

Но никуда после школы нам идти не пришлось — Леша сам объявился к четвертому уроку.

— Ты, конопатый, я тебя сейчас лопатой прихлопну! Ты совсем страх потерял не отвечать на звонки?! Да мы тут! Мы тут! — злилась Даша, я же выбрала для себя роль хорошего копа.

— Лёш, что-то случилось?

И видимо случилось. Друг находился в состоянии какого-то полного отречения. Я даже не уверена в том, что он нас слушал.

— Лёш…

— Я облажался. — говорит Леша нервно, продолжая буравить парту затравленным взглядом.

— Облажался — понятие растяжимое. — уже начинает закипать подруга. — Утюг не выключил? Мамин горшок разбил? Или член в камеру засветил? Как именно облажался?

Лёша зачем-то оглядывается по сторонам и, словно убедившись, что нас никто не слышит, говорит:

— Я денег торчу.

— Сколько? Давай скинемся. — тут же предлагаю я.

— Сто тысяч.

— Чего?! — кричим мы с Дашей хором.

— Да тише вы.

Сто тысяч — это огромные деньги для его семьи. Отец Леши два года назад умер от рака, его маме приходится после оркестра по вечерам подрабатывать на разных мероприятиях и банкетах, чтобы оплатить ему репетиторов для поступления.

— Как ты в это вляпался?

— Ну я пошел в клуб…

— Какой клуб? Почему нас не позвал?

— Я подумал, вы не захотите, да и Вадим позвал меня одного.

— А вот здесь поподробнее. Какой еще Вадим?

— Какой, какой, Черепшин.

— Лёш, извини меня, конечно, но это надо совсем с головой не дружить. — говорит Даша.

— И как это ты вдруг оказался в клубе с Черепшиным? — продолжаю уточнять.

— Подошел, позвал, ты в тот день на конкурсе была, Даша к врачу после пятого ушла. Ну он подошел и такой, мол пойдем в клуб вечером, затусим пацанами.

— И тебя в этой ситуации вот вообще ничего не смутило!

До этого дня я была уверена, что Вадим даже имени Лёшиного не знает, что уж говорить о его внезапном порыве позвать его в клуб.

— Смутило, конечно, да кто ж не хочет попасть к Бешеному?

— Ну а сотка откуда? Ты танцевал на барной стойке и разбил пол бара?

— Очень смешно! Прям оборжаться можно!

— Так откуда?

— Проставился на боях.

— Какие еще бои? — Спрашивает Даша.

Я слышала о боях в этом клубе, слышала и о том, что несколько парней из нашей школы даже принимали в них участие.

— И зачем ты поставил столько? — Это еще один пробел во всей этой ситуации.

— Вадим сказал, что там все ставят и что тот парень обязательно победит.

— Вадим сказал… Ну а ты не мог допустить мысли, что не победит?

— Да я не помню особо… Пришел в клуб, выпил пару коктейлей, а утром у меня на пороге уже стоят два амбала. Мама в слезах. Откуда у нас такие деньги? Так стыдно перед ней, ужас, еще и прямо перед ее днем рождения.

Понятно, значит, был пьян.

— И сколько у тебя времени?

— До понедельника.

Три дня. Этого слишком мало. Говорю друзьям, что мне надо выйти, а сама бегу к лестнице и спускаюсь на второй этаж. Нахожу Вадима в мужском туалете напротив кабинета физики. Парень курил и, кажется, вообще не удивился, увидев меня.

— Одуван, что тут забыла? — спрашивает он. По одному лишь его взгляду понимаю — ждал.

— Зачем?!

— Давай конкретнее, мне влом играть в угадайки.

— Не прикидывайся. Ты прекрасно знаешь, о чем я. Зачем ты позвал Лёшу в клуб? Зачем дал ему поставить?

— Всё тебе расскажи. — чеширским котом улыбается Вадим и снова делает затяжку.