Одна на миллион

Ещё секунду и прощаемся…

Я вдохнула поглубже, посмотрела в его глаза.

– Я рада была встрече, но… я так по тебе скучала, ненавижу тебя, – и с губ сорвался предательский всхлип.

– Я себя тоже ненавижу, – охотно подхватил Соболев. – Убил бы.

Я в раздрае, а он шутит! Я вообще не должна с ним разговаривать после всего. Я теперь другой человек, и жизнь у меня – совсем другая. Но где взять силы, чтобы оттолкнуть его?

– За эти три недели всё очень изменилось. Я теперь совсем другой человек. Совсем.

Я старалась говорить серьёзно и веско, но он всё равно посмеивался.

– Я готов любить все твои сущности.

– Ты… ты – бабник!

– Вовсе нет, просто до тебя я никого не любил.

Он сжал мою руку чуть крепче.

– О, гляжу, вы поладили.

Мы и не заметили, как рядом со столиком возник, словно ниоткуда, Киселёв. Я вздрогнула от неожиданности, потом метнула в него сердитый взор.

– Предатель!

– Но-но! Никого я не предавал, – Руслан плюхнулся рядом со мной на диванчик. – Я твой адрес ему не сказал? Не сказал. А насчёт всего остального – уговоров не было. И потом, могла бы ведь не пойти. Я же намекал… ну, про коктейль…

– Надо было намекать понятнее.

– Так он рядом стоял, – Руслан посмотрел на Соболева. – Пришёл ко мне и заявил, что не уйдёт, пока я не скажу, где ты. Вот я и придумал вариант. Не дуйся, Энжи, сама же говорила, как тебе его не хватает.

Я задохнулась. Что несёт этот дурак?!

Взглядом я дала Киселёву понять, что ему конец, потом осмелилась взглянуть на Соболева, чувствуя, как стыдливо пылает лицо. Но этот-то, конечно, весь светился.

– Ничего такого я не говорила.

Но Соболев на мои слова улыбнулся ещё шире.

52

Вадим вызвался проводить меня домой. Мои возражения он даже не слушал.

– Я уже понял, – усмехнулся он, – что твой адрес – страшная тайна. Могу поклясться на крови – ни одной живой душе её не выдам, даже под пытками.

И я уступила. Не потому, что я такая слабовольная, хотя воля моя сегодня и правда дала сбой. Но, главное, мне самой этого хотелось – побыть с ним ещё, а бороться со своими желаниями сложнее всего. Да и надо ли?

– На какой нам этаж? – спросил Соболев, когда мы вошли в кабину лифта.

– На девятый.

– Высоко забралась, – улыбнулся он, нажав кнопку с цифрой 9.

– Зато вид хороший.

– И никто над головой не топает и не двигает мебель ночами. Как у меня.

Лифт со скрежетом потащился вверх. Соболев скосил на меня глаза. Я же смотрела прямо перед собой, к нему не поворачивалась, но взгляд его не только видела боковым зрением, но и ощущала физически. Он обжигал, проникал под кожу, заставлял цепенеть от напряжения. Молчание ещё больше обостряло эти ощущения. Я не выдержала, посмотрела на него прямо.

– С некоторых пор, – заговорил он, – как зайду в лифт, так сразу тебя вспоминаю. Вот такой ассоциативный ряд сложился.

Я отвернулась, облизнула вмиг пересохшие губы. Я тоже об этом думаю, и сейчас думала.

Кабина дёрнулась и остановилась. Я выскочила из лифта на лестничную площадку, как из газовой камеры на воздух. Мне и правда рядом с ним, да ещё в замкнутом пространстве, становилось очень тяжело дышать.

Пока я возилась с замком – чёртовы пальцы стали вдруг неуклюжие и совсем не слушались, Соболев подошёл сзади, накрыл мою руку с ключом своей:

– Давай помогу, а то что-то ты нервничаешь.

Я хотела сказать, что прекрасно справлюсь и сама, но почему-то беспомощно опустила руку. Он без усилий открыл дверь и посторонился.

Я думала, Вадим войдет за мной, типа, на чай, ну а дальше – как оно обычно и бывает. И я бы, пожалуй, не возражала. Но он даже не попытался. Привалившись плечом к стене, он проследил, как я вошла в квартиру, а сам и с места не сдвинулся.

Я обернулась, недоумённо взглянула на него, хотела спросить: «Даже не войдёшь?», но не успела. Он сказал:

– Доброй ночи, Анжела.

Улыбнулся, оттолкнулся от стены и направился к лифту, оставив меня в полной растерянности.

Недоумение моё сменилось досадой, хотя я же сама противилась тому, чтобы он меня провожал. И вот на тебе – он ушёл, а я огорчилась.

Ну, конечно, огорчилась! Он ушёл и даже не поцеловал. Зачем тогда намёки делал в лифте?

Впрочем, разочарование это было поверхностным и сиюминутным, словно лёгкая рябь на водной глади, и сквозь него уже прорывалась толчками радость, от которой сладко замирало сердце и в которую я так боялась поверить.

Потом от него прилетела эсэмэска: «Сладких снов, Любимая». И меня захлестнуло…

Да к чёрту гордость! Я очень хочу быть Любимой!

Я пыталась читать «Хранительницу тайн», но полчаса топталась на одном и том же абзаце. Перечитывала по несколько раз строки и не улавливала смысл, а в голове билось: он меня любит. Любит! Я отложила книгу, зачем-то подошла к зеркалу и вглядывалась в собственное лицо так, будто сто лет себя не видела.

Он меня любит…

Думала, ни за что не усну ночью, но нет, поворочалась, конечно, повздыхала мечтательно, но довольно быстро и как-то незаметно уснула. А разбудил меня телефон. Звонил Киселёв.

Сначала вообще не хотела брать, но он ведь так просто не отвяжется. Да и выскажу заодно всё, что я о нём думаю.

– Балабол и предатель! – без прелюдий выпалила я.

– И тебя с добрым утром! – смеясь, отозвался Киселёв.

– Какого чёрта ты так вчера меня подвёл? А главное, зачем сболтнул, что мне там кого-то не хватает?

– Да ладно тебе, это ж правда. Я ж не кому-то там левому, а ему, чтоб он набрался уверенности и действовал ещё решительнее.

– Уверенности чтоб набрался? – усмехнулся я. – Поверь, уж кому-кому, а Соболеву этой уверенности в себе неотразимом хватает с лихвой.

– Ну-у-у, что-то я этого не заметил, когда он у меня торчал. Не, он, конечно, жуть какой настырный, но бедняга так переживал, что не нужен тебе, что у тебя другой.

– Вот и пусть бы переживал! – сказала я, но сама от этого «так переживал» еле удержала улыбку.

– Да пусть-пусть. Только скажи, как ночь любви прошла?

– Не было никакой ночи, он проводил и ушёл. Но вообще, это не твоё дело.

Но Киселёв считал, конечно, что это очень даже его дело, пристал как клещ: как? почему? сам ушёл или ты выгнала? а о чём договорились? как – ни о чём?

Замучил меня просто своими вопросами.

– Послушай, Руслан, мы не в том возрасте, когда людьми движут гормоны. Нам не нужна легкомысленная связь на два раза. Мы нацелены на серьёзные отношения и будем строить их без всякой спешки, чтобы постепенно узнавать друг друга, притираться, привыкать.

– А он об этом знает?

– Конечно! Он тоже так думает.

– С ума сойти. Этак вы до пенсии друг друга не потрогаете.

– Дурак ты! Нормальные люди, взрослые и ответственные, постепенно сближаются, а уж потом… Отношения – это же тебе не просто секс. Это совместный труд. Их строят вдвоём шаг за шагом, ступенька за ступенькой, идут рука об руку, а не то что раз – сел на лифт и ты на крыше. Лифтом, конечно, быстрее, но потом пойдут ссоры, недовольства…

Киселёв несколько секунд молчал, потом выдал:

– Энжи, это ты? Откуда ты только понабралась этой дури?

Я, конечно, и правда немного переигрывала, но зато он сразу от меня отвязался.

Но не успела я выбраться из кровати, как снова позвонили, теперь уже в дверь. Кто, чёрт возьми? На часах 9 утра! Суббота! Ладно Киселёв, он за временем просто никогда не следит и спать, скорее всего, даже ещё не ложился. Ну и потом он свой. Ну а приходить без приглашения в такое время к посторонним людям – это просто верх бестактности.

Я открыла дверь с самым сердитым видом, но это был Соболев. Ещё и с букетом.

– Ты ещё спишь? А я еле утра дождался, – просиял он.

Я растерянно сморгнула, пролепетала:

– Привет.

Выглядел он просто потрясающе – хоть сейчас на обложку глянца. А я-то! Спохватилась вдруг, что ещё не причесалась, не оделась толком и даже зубы не почистила. Прячась от его взгляда, я сбежала в ванную. А когда вышла, мало-мальски приведя себя в порядок, застала его у плиты. Пуловер он снял, остался в обычной белой футболке.