Одна на миллион

И ещё, теперь он показался мне смутно знакомым. Нет, даже не смутно, а вполне определённо я его где-то видела, но где – вот вопрос. Память на лица у меня ни к чёрту. Уж сколько раз я попадала впросак таким образом. Всякую информацию запоминаю более-менее, а вот с лицами беда.

Но где же он мне попадался? Он явно никакого отношения к нашей компании не имеет. Возраст не тот. Скорее, он ровесник отца или даже чуть старше, вон и седой уже весь. Но не дряхлый, нет. Одет дорого. Осанка, манеры с претензией на аристократию. Да, наверняка это какой-то знакомый отца.  

– Я сейчас, отойду на пять минут, – сказала я Киселёву и встала из-за стола.

– Носик припудрить? – улыбнулся Руслан.

В уборной я и правда подправила макияж, а когда возвращалась в зал, столкнулась в дверях с этим седовласым. И он вдруг сказал:

– В прошлую нашу встречу познакомиться нам не довелось.

– Да… – многозначительно произнесла я, гадая, в какую ещё нашу встречу.

– Исправим оплошность? – и он, протянув руку, представился: – Герман Кравитц.

47

Я автоматически пожала протянутую руку, глядя на него во все глаза. Это вот он и есть – недосягаемый Кравитц, могущественный нефтяник и папочкина заветная цель?

А я ведь и правда видела его на форуме, и даже, кажется, кто-то мне говорил, кто он. Но, конечно, забыла.

– Анжела Рязанова, – представилась я в ответ.

– Я знаю, – опять он улыбнулся лишь краешком губ. Однако в глазах его явственно светился доброжелательный интерес.

– Мы могли бы где-нибудь побеседовать? Наедине…

Я озадачилась. Кто я такая, чтобы он вдруг проявлял столько внимания моей персоне. Или он из тех, кому после сорока бес в ребро? Наверняка! Других причин просто не вижу. А у меня, между тем, уже аллергия на этих прилипчивых престарелых ловеласов.

– Я бы охотно, – вежливо улыбнулась я, – но у меня обеденный перерыв уже закончился.

– На работу торопитесь?

– Да, к сожалению.

– А работаете вы, как понимаю, в компании «Мегатэк»?

– Верно.

– Ваши коллеги так жаждали со мной пообщаться… – усмехнулся он. – Прямо с завидной настырностью одолевали.

Я кивнула, мол, знаю-понимаю.

– Считайте, что у нас будет рабочая беседа. Интервью или как там ещё. Если вы позвоните сейчас своему начальству и сообщите, почему задерживаетесь, уверен, никто возражать не станет.

Угу, никто и не поверит. Но я вдруг подумала: а что мне терять и чего мне бояться? Он нисколько не похож маньяка, к тому же сам предлагает сообщить, с кем я буду, да и кругом все нас видят. Киселёв вон как шею вытянул, пытаясь разглядеть его получше.

Я сильно сомневаюсь, что интерес Кравитца связан с работой, иначе он бы давно поладил с отцом. Однако я могу постараться вывести наш разговор в нужное русло и, мало ли, вдруг что получится. А если так, если удастся с ним о чём-нибудь договориться, то… Я представила на мгновение лицо отца, его реакцию, его шок. Да ради этого я бы не только рискнула ехать куда-то с Кравитцем, я бы вообще много за такое отдала. От одной лишь мысли, что я смогу переплюнуть и поразить отца, на меня накатила эйфория.

– Вы правы. Но тогда и правда поговорим о работе, – выдвинула я условие, сдобрив его своей лучшей улыбкой.

Кравитц на миг завис, как завороженный, и мне снова стало не по себе. Но раз взялся за гуж…

– Да, конечно, – сглотнув, согласился он.

– Извините, я сейчас только попрощаюсь со своим другом, – я кивнула в сторону Киселёва, напомнив ему заодно, что вообще-то не одна и кое-кто будет в курсе.

– Да, конечно, – повторил Кравитц. – Я подожду вас у входа.

Я подошла к Руслану и в двух словах объяснила ему, что за важная птица этот Кравитц и почему мне нужно с ним уехать.

– Но если я не объявлюсь вечером, то бей тревогу, понял?

– С каких пор ты такая паникёрша? – засмеялся Руслан.

– Ну… примерно лет с шестнадцати. С тех пор, как всякие стали руки распускать и приставать.

– Эх, тяжело быть красоткой.

– И не говори. – Мы поцеловались на прощанье, и я, преисполненная решимости, направилась к выходу.

Кравитц ждал меня в машине, чёрном «Майбахе», сзади к которому приткнулся вишнёвый Альфа-Ромео Спайдер Киселёва.

Водитель Кравитца услужливо открыл передо мной дверцу. Отцовский Виктор подобными реверансами себя не утруждает.

– Герман Оттович, мы куда? – спросил водитель.

– В офис, – ответил Кравитц.

На лице водителя промелькнуло удивление, с которым он сразу справился. Но меня задело – это он что подумал? За кого меня принял? Впрочем, плевать. Я вижу его в первый и в последний раз. Помимо водителя, кстати, никого больше не было, а говорили, что Кравитц без свиты нигде не появляется.

Здание «Иркутскнефти» походило на отцовский «Мегатэк», та же башня из чёрного стекла и металла, только выше, и территория вокруг огорожена кованым забором. Без пропуска даже к крыльцу не пробьёшься.

Смешно, но приёмная здесь тоже располагалась на последнем этаже. Это такая, наверное, директорская фишка – забираться на самый верх.

Размером своего кабинета Кравитц переплюнул отца, хотя и тот далеко не ютился. Но тут кабинет больше напоминал апартаменты, разделённые на зоны: для работы, для совещания, для отдыха, ну или неформальных бесед.

Мне он предложил присесть в массивное и очень мягкое кресло, в котором я просто утонула. Сам же устроился напротив. Секретарша принесла две чашечки кофе и какие-то вазочки с лакомствами, но я на них даже не взглянула, потому что Кравитц буквально ошарашил меня первой же фразой:

– Я знал вашу маму. Вы поразительно на неё похожи. И улыбка... точь-в-точь.

Вот так поворот. Такого я точно никак не ожидала. Несколько секунд я молчала, пытаясь осмыслить сказанное.

– В каком смысле – знали? – наконец спросила я. Среди маминых друзей я его не припоминала.

– В самом что ни на есть прямом. Мы были знакомы с ней, кажется, лет сто назад. Жили по соседству на Красноармейской. Адель тогда было пятнадцать или около того. Девочка совсем. Скажу честно, – улыбка его сделалась рассеянной и мечтательной, – влюбился я в неё без памяти, как мальчишка. В первый раз. Я же серьёзный был такой, целеустремлённый, на уме только учёба, шахматы, нормы ГТО, далекоидущие планы. На девушек особо не засматривался. И тут вдруг… столько раз встречал её и не замечал, а потом как будто впервые увидел. Стыдился своей любви, конечно, скрывал ото всех. Семь лет у нас ведь разница, тогда это казалось очень много. Она ещё в школе училась, в старших классах, а я уже институт заканчивал.

Я прикинула в уме: маме было бы сейчас сорок четыре, а ему, значит, пятьдесят один. Выходит, никакой он не старик, просто седой весь. Да и приглядеться если – лицо у него хоть и худощавое, но не морщинистое.

– А после института я уехал, – продолжал Кравитц, – думал, так будет лучше. Забуду. Новую жизнь начну строить. Не забыл, конечно. Когда вернулся, в вашей квартире жили уже другие люди. Я искал, выяснял, ну и узнал, что Адель вышла замуж за твоего отца, а мать её умерла. Она же болела всё время, да?

– Не знаю, – пожала я плечами. – Сама я её не застала, и мама не любила вспоминать прошлое.

– Ну, может, потому что туго ей приходилось. Мать больна, а отца её не помню. Был ли он?

Я снова пожала плечами. Мама действительно никогда не рассказывала мне ни о своих родителях, ни о детстве, ни о юности. Только раз она обронила, что никогда и ни за что в нищете больше жить не станет. Я удивилась: разве она когда-то жила в нищете. На это она неожиданно зло сказала: «Нам соседи своё ненужное старьё отдавали из жалости. И мать брала их барахло, да ещё и в благодарностях расшаркивалась. А на школьный выпускной свой я не пошла, потому что нечего было надеть. Всё, не хочу даже вспоминать».

Только это я и знала о её детстве.

– Потом узнал, что у Адель родился ребёнок. Ты, как понимаю. Ну, я не то чтобы следил за ней, но интересовался. Думал, вдруг, а, может, и не думал ничего такого, а просто… В общем, когда узнал про дочь, понял, что всё, поезд ушёл… Больше уже не лез, не интересовался… С головой ушёл в работу.