Ночные страхи

Притихший, задумчивый Валентин поплелся в библиотеку следом за Беттишером.

– А презабавная вышла сцена, – заметил Беттишер, издав тихий смешок.

– Сейчас наверху? Честно сказать, у меня до сих пор мурашки по коже.

– Нет, не сейчас. Я имею в виду, когда вы с Диком говорили о разных вещах.

– Боюсь, я выставил себя дураком, – удрученно сказал Валентин. – Я уже толком не помню, что именно мы говорили. Но помню, что я хотел кое о чем вас спросить.

– Спрашивайте, только я не обещаю, что отвечу.

Валентин на секунду задумался.

– Да, теперь вспомнил.

– Так о чем вы хотели спросить?

– Сказать по правде, я сам не знаю, стоит ли спрашивать. Это насчет тех слов Дика… Я тогда не придал им значения. Он, наверное, просто шутил.

– Каких слов?

– Насчет этих гробов. Они настоящие?

– «Настоящие» в каком смысле?

– В смысле, можно ли их использовать по назначению…

– Друг мой, они и были использованы по назначению.

Валентин улыбнулся, но как-то натянуто.

– Они полноразмерные… в смысле, они натуральных размеров?

– Это не одно и то же, – усмехнулся Беттишер. – Думается, не будет вреда, если я скажу так: Дик – типичный коллекционер. Ему интересны всякие редкости, необычные формы, карлики, все в таком роде. Разумеется, каждая анатомическая аномалия требует и особенной формы гроба. В общем и целом экземпляры его коллекции несколько меньше средних – по крайней мере, короче. Вы об этом хотели спросить?

– Вы уже многое мне рассказали, но остался один вопрос.

– Какой именно?

– Когда я думал, что мы говорим о колясках…

– Да-да.

– Я спросил, пустые они или нет. Помните?

– Что-то припоминаю.

– Потом я сказал, что у него там, наверное, манекены, и он вроде бы согласился.

– О да.

– Но вряд ли он говорил всерьез. Это было бы слишком… реалистично.

– Ну, может быть, не манекены, а просто куклы.

– Куклы тоже бывают разные. Скелет, например, тоже смотрелся бы странно. – Валентин пристально уставился на Беттишера.

– Он был в отъезде, – быстро проговорил тот. – Я не в курсе его последних затей. А вот и он сам.

Мант вошел в комнату.

– Дети мои, – сказал он, – вы смотрели на время? Уже почти семь часов. И вы не забыли, что у нас будет еще один гость? Он вот-вот должен приехать.

– Кто он? – спросил Беттишер.

– Друг Валентина. Валентин, ты несешь за него ответственность. Я его пригласил, отчасти чтобы сделать тебе приятное. Я едва с ним знаком. Как мы будем его развлекать?

– Что он за человек? – полюбопытствовал Беттишер.

– Опиши его нам, Валентин. Он высокий или низкий? Я что-то не помню.

– Он среднего роста.

– Блондин или брюнет?

– Просто русый.

– Молодой или старый?

– Лет тридцати пяти.

– Холост или женат?

– Холост.

– Так что, он один в целом свете? Никто за него не волнуется, не переживает, где он и что с ним?

– Насколько я знаю, у него нет близких родственников.

– Вы хотите сказать, что, весьма вероятно, никто не знает о том, что он проведет воскресенье здесь?

– Наверное, нет. В Лондоне он снимает квартиру. Вряд ли он сообщит адрес квартирным хозяевам.

– Поразительно, до чего люди бывают беспечны. Он храбрый или робкий?

– Вот это вопрос! Примерно такой же храбрый, как я.

– Умный или не очень?

– У меня все друзья умные, – заявил Валентин, вернувшись к своей обычной беззаботной манере. – Он не интеллектуал: его пугают сложные игры типа шарад или умные разговоры.

– Тогда ему здесь делать нечего. Он играет в бридж?

– Кажется, он не особенно разбирается в карточных играх.

– Может быть, Тони сыграет с ним партию в шахматы?

– О нет. Шахматы требуют сосредоточенности.

– Так он, значит, мечтатель? – спросил Мант. – Он замечает, что происходит вокруг? Смотрит под ноги?

– Он такой человек, – сказал Валентин, – который любит, чтобы во всем был порядок. Любит, когда его водят за ручку. Он доверчивый и послушный, как хорошо воспитанный ребенок.

– В таком случае, – сказал Мант, – нужно придумать какое-то детское развлечение, чтобы не слишком его напрягать. Может быть, «Музыкальные стулья»?

– Лучше не надо. Он будет смущаться, – не согасился Валентин. Он почувствовал нежность к отсутствующему приятелю, и ему захотелось за него заступиться. – Я бы оставил его в покое. Он довольно стеснительный. Если пытаться его тормошить, он испугается и еще больше замкнется в себе. Лучше пусть сам проявляет инициативу. Он не любит, когда его преследуют, но деликатно преследует сам.

– Ребенок с охотничьими инстинктами, – задумчиво проговорил Мант. – Как же нам его развлечь? О, знаю! Сыграем в прятки. Мы спрячемся, а он будет искать. Так он точно не ощутит, что мы навязываем ему свое общество. Это будет верх такта. Он должен прийти с минуты на минуту. Надо скорее прятаться.

– Но он не знаком с этим домом.

– Тем ему будет интереснее, раз уж он любит самостоятельно делать открытия.

– А если он упадет и ушибется?

– С детьми такого не бывает. Вы пока прячьтесь, а я поговорю с Франклином, – тихо произнес Мант. – Только, чур, играть честно, Валентин. Не иди на поводу у своих природных влечений. Не поддавайся в игре лишь потому, что тебе не терпится приступить к ужину.

Машина, которая встретила Хью Кертиса на станции, была начищена до зеркального блеска и буквально сияла в лучах заходящего солнца. Шофер, казавшийся продолжением автомобиля, так стремительно закинул в багажник саквояж Хью, усадил его самого на заднее сиденье и укутал пледом, что создалось впечатление, будто он опередил само время. Про себя Хью подосадовал на такую поспешность, на такое вмешательство в ритм его мыслей. Это было предчувствие тех усилий, которые уже совсем скоро ему придется приложить, чтобы приспособиться к новому месту; предчувствие резкой психологической перестройки, вызванной визитом в чужой дом, особенно если там собирается незнакомая компания. Капитуляция собственной личности, если угодно. По сути, маленькая смерть, как мог бы выразиться человек, наделенный поэтическим воображением.

Машина притормозила, свернула с главной дороги, въехала в покрашенные белой краской ворота и еще две-три минуты катилась по гравийной дорожке под сенью деревьев. В сумерках было не видно, далеко ли простирались деревья вправо и влево. Зато дом показался практически сразу: довольное большое, солидное здание постройки начала девятнадцатого века, покрытое кремовой штукатуркой, с высокими окнами, частично прямоугольными, частично закругленными сверху. Тихий и величавый, дом как будто светился в сумерках сам по себе, источая мягкое сияние. У Хью поднялось настроение. Он уже предвкушал гул приветственных голосов, что донесутся ему навстречу из глубин дома. Он улыбнулся слуге, открывшему дверь. Однако тот не улыбнулся в ответ, и из темной передней у него за спиной не донеслось ни звука.

– Мистер Мант с друзьями играют в прятки, сэр, – объявил дворецкий с таким серьезным видом, что Хью постеснялся рассмеяться. – Вам велено передать, что «домиком» будет библиотека, а вы сами будете «водой», кажется, так он сказал. Мистер Мант распорядился, чтобы свет не горел во всем доме до конца игры, сэр.

– И мне надо вступить в игру прямо сейчас? – спросил Хью, шагая следом за своим провожатым и слегка спотыкаясь. – Или можно сначала пройти к себе в комнату?

Дворецкий остановился и распахнул дверь.

– Это библиотека. Насколько я понял, сэр, мистер Мант говорил, что игра начинается сразу по вашем прибытии.

Откуда-то из глубин дома донеслось еле слышное «ку-ку».

– Мистер Мант просил передать, что ходить можно куда угодно. Весь дом в вашем распоряжении, – добавил дворецкий и ушел.

Валентин Остроп испытывал самые противоречивые чувства. Его собственное безобидное легкомыслие слегка потускнело, столкнувшись с более жестким легкомыслием его друга. Валентин был уверен, что Мант – человек с золотым сердцем, которое он предпочитает скрывать за несколько зловещей наружностью. Если он собирался напугать гостя своими заупокойными разговорами и самоходными гробами, то у него это получилось. Валентина до сих пор чуть мутило. Однако крепкие нервы и отменный запас жизнерадостности все-таки взяли свое, а невинная очаровательная забава, которой они предавались сейчас, уняла все тревоги и улучшила настроение, укрепив его в мысли, что первое впечатление о Манте все-таки было верным: он очень неглуп и весьма проницателен, возможно, в чем-то и дилетант, но человек действия, с твердым, даже непримиримым характером, из тех людей, кого следует уважать, но не надо бояться. Также он ощущал нарастающее желание поскорее увидеться с Кертисом: он хотел познакомить Кертиса и Манта, уверенный, что двое людей, которые нравятся ему самому, непременно понравятся и друг другу. Он рисовал себе в воображении приятную встречу по окончании шуточного противостояния в игре – захватчик и пленный весело рассмеются, слегка запыхавшись, над столь необычными обстоятельствами их знакомства. С каждой минутой его настроение становилось все лучше и лучше.