Страница 36 из 38
Отошедшего адмирала сменил другой гъдеанин, узколицый и коротко стриженый.
– Привет, греховодник, – лениво произнес он. – Я Кор Левен, капитан эсминца «Синий», имеющего несчастье быть флагманом гъдеанской эскадры. Руки от пульта убери, не гневи судьбу. Если будешь паинькой и все пойдет, как надо – жив останешься. Тебя нам сами небеса послали.
Кор Левен был не прочь поболтать. Ненависти к тсетианину он не испытывал. Будь сдавшийся капитан шитанн или землянином, отношение было бы иным, но Тсета пока не сделала Гъде ничего плохого. Всего лишь друг врага, а не настоящий враг. Так же, как погрязшие во грехе симелинцы – враги врага, но никак не друзья.
– Ты нам поможешь землян отжать, – сказал Кор Левен.
– Помогать вам? – вскинулся Асхарду. – Я не буду ничего делать! Я сдался в плен, а не вступил в союз с Гъде.
Гъдеанин хмыкнул.
– Не шуми, Асхарду. Ты будешь делать то, что скажет адмирал, или закончишь свою жизнь на колу, как он пообещал. Он, знаешь ли, слов просто так не бросает. Впрочем, делать тебе ничего и не надо. Отдыхай, наслаждайся беседой. Можешь закурить или выпить чего-нибудь, я не против. Расслабься. Ты анекдоты знаешь?
Нелегко наслаждаться беседой, когда на тебя направлены пушки нескольких эсминцев, а собеседники раз за разом возвращаются к теме сажания на кол. Эта тема изрядно нервировала бывалого капитана. Он был согласен умереть, если надо, только как-нибудь по-другому. Однако прервать разговор не получится, раз победитель желает поговорить.
– Вам не понять наших анекдотов, капитан Кор, – ответил Асхарду.
– Господин капитан, – поправил Кор Левен. – Пленнику надлежит быть почтительным. Больше почтения – меньше проблем. Нужны тебе проблемы? То-то и оно. Если адмирал сочтет, что ты не в меру дерзок – мигом окажешься на колу, – тсетианин аж сморщился с досады. – А заступиться перед ним за твою задницу, кроме меня, некому. Понял?
– Да, господин капитан, – угрюмо промолвил Асхарду. – Простите. Вам анекдот рассказать?
– Лучше два-три. И таких, чтобы я понял, – тонко намекнул Кор Левен.
Так ужасно Хелене еще никогда в жизни не было. Три двойки на четвертных срезах – математика, физика и английский. Едкие насмешки девчонок, отстраненное равнодушие мальчиков, тщательно скрываемое снисходительное презрение преподавателей. Ее вызвали на педсовет, где решался вопрос о ее отчислении, и спросили, что она может сказать в свое оправдание. А она ничего не могла сказать, ну ничегошеньки. Только слезы катились из глаз.
– Гржельчикова, вы совершенно бесталанны, – заявил физик. А с виду такой приятный, улыбчивый мужчина. Все эти улыбочки – обман.
– Как вас вообще угораздило поступить на физико-математическое отделение? – непонимающе воскликнул математик.
– Она на гуманитарном дня не продержалась бы, – заметила литераторша. – На что надеяться, если к пятнадцати годам девочка по-английски говорит с ошибками? Промолчу о том, как она пишет!
– По-хантски еще хуже, – молвил седовласый преподаватель хантского языка. – Гржельчикова, вам не стыдно? У вас отец – космолетчик, с инопланетянами общается, хантский должен знать в совершенстве. Неужели вам было трудно попросить его с вами позаниматься?
Хелена всхлипнула.
– Он все время на работе…
– Перестаньте реветь, – сурово сказал директор. – Никого вы не разжалобите. У нас тут специализированный учебно-научный центр с полуторавековой историей, образовательное учреждение для наиболее развитой части нашей молодежи. А вовсе не богадельня для умственно отсталых. Предлагаю представить Хелену Гржельчикову к отчислению. Кто за?
Лес рук – так это называли учителя.
– Собирайте вещи, Гржельчикова. И звоните родителям, чтобы приехали вас забрать.
Обливаясь слезами, она поплелась в свою комнату. Кто-то из девиц поставил ей подножку, и она упала, больно ударившись коленом и порвав красивые колготки. У комнаты ее догнал Артур.
– Чё, выперли? – спросил ехидно, без всякого сочувствия. – А нечего было недотрогу из себя корчить.
– А ты… – задохнулась она от возмущения. – А вы все…
– Давай попрощаемся, – он втолкнул ее в комнату, вошел следом и сграбастал ажурную кофточку на груди, прихватывая кожу. – Ну-ка смирно! – прикрикнул он, почувствовав сопротивление. – Наставлю синяков, объясняйся потом с родителями.
Хелена затихла, вообразив, как рассердится папа, узнав, что она… Лучше потерпеть последний раз. Она терпела долго, Артур никак не оставлял ее, мочаля изнутри и снаружи. Будто и так всего мало навалилось! Когда он ушел, подарив напоследок мерзкий слюнявый поцелуй, она, плача, нашарила мобильник и набрала папин номер.
– Абонент находится вне зоны доступа, – бесстрастно отозвалась сеть.
Она набирала снова и снова, и все бесполезно. В конце концов она позвонила маме. Та взяла телефон с первого раза.
– Мам, меня из школы выгоняют, – заныла Хелена в трубку. – Когда ты можешь приехать?
– Я никуда не поеду, – отрезала мама. – С меня хватит. У тебя есть отец, тебя отдали ему по суду, он за тебя и отвечает.
И отключилась. Хелена еще некоторое время тупо смотрела на телефон. Потом нажала на кнопку, опять набрала маму. Звонок сбросили.
В отчаянии она еще раз позвонила папе. Все тот же механический, безэмоциональный голос какой-то тетки. Папа опять был недоступен. Наверное, в космосе сигнал плохо ловится, наивно подумала она и шмыгнула носом.
Что-то стукнулось снаружи о стекло. Она подняла глаза. В окне висела картонка, спущенная с верхнего этажа общежития, а на картонке намалевано: «Хеленка – дура!» Наверняка кто-то из этих противных отличниц. Она бы вновь заплакала, но слез больше не осталось. И утешения искать не у кого. Мама от нее отреклась, папа – неизвестно где. А если и объявится, какими глазами на нее посмотрит – дуру, неумеху, безвольную подстилку для троечников? На что ему такая дочь?
Прижимая к груди мобильник, она прерывающимся голосом надиктовала сообщение:
– Папа, я тебя люблю. Жаль, что я у тебя не получилась. Женись на ком-нибудь и сделай себе другую дочку.
Хелена выпустила из рук телефон, и он соскользнул на пол. Медленно, словно во сне, она надела свой самый красивый наряд – лимонную кофточку с блестками и рюшами, открывающую верх груди, юбку из густого серого кружева. На шею повесила ожерелье. Пусть ее похоронят в лучшем. Она распахнула окно, с отвращением оттолкнула гнусную картонку, взобралась на подоконник – каблуки немного мешали, – и, зажмурившись, полетела вниз.
Конечно, она не предусмотрела, что шершавый асфальт превратит ее роскошный наряд в рванье, туфли она потеряет, а ожерелье порвется.
Захват тсетианского корабля окрылил Ена Пирана. Это ж надо, какая удача! Грамотно себя повести – может, и сражаться не придется.
– Связь с земной эскадрой, – потребовал он. – Пусть сразу дадут мне командира, с мелочевкой терять время не буду.
Экран подернулся невнятицей настройки, и вскоре в нем появился землянин. Розовощекий блондин слегка похудел, и щеки потеряли цвет, но в целом мерзавец был узнаваем.
– Гржельчик?! – Ен Пиран чуть не подавился. – Ты еще не сдох?
Ненавистный блондин скривился:
– Не дождешься, тварь.
– Ты давно должен быть мертв! – возмущению адмирала не было предела. – Я рискнул душой, я заплатил… Я… – он осекся.
Гржельчик сощурился.
– Я еще тебя, сука, переживу.
– Это вряд ли! – рявкнул Ен Пиран. – Здесь тридцать семь кораблей объединенного флота.
– Спасибо, мы уже сосчитали, – процедил землянин.
Его непрошибаемость бесила Ена Пирана. Наверное, адмиралу стало бы легче, узнай он о том, что капитан бодрится напоказ. Самому Гржельчику было предельно ясно, что, даже пережив предстоящий бой, до следующего дня рождения он не дотянет.
– И что ты мнешься, продажная девка, со своими хвалеными тридцатью семью кораблями? – агрессивно спросил землянин. – Боишься нас четверых? Правильно, достаточно и четырех самцов, чтобы оттрахать в хвост и в гриву тридцать семь жалких самок.