Лаборантка

Дан

Я прилетаю в семь часов.

От прочитанного меня передёрнуло. Я прокрутила чат выше и увидела сообщения, которые были отправлены Соней этой ночью.

Пожалуйста, не плач… Я на эти выходные купила билеты. Завтра уже вылетаю! Улица Садовая 37. А квартира вроде 24? Правильно помню?

Не долго думая, я схватила с парты телефон и подскочила в сторону двери, отправляя подруге дозвон. Это вопиющее недоразумение нужно было ликвидировать быстрее, чем Соня сядет в самолёт. Не знаю, почему… До пробирающей дрожи, до сводящего руки и челюсть отчаяния — мне нельзя было показываться перед ней в таком растоптанном виде. Ни за что нельзя было проводить выходные, обсуждая Алёну Борисовну и Антона, пытаться делать вид, что это не самое тяжелое потрясение в жизни, а впереди меня ждут толпы ухажеров и счастливое будущее.

— Алло, — миловидный голосок, донёсшийся из трубки, заставил меня до неприличия бурно разволноваться. Телефон буквально затрясся около уха.

— Сонь, пожалуйста, сдай билеты, — я забилась в угол одной из массивных колонн, сопровождающих широкий коридор, и попыталась как можно тише заговорить, но шёпот эхом разнёсся по пустому этажу. — Не могу я… Не хочу! Пожалуйста… Не обижайся только…

— Дан… Я… Ладно. Почему не хочешь? — кажется, её голос дрогнул от разрождающихся слёз, и в моей груди что-то остро сжалось от сожаления.

— У меня нет сил, ничего не хочется… Не хочу говорить, он не выходит из головы, — от просипевших, переходящих на сдавленный визг оправданий, я затихла, стараясь сдержать слёзы. Соня долго молчала.

— Всё совсем плохо? Я ведь могу приехать и помолчать вместе с тобой…

— Нет! Прошу тебя! Я хочу побыть одна, — мы дружили с восьмого класса и вместе поступали на химический. Потом общительную жизнерадостную Соню отчислили, она уехала покорять Питер. За семь лет дружбы я успела заметить, как больно ей слышать то, что я хочу остаться наедине с собой.

— Ох, — девушка разочарованно и тяжело вздохнула, не находя, что ещё сказать. Но мне и не нужно было ничего больше слышать.

— Сонь, я тебя люблю. И не говори, пожалуйста, маме ни о чём. Ни моей, ни своей… Иначе… Обещай… — по миллиону раз предостерегающая меня, боязливая, предусмотрительная мама может не выдержать таких наивных ошибок. Хватит того, что плачу я… Теперь и Соня. Дыхание девушки задрожало в трубку.

— Обещаю.

А затем нас прервали. С полными силами возвращающаяся к своим обязанностям, выскочившая из преподавательской Ирина Андреевна уже готовилась гаркнуть на меня, но я сбросила звонок и зашла обратно в аудиторию.

***

Занятия теперь длились запредельно медленно, с усилием. Я осталась под впечатлением выходки научрука, на перерывах всё снова и снова возвращаясь к теме терпенов. А ведь в справочниках мне попадалось, что тимол является монотерпеновым фенолом… Вещество, над аналогом которого я работала в лаборатории, профигурировало в лекции, когда Ирина Андреевна рассказывала про получение ментола. И хоть никакой прямой связи я не видела, кроме той, что вещества относятся к одному классу, мне почему-то стало приятно, что я приложила руку к изучению этих веществ на практике.

Останусь ли я "химичить" под руководством Антона Кулибина было важным и открытым вопросом… Смогу ли продолжать практиковаться в синтезах, проводить время за чаепитиями в нелицеприятном, но уже привычном коллективе, видеть его… К концу учебного дня стало гадко думать, что я могла бы простить директору этот поступок. Не могла бы. Не могла! Но и перестать думать о нём было не менее невыполнимой задачей. К сожалению, Антон открылся мне с такой мерзкой стороны, когда отказаться от его предложения работать в лаборатории я уже не представляла возможным.

Поэтому размышления на тему синтеза не покидали меня все оставшиеся занятия, стоило зацепиться за лекции Ирины Андреевны. Я даже не знала, о чём конкретно её можно спросить, но была готова пойти на это… Потому что чувствовала, что женщина знает нечто, что мне пригодится.

После лекций и муторных, не удавшихся лабораторных я решила не посещать буфет и, не снимая истерзанного временем халата, поднялась на первый этаж.

Время уже было довольно позднее: младшие курсы, обычно заполоняющие коридоры, исчезли с наступлением крайней пары, научные сотрудники мирно и одиноко прогуливались между лабораторий, из которых пахло чем-то стерильным и по-больничному отпугивающим. Атмосфера нашей кафедры ассоциировалась у меня со страданиями, моральными усилиями над собственной психикой. Иногда я задумывалась, насколько же отчаявшиеся студенты оставались здесь в качестве лаборантов… И когда видела, как молодые лица бесперебойно сменялись, чуточку радовалась, что они освобождались от непосильной ноши и гнёта Ирины Андреевны. Судя по расписанию, висевшему у преподавательской, она до конца дня занимала девятую аудиторию, в которой мне редко доводилось бывать.

Не без щемящей неприкрытой тревоги я решилась постучать в дверь, на что в ответ в конце длинного аркообразного коридора охранник поднялся со стула и недовольно уложил руки на грудь. Наверное, я его разбудила.

— Ирина Андреевна, можно? — момент стука оказался точкой отсчёта.

По ту сторону послышался скрипучий, ворчливый голос старухи, которая явно находилась в лаборатории. Нервно репетируя свой вопрос, я не разобрала, что научрук прокричала и неуверенно приоткрыла дверь. Терпкий, смолистый запах ударил по носу…

Не сразу поняв, чем пахнет, я бездумно заглянула к преподавателю. По недавно перемытой сотрудниками химической посуде стекали блестящие капли воды. Дневной свет ещё хорошо освещал помещение, вытяжка гудела вовсю. Небольшого роста пожилая женщина стояла, облокотившись о рабочую тумбу, и дымила дешёвую смрадную сигаретку.

Глава 16

Меня ждали обезображенные разочарованием выходные и учебные будни. После субботнего фиаско в лаборатории, которую я с содроганием покидала под разъяренные крики "пошла вон", к исключительным мыслям о коварном Антоне присоединился панический стыд. Необъяснимое чувство того, что я жёстко ошиблась, травило и изводило меня, отняв аппетит и желание выходить на улицу. Не знаю, почему курила в университете Ирина Андреевна, а угрызения испытывала я… С чего вообще я взяла, что могу обратиться к женщине с вопросом, что она станет уделять время "бездарной девице"… Эта затея теперь выглядела так глупо, бесполезно. Толку никакого, зато сделалось ещё более омерзительно. Маленькие злые глазки зрительно избивали меня за этот неожиданный визит — научрук имела власть над деканатом, удовлетворяла собственные прихоти. На кафедре всё имело свой собственный порядок, и соваться в него было равносильно остаться без диплома.

Значит, показалось. Ирина Андреевна страдала лишь о том, как бы побольше отчислить студентов. Как бы посильнее напиться молодой крови… В женщине не было ничего человечного, а моё желание разглядеть в её показательном выступлении на лекции подозрительную горечь смехотворно. Я готовила на складе чистое стекло под свежие реактивы, разложила воронки на раскладном столике, пока за стенкой уже разогревалась плитка для синтеза. Просроченные жидкости отправлялись в слив, грязные бутыли — на мойку. Приводила в порядок директорские запасы, к которым меня любезно допустили утром, и много думала о том, как быстро всё изменилось.

Влюблённость переросла поверхностные чувства, укоренилась в непослушном сердце, а затем сжала его до пронзительного треска в течение какого-то месяца. Я продолжала работать на мужчину-сердцееда, нажила проблем из-за пропусков в университете, сунула нос к Ирине Андреевне, пообещавшей отчислить меня при любой удачной возможности. Напугала и обидела Соню — порой казалось, что зазря. В течение нескольких дней, что я провела вне работы, домашние стены верно хранили моё одиночество, а наша переписка ощутимо неловко замерла.

Улица Садовая 37. А квартира вроде 24? Правильно помню?