Страница 8 из 47
— Так, кажется, пришло время для ещё одной новости…
Застыв, медленно поворачиваю на него голову, ожидая какой-нибудь очередной подлянки.
— Продолжа-ай.
— В завещании дедушки сказано, что жить этот месяц мы должны вместе, на одной территории — это одно из самых важных условий. Извиняй, малыш, — Малиновский разводит руками, а я, издав нервный смешок, вмиг становлюсь серьёзной.
— Нет!
— Да.
— Нет!!! — вкладывая в это короткое слово всю ярость, нажимаю на каждую букву, дабы придать отрицанию вес.
— Я понимаю и даже разделяю твой гнев, но таково условие. Я же говорил, что мой дед был человеком со странным чувством юмора.
— Извини, но я тебе сейчас врежу. Ты же сам сказал, что я неадекватная.
— Я сказал, что ты странная.
— А странный неадекват может и дважды ударить. Глазом не моргнёт, — шифрую панический страх как умею, но чувствую, что вот-вот сорвусь.
Нет, это безумие какое-то, такого просто не может быть! Жить вместе месяц? Месяц бок о бок с ним? Ни за что! Никогда!
Решительно хватаю его за руку и тяну с лавки.
— Что это ты задумала? — Малиновский лениво поднимается со скамейки и щурится от не по-весеннему знойного солнца. — Куда теперь собралась?
— Обратно. В ЗАГС. Будем разводиться.
— Это невозможно, — вяло перебирая ногами, излишне спокойно парирует Богдан.
— Невозможно жить целый месяц с тобой, а всё остальное ещё как возможно. Короче, я аннулирую наш договор и твои деньги мне сто лет не нужны.
— Ой, нос снова растёт.
Резко торможу и тычу указательным пальцем ему в грудь:
— Прекрати поясничать, прекрати обсмеивать каждое моё слово, прекрати вести себя как идиот! Я не буду жить с тобой — точка. Да меня бесит, что мы в одном городе живём, а ты говоришь об одной квартире! Нет, нет и ещё раз нет!
Он мягко перехватывает мою ладонь и как-то излишне нежно прижимает замок наших сплетённых рук к своей белоснежной рубашке.
— Не ври себе, Ромашкина, тебе нужны эти деньги. Очень нужны. Позарез. А как же американская мечта? Твой парень, Джон Доу[1], он же ждёт тебя.
— Откуда ты… С чего ты взял, что его зовут Джон? — изумляюсь, но он продолжает свой медовый монолог:
— Всего лишь месяц, тридцать дней, не так уж и много за столь щедрую сумму, согласись? К счастью для тебя, мой дедушка не был извращенцем и в его завещании ничего не сказано о том, что мы должны спать вместе. Нет, если ты захочешь, конечно, и сильно постараешься…
— Ты мне отвратителен, Малиновский. Однажды на речке мне к ноге присосалась скользкая, мерзкая извивающаяся пиявка, и то она не была мне отвратительна настолько, на сколько отвратителен сейчас ты.
Малиновский очень высокий, но и я не маленького роста — мы стоим друг напротив друга и смотрим в глаза, только в моих, в отличие от его, плещется искренняя ярость. А что в его глазах? Искры смеха. Ему весело.
А ещё меня обескураживает, злит, расстраивает то, что он безошибочно знает, на что давить. Он знает, как мне нужны эти деньги и знает, что как бы я не кичилась и не грозилась сжечь напалмом наше свидетельство о браке, я всё равно этого не сделаю и пойду на любые его условия.
Мне нужны эти три миллиона, ради нашей с Джоном любви! Ради моего будущего. Нужны!
Дабы не продлевать агонию, вытаскиваю ладонь из его руки и побеждённо выдыхаю:
— Присылай такси к семи вечера. Мне вещи нужно собрать.
Часть 7
Открываю дверь своим ключом, устало захожу в квартиру и сбрасываю, наконец, надоевшие каблуки. Шаркая по полу подолом свадебного платья, прохожу в единственную комнату, которая заменяет нам с Цветковой и гостиную, и спальню, и столовую.
— Поздравляю-ю-ю! — выкрикивает Анька и щёлкает хлопушкой: мою голову, ковёр и край журнального столика, заставленного мисками с салатами, покрывает разноцветное конфетти.
— Ого, мы что-то празднуем? — киваю на оливье и любимую селёдку под шубой. Даже “Советское” тут как тут. Зрит в корень Цветкова.
— Ну я просто подумала, что свадьба хоть не настоящая, но всё-таки свадьба… — Анька заводит выпавшую прядь за ухо и скромно тупит глаза в ковёр. Замечаю, что ради этого знаменательного события она даже ресницы подкрасила. — Ну как оно? — оживляется. — Штамп в паспорт поставили? Покажи-и!
— Давай потом, я что-то так устала, — тянусь взять бутерброд со шпротиной и получаю увесистый шлепок.
— Куда! А руки с улицы помыть? Знаешь, сколько дряни на одной только дверной ручке обитает?
— Ань, пожалуйста, я правда дико, дичайше устала, — накалываю бутерброд на вилку и откусываю почти половину.
— А отчего это ты устала? Ты же не огород полола, а замуж выходила.
— Лучше б я огород полола.
Говорю вполне честно и аппетит мигом испаряется, даже жуётся через великую силу. И надо же было так глупо попасть! Проглатываю ставший колом в горле кусок и тяжело поднимаюсь:
— Помоги платье расстегнуть.
— И куда его теперь деть? Красивое такое. За Джона своего ты в нём вряд ли теперь замуж пойдёшь, может, постирать и на Авито продать? Ну а что, всё деньги, — размышляет Цветкова, расшнуровывая тугой корсет. — Платье дорогое, глянь, ткань какая хорошая. Не поскупился Малиновский. Кста-ати! — заглядывает в лицо, вынырнув каким-то непостижимым образом из-за моей подмышки. — Где деньги? Ты их что, вот так просто средь бела дня по Москве в сумочке везла?
— Нет денег, Ань. Не-ту.
— Как нет?! — восклицает Цветкова и, едва не споткнувшись о подол, выбегает из-за спины. — Он что, обманул тебя?! Кинул? Я так и знала! Знала! Проклятый паршивец! Вот говорила же, пятой точкой чую, а ты высмеивала. Ну ничего, Женька, ничего, мы придумаем, как честно заработанное из него вытрясти, — гладя меня по голове причитает Цветкова. — Обязательно придумаем. Я на адвокатский форум зайду, с ребятами из юрфака пообщаюсь.
— Ань, а где сумка твоя огромная в клетку? — всё-таки запихиваю остатки бутерброда в рот и смотрю по сторонам, в поисках крепкого китайского баула.
— Жень, ну ты чего сразу в крайности?! Ты это брось! Бежать — вариант самый безнадёжный, к тому же доучиться осталось всего ничего. Понимаю — настроение поганое, но, прости, я тебя предупреждала, что что-то здесь точно не чисто. А ты? А ты и слушать меня не захотела!
— Отставить панику, Цветкова, я же не домой в Ивáново собралась.
— А куда?
— К Малиновскому переезжаю, — на удивление спокойно констатирую факт и радостно восклицаю: — О, а вон и она!
Анька медленно оседает на диван, недоумённо наблюдая, как я, опустившись на колени, тяну из-за под шифоньера сложенную вчетверо сумку.
— Помоги, застряла, — зову, пытаясь изо всех сил выудить злосчастный кусок полипропилена. Практически расстёгнутое платье сползло, оголяя простой хлопковой бюстгальтер без лямок. — Ну, ты чего там зависла? Иди помогай, на меня шкаф сейчас рухнет. Не к мужу любимому тогда поеду, а в травмпункт. Или ещё чего похуже. Тьфу-тьфу.
— Ты что, серьёзно это — к Малиновскому? Но зачем? Он же тебя на деньги кинул! Или не кинул?.. Что вообще происходит? Зачем к нему? — не двигаясь с места ошарашенно вещает Цветкова и я, вытянув-таки сумку, сажусь на пол и принимаюсь на ощупь вытягивать из волос оставшиеся невидимки.
— Оказалось, не всё так просто в датском королевстве: по условию завещания он должен быть в браке минимум один месяц. И не просто быть в браке — жить с женой на одной территории. Чушь какая-то, да? Ну кто в здравом уме такое придумает. Хотя… может дедуля его с головой не особо дружил, я как поняла, у них вся семейка с приветом.
— То есть, ты с самого начала об этом знала, но всё равно согласилась?
— Конечно, нет. Мистер “неотразимость” решил, что деталь эта малозначительная и “забыл” поставить меня перед фактом. Я ему там такое возле ЗАГСа устроила! Ты бы слышала.
— Но в итоге всё равно переезжаешь, — с укоризной констатирует Анька, и сквозь стёкла её окуляров я безошибочно рассматриваю осуждение.
1
Джон Доу — термин, использующийся в ситуации, когда личность человека неизвестна или намеренно анонимна. Как, например, у нас Иванов Иван Иваныч