Охота

Черный, как пятно на ориентировке, Терри Коул подошел к окну, и оставалось лишь проникнуть сквозь щель металлической решетки, когда навстречу выбежала женщина. Она заметила иностранца в черной куртке и изучающе осмотрела через линзы очков, увеличивающие ее глаза, как лупы. Женщина рассматривала прохожего, замедлив шаг. Ее не покидало чувство, что он кажется ей знакомым, что она его где-то видела, но не могла вспомнить, где именно. Терри Коул глубже утонул в воротнике и прошел мимо, задержав дыхание.

Он вернулся, лишь убедившись, что подозрительная дамочка исчезла. Терри огляделся в последний раз и, расстегнув куртку, достал из-под нее помятую и порванную от злости бумагу. Он бросил ее в окно комнаты, подпрыгнул, подтянулся и скрылся в темноте.

Терри Коул уставился в потолок. Тело почувствовало расслабление впервые за несколько часов и глубже обычного продавило кровать с панцирной сеткой, похожей на кольчугу. Без матраса тело качалось на железной чешуе от малейшего движения, и Терри плыл на волнах собственного дыхания, оставаясь на месте.

Он лежал в кожаной куртке и обуви, а на полу лежали обрывки его лица со следами от подошвы. Терри хотел уснуть, но сон обходил его стороной, отдалялся и пятился.

Терри Коул боялся, что жизнь захлопнется в этой комнате, что он так и останется здесь, на земле, где-то между Эдемом и Адом. Нельзя было включать свет и закрывать окно, все должно было оставаться таким, будто в комнате пусто.

Иностранец ждал ночи, чтобы воскреснуть. Он качался на волнах кольчуги и слышал речь со всех уголков планеты, проходящую по коридору. Рядом с его лицом, по ту сторону стены, стучала такая же железная койка, но с матрасом, с чистым постельным бельем, она стучала сильными поступательными движениями с большой амплитудой, а под конец стучала еще сильнее. Терри слышал лишь: стук, стук, стук. Он ничего не значил. И тихие стоны сучки Эльзы прямо на ухо ничего для него не значили; как и то, что Терри ни разу не пропускал этих стонов, чтобы прижаться как можно ближе к стене и, спустив штаны, представить, что это он заставляет жаркую мулатку кричать.

Терри Коул свернулся в позу зародыша и уставился в стену, не смыкая глаз до наступления темноты.

Последние шаги стихли. Комендант заканчивал обход, спускаясь с четвертого этажа, проверив выключенный газ и воду. На выходных общежитие пустовало. Вечером большинство студентов разбегалось по клубам и барам, а те, кто остались, снимали стресс в своих комнатах.

Жирный комендант бросил ключи на свой стол и хлопнул дверью, запершись изнутри. Шторка у окошка в его кабинет затянулась до утра.

Терри Коул хотел принять душ, в его теле накопилось слишком много усталости, какую следовало смыть. Он открыл дверь и высунул голову, осмотрев коридор. Убедившись, что ему ничего не угрожает, иностранец запер комнату.

Повесив пластиковый пакет с полотенцем и нижним бельем на крючок, иностранец включил воду и прислушался к шорохам в коридоре. Душ заглушал все, кроме брызг.

Спустя всего пару минут Терри Коул обернулся в полотенце и на какое-то мгновение почувствовал себя защищенным. Вокруг стояла громоздкая тишина, взбирающаяся на плечи по холодку на спине, пока под ногами не чавкнуло сливное отверстие, проглотив воду.

Луна выглянула из-за туч, осветив душевую голубыми лучами. Терри прижался к перегородке между кабинок и обнял себя, впившись ногтями в плечи. Он не знал, что происходит, не знал, о чем его хотел предупредить Виктор, но чувствовал зловещее дыхание, словно сама смерть ищет душу Терри Коула. Челюсти дрожали от холода и пробудившегося страха. Иностранец ослабил хватку и стал гладить побледневшую кожу, разогревая в ней жизнь, сопротивляясь бурному течению и повторяя про себя защитное заклинание:

– Я смогу убежать. Меня никто не найдет. Я в безопасности.

Фонарь на ночном небе ударил Терри: голова, по ощущениям, распухла, кости черепа трещали от неимоверного давления. На плечи навалилась масса в несколько тонн, опустив Терри Коула на колени, а затем ударила вновь, и иностранец упал на мокрую плитку. Мышцы свело тупой болью. Смерть все же забралась на эти тощие плечи.

Из коридора донеслись громкие удары. Терри узнал в них грохот пьяных студентов, возвращающихся из бара. Комендант вышел из своей каморки, выругавшись на чистом русском, и открыл входную дверь, чтобы скорее вернуться ко сну. Терри Коул слышал все, но ничего не мог сделать. Компания вошла в здание и запела «Bella Ciao» во весь голос, хлопая ладонями в ритм. Первокурсники, подумал иностранец, студенты постарше заводят друзей на первом этаже и возвращаются из бара через окно, не тревожа старого коменданта.

Пьяные малолетки зашли в туалет, располагавшийся за тонкой стеной у головы Терри. Они опорожняли переполненные мочевые пузыри. Все разом. Иностранец слушал их до последней капли и не мог пошевелиться, струи были такими сильными, как будто ссали прямо на свернувшегося на полу душевой Терри Коула.

Первокурсники допели гимн этой ночи и вышли из туалета. Тишина вернулась. Боль понемногу отпускала, и тогда Терри почувствовал, как кто-то входит в темное помещение. Не было ни звука, но чуткий нюх Терри заметил, что воздух стал напряженным, сдавленным, будто его придавили открывшейся дверью. Неизвестный не стал включать свет, он ему не был нужен, он знал, что мышь попала в ловушку.

Терри с трудом сглотнул, но это не избавило от страха. Уши закладывало чужим присутствием. Иностранец стиснул зубы, вдавив пломбы в десны, чтобы остаться незаметным, притвориться мертвым. В свете луны проявлялся силуэт человека, стоящего на пороге. Он готовился сделать первый шаг.

– Бу!

Кто-то подбежал из-за спины и толкнул захмелевшего студента в душевую. Это были первокурсники. Пьяные. Кто знает, что им померещилось.

Терри Коул пришел в себя спустя какое-то время. Вернувшись в кровать, он думал о том, что должен уйти, оставаться в общежитии было слишком опасно. Однако истощенное тело отказывалось подчиняться, и Терри уснул.

Глава 4

Вода в кружке стала почти черной. Рита рассказывала детскую историю, а Кевин смотрел через прозрачное стекло и знал, что чай уже остыл.

– Ты всегда требовал к себе внимания, – говорила мама. – Ты решился уйти из дома и стать кочевником. Представить только, и откуда такие мысли! Тебе было, кажется, десять. Может быть, одиннадцать лет. Ты вышел из дома, собрав самое необходимое: воду, хлеб, коробок спичек и одеяльце. Робинзон позавидовал бы такому набору.

Она попробовала засмеяться, но вышло лишь приподнять уголки губ.

– Ты знал, что нас с отцом не будет дома, и стал складывать вещи в рюкзак, когда мы уехали. Наверное, тебе хотелось взять больше, ведь ты собирался долго жить у озера, но времени было не так много. Маленький мальчик надел рюкзак, затянул лямки потуже и пошел по глухой проселочной дороге!

Кевин шел несколько часов и с каждой минутой начинал оборачиваться чаще. Солнце было еще высоко, но ночь уже пугала. Рассказы отца о волках заставляли в собачьем лае слышать опасность. Кевин шел, сжимая в кулаках всю смелость, что накопилась к его возрасту. Маленький мальчик, полный решимости, с каждым пройденным метром уставал все быстрее и присаживался на валуны отдохнуть. Он вставал и смотрел на дорожку, уходящую в горизонт. За ним никто не гнался, никто не спешил найти пропавшего сына.

Сомнения закрадывались в юное сердце, но упрямство родилось в нем раньше. День становился серым, голубое небо окрашивалось темными тонами, словно крепчая. Озеро, которое искал Кевин, не показывалось. И уж вряд ли у его берега стояла хижина, о какой он мечтал.

– Собаки запели волками, – продолжала мама. – Вечер сменил теплый день, несмотря на твои слезы. Ты продолжал идти. Ты забывал, почему ушел и к чему стремился, спотыкаясь на неровной дороге, исчезающей прямо под ногами…

Рита Спаркс любила эту историю, она рассказывала ее со смаком, так что каждое слово хрустело на зубах, как хрящ. Мать говорила, ища мутными глазами сына.