Буркачан

Степан качнул головой и показал две фиги.

– Дорогой Никита Сергеевич Хрущёв начал тихой сапой восстанавливать культ личности на убийственной критике культа Сталина. Жестоко за это поплатился, и социалистический корабль плавно, без крови и потрясений – спасибо Никите Сергеевичу! – приплыл к культу Брежнева. Помнишь, что вытворялось при нём?

– Смутно, – сказал Степан, – если ты такой умный, то напомни.

– Я не умный, товарищ Сокол, а начитанный и здравомыслящий.

– Ты вроде как обиделся, – Степан простодушно прищурился, – ты что, друг?

– Не мешай, – отмахнулся Алесь, – собьёшь с панталыку.

Степан поднял ладони на уровне груди, задёргал ими, как бы отмахиваясь от Алеся.

– Так вот. При дорогом Леониде Ильиче началась массовая деморализация людей во всех слоях общества. То есть в порядке вещей стали враньё, воровство, угодничество, пьянство, казнокрадство и так далее, и тому подобное. Но тихо, незаметно. Согласен?

– Без колебаний. Потому-то безмозглому Мишке Горбачёву ничего не стоило всё обрушить!

– Так точно, – по-военному подтвердил Алесь правоту мыслей друга.

– Горбачёв, при всём первоначальном, очень уважительном отношении к нему народа, встал на путь национального предательства. Всех друзей соцлагеря бросил на произвол судьбы. А Борька Ельцин этот процесс вывел на разграбление страны. Что она из себя сейчас представляет? Скотный двор. Власть себе жизнь устроила, а о народе забыла!

Степан изобразил две фиги, а между ними просунул лицо с высунутым языком.

В советское время он работал секретарём райкома комсомола. Ему ли было не знать, что почти все партийные вожди, даже самые мелкие сошки партийного и комсомольского аппарата считали, что всё, что делается в стране, исходит от них и к ним возвращается. И только они способны возглавлять и вести за собой народ. А потому требовали к себе особо почтительного отношения. Большинство этих людей тихой сапой пробрались и в новую власть, теперь уже в открытую демонстрируя чиновничье пренебрежение и хамство, только на несколько порядков выше.

– Да, так! – одобрил Алесь клоунаду друга. – Всё, что сеялось подспудно и утаивалось в брежневские времена, сейчас расцвело махровым цветом. И мне трудно быть патриотом, находясь на службе этих высокопоставленных скотов, цинично и безнаказанно устроившихся на народном горбу.

Алесь замолк и уставился взглядом в одну точку.

Степан заметил: Алесь говорил, а мыслями иногда улетал куда-то, думал о чём-то.

– Давай сменим тему!

– Давай, Стёпка!

Они выпили, не закусывая. Сквозь стены глухо доносились тикающие звуки работающего на краю села локомотива. Вдруг они пропали. Свет погас. Чертыхнувшись, Степан нашарил на комоде свечу. Чиркнул спичкой. Воцарившись на донышке перевёрнутой стеклянной банки, свеча дала неяркий печальный свет.

– Тебя, я вижу, ещё что-то беспокоит? – Степан кончиком ножа подправил ниточку свечи, с колеблющимся от дыхания белым язычком.

– Да вот сказать вроде как-то стыдно, а утаить – грех. Девчонку сегодня в клубе на собрании увидел. Красавица писаная! Никак из памяти не выветривается. Стоит перед глазами. Наваждение какое-то!

– Знаю я это наваждение, – как бы с неохотой сказал Степан, – присуху востроглазую! Она мне двоюродной племянницей приходится.

Хлопнула входная дверь. Степан прислушался к шорохам чьих-то ног.

– Да вот и она сама, легка на помине!

В комнату вошла девушка. Поздоровалась и одарила Алеся такой улыбкой, от которой, как ему показалось, даже свеча начала гореть ярче. Девушка, на правах хозяйки, без приглашения села за стол напротив Алеся.

– Будем знакомы. Меня зовут Дэги.

– Очень приятно. Алесь.

– О, красивое имя!

– Да и у вас… оригинальное.

Алесь взялся за бутылку, поискал глазами сосуд, пригодный для того, чтобы налить гостье водки. Но ни рюмки, ни стакана на столе не оказалось.

– Оставь это, – остановил его Степан, – солдафон! Кто же девушку без спроса у неё сивухой угощает? Она не пьёт ни водки, ни вина. И не курит.

Степан встал, нежно обнял Дэги.

– Я сейчас тебе чайку заварю.

– Да я сама, дядя Стёпа, – вскинулась Дэги. Я ненадолго. Только вас попроведать!

Степан принёс большую фарфоровую чашку.

– Твой любимый. Зелёный. Чаю всегда найдётся уголок в пузе!

– Скажете тоже, дядя Стёпа, – Дэги поправила длинную косу за спиной и принялась отхлёбывать чай из чашки, обхватив её ладонями.

Алесь мог разглядеть её лицо. Его поразила изумительная белизна и чистота кожи, малиновая пунцовость губ и прищурная атласность глаз, похожих на чёрную ягоду смородины в последней стадии спелости – с кариночкой на влажной выпуклости плода. В этих кариночках виделась какая-то сокрытая тайна сердца. Никогда ранее Алесь не встречал женщин с такими глазами!

Степан с Дэги обменялись новостями. Алесь был непривычно молчалив и задумчив.

– Ну, спасибочки, я, пожалуй, пойду, – сказала Дэги и встала из-за стола. До совершеннолетия она жила в доме дяди, а когда начала работать, перебралась в домик прадеда, которому, как говорили родичи, было более ста лет. Тлен времени почему-то обходил его стены.

– Вы меня проводите?

Вопрос, обращённый к Алесю, так ошарашил его, что на десяток секунд лишил дара речи. Он озадаченно поглядел на Степана. Тот, ухмыльнувшись, согласно кивнул головой.

– Конечно, конечно, – заспешил Алесь. Вскочил, опрокинув стул. Пламя свечи затрепетало. По стенам запрыгали бледные тени от приборов, стоящих на столе. С замиранием сердца Алесь пошёл следом за Дэги.

Небо закрывали плотные облака. Только кое-где в прогалинах блестели неяркие звёзды.

Неожиданно под ними крикнули в перелётной усталости гуси. Дохнуло щемящей тревогой.

– Неужели гуси? – Алесь поднял к небу лицо. – Осенний перелёт летом?

– Чему удивляться? У птиц и зверей тоже перепутаница случается, – Дэги посмотрела в небо и добавила, – всё как у людей.

Уличная дорога была неровной, колдобежной. И как Алесь ни старался держаться на расстоянии, нет-нет да сталкивался своим плечом с плечиком девушки. Она бесцеремонно взяла Алеся под руку. Упоительный ток возбуждения пробежал по всему его телу. «Ну вот, – подумал он, – уже шестой десяток разменял, прошёл огни, воды и медные трубы, а чувствую себя как безусый пацан. Даже не знаю, о чём говорить».

Дэги словно угадала его мысли.

– Давайте помолчим, – она скользнула рукой к ладони Алеся и легонько сжала её. Алесь ответил.

– У нас с вами ещё будет время для разговора. Наговоримся.

– Это когда же? – хрипло выдавил из себя Алесь.

– А вы можете, скажем, в июле уйти в отпуск?

– Думаю, за свой счёт смогу.

– Тогда я подготовлюсь и сообщу вам через дядю Стёпу. Вы приедете сюда, и я повожу вас по тайге. У нас здесь есть одно такое замечательное место, какого, наверное, больше нет на всей земле!

Село Осикта располагалось на берегу реки Олдокит в три километровые улицы. В конце одной из них, упирающейся в тайгу, находился домик Дэги. Шли они неторопко и тихо, не потревожив сторожкий сон ни одной собаки. И никто не встретился им на пути.

Прощаясь, Алесь неловко привлёк к себе девушку, намереваясь поцеловать. Она мягко отстранилась. Алесь послушал её удаляющиеся шаги и двинулся обратно. В голове жарко звенело. Приятная истома заполняла всё тело: «Неужели это со мной?» Но он не терял чувства реальности, тренированного годами тревожной напряжённой жизни. Спиной он чувствовал чьё-то внимание на себе. Оглядывался, но в непроглядной тьме – облака полностью захлобучили небо – никого не увидел. О чьей-то тайной слежке сказал Степану.

– Ты прав, – подтвердил тот, – спецназовский нюх тебя ещё не подводит! Губернаторские ищейки бытуют и в нашей тьмутаракани: интересуются Дэги. Но не волнуйся: вряд ли ты их заинтересовал!

Спал Алесь плохо. Ранним утром уже был в районной гостинице, но почти до половины дня ждал, когда проснётся после загульной ночи кандидат в депутаты областной думы Бахчинян.