Буркачан

Салиподу и его окружению не было необходимости для стяжаний привлекать Гекчанова. Они обходились другими людьми, закосневшими на браконьерстве ещё с советских времён. Они скрытно промышляли в тайге, не обращаясь за помощью к главе районной администрации, и снабжали областную власть всем необходимым через голову Гекчанова: свежая оленина, лосина, рыба, меха соболя, колонка, ондатры, медвежьи шкуры; оленьи рога и кумаланы для внутренних украшений особняков, панты для производства ценного лекарства, воздымающего мужскую силу, поступали в Лесогорск бесперебойно. Гекчанов знал об этом. В меру возможности ловил преступников. На них заводились уголовные дела, но рассыпались ещё на стадии следственной работы, а если и доходили до суда, то таяли там, как лёд по весне на зловонном болоте.

Алесь и Дэги тронулись в путь.

Некоторое время они шли по хорошо утоптанной ногами охотников тропе. Потом свернули к ручью, который неслышно бежал у подножья горы, прячась в корнях деревьев. Алесь давно не был в летней тайге. Его поразила удивительно торжественная тишина. Солнце уже поднялось над вершинами деревьев, но ни один птичий голос не приветствовал рождение нового дня. Он спросил об этом Дэги.

– Тайга – не райский сад, – весело ответила она, – суровые условия жизни приучают к затаиванию. Птиц можно услышать только весной, когда они ищут друг друга, чтобы создать семейные пары. Сейчас они выкармливают птенцов: им не до песен! Да и зачем привлекать внимание хищников к своему гнезду?

– Так и зверушек никаких не видно!

– Это ты не видишь, а нас видят. Стоит нам затаиться, как зверям, и тебе откроется мир, полный движения и борьбы.

Потом, когда они расположились у ручья, чтобы отдохнуть и перекусить, Алесь убедился в справедливости её слов.

Алесь блаженствовал в тени под черёмухой, а Дэги оглядывала в бинокль крутой склон горы, который они миновали минут двадцать назад.

– Взгляни-ка туда, – она передала Алесю бинокль. В окулярах показались трое парней с вещмешками за спинами и ружьями за плечами. Тропа была узкой, и они шли в затылок друг другу. Клацнул затвор карабина Дэги. Парни приближались к высокому сухому дереву. За ним начинался спуск с горы. Два выстрела прогремели один за другим. С вершины дерева посыпались мелкие сучья. Парни остановились, потом, как по команде, повернулись и почти бегом бросились назад.

– Видишь, карабинчик-то пригодился, – засмеялась Дэги. – Я знала, что они пойдут за нами с тобой. Губернаторские овчарки, за каждым шагом моим следят! Но теперь всё. Они поняли, что мы их раскрыли. Отстанут. Кому хочется схлопотать пулю в лоб?

– Ты бы стала в них стрелять?

– Да нет, конечно! Пугаю только. Но они-то не знают моих намерений.

Через час Дэги и Алесь вышли к реке. Алесь разрубил маленьким походным топориком на четыре части найденную на берегу сушину, связал плотик. На него они погрузили носильные вещи и верхнюю одежду. Держась за края, переплыли на другую сторону реки. Вода была терпимо холодной, они хорошо освежились и сразу же двинулись в путь. Дэги хорошо ориентировалась в тайге, шла впереди Алеся уверенно, по каким-то только ей ведомым знакам. На закате солнца путники вышли к искомому месту.

Ночь они провели на закраине болота. Два раза Алесь просыпался от подземных толчков. В непроницаемой мгле слышались чавкающие звуки, вспыхивали бродячие огоньки.

На восходе солнца его разбудила Дэги. Уже горел костёр. Над огнём висел чайник.

– Ты беспокойно спал. Снилось что-то плохое?

– Я ничего не видел во сне.

– Так не бывает! Ты просто забыл. Душа человека находится в вечном движении, даже когда он спит, душа бодрствует. Она всё видит и всё воспринимает как птица в полёте.

– Зачем ей это?

– Как зачем? Она определяет твой жизненный путь. Сны подсказывают будущее. Если они сбываются, значит кто-то руководит тобою свыше.

– А если снятся кошмары?

– Значит, у тебя расстроены нервы, в теле нездоровый дух. Такие сны отравляют жизнь. От них надо избавляться, чтобы не повторялись.

– Разве это возможно?

– Нет ничего невозможного! Опусти руки в текучую воду – в ручей, реку, под дождь или под водопроводный кран – и скажи: «Куда вода, туда и сон».

– А если рядом нет воды?

– Тогда надо говорить в пустое пространство: в открытое окно, в дымовое отверстие, в какую-нибудь вертикальную трубу.

– А если…

– Хватит, дорогой мой, – Дэги шлёпнула Алеся ладошкой по затылку, – не превращай серьёзное дело в забаву.

– Я тоже серьёзно, Дэги. Честно! Вот если я увижу приятный сон и мне захочется увидеть его снова или просто побывать во сне в каком-нибудь месте?

– Я же говорила: нет ничего невозможного, – Дэги нарезала лапшой кусок вяленой оленины. – Но к этому надо готовиться.

Закипел чайник. Она сняла его с костра, бросила заварку.

– Не меньше недели голодать, три раза в день обмывать всё тело, делать гимнастику, обращаться к духам, утром и вечером, спать на полу голым, не укрываясь. Перед сном положить под шею валик из мокрого полотенца и несколько раз прокрутить в мыслях картинку, которую хочешь увидеть во сне.

– Ну-у-у, это не для меня, – Алесь разлил чай в пластмассовые кружки. – Слишком сложно: терпения не хватит!

Завтрак был лёгким. Тяжёлый желудок – лишняя трата сил.

– Идти нам придётся не менее трёх часов, – предупредила Дэги. – Молча. Подчёркиваю: ни словечка!

– Почему?

– Болото не терпит человека. Бессловесными мы сойдём за зверей.

– Понятно, господин командор! Буду нем как рыба.

– Рыбы тоже разговаривают.

– Тогда как камень.

– Запомни: в природе нет ничего, что не имело бы языка! И камни вопиют… Ну, вперёд!

При этих словах сердце Алеся на мгновенье стоскнуло и разнобойно заколотилось где-то у самого горла. Но прежде чем сделать первый шаг, Дэги опустилась на колени, молитвенно простёрла в пространство руки:

– О всесильный Кали, владыка гор, лесов, озёр и рек, всех сущих обитателей тайги и вод! Со смирением и миром идём мы к сердцу твоему – Буркачану. Прими нас, как детей твоих, укажи путь верный во владеньях твоих!

В глубине болота, в тёмной до дрожи утробе его что-то бухнуло, забурлило. Водная поверхность взялась рябью. Затем появились мелкие фиолетовые пузырьки. Они лопались, превращаясь в ломаную полосу синего тумана.

– Эта дымка, – указала Дэги, – показывает направление нашему движению.

Она подтянула до самого паха болотные сапоги, поудобнее пристроила на спине рюкзак. Пробно потыкав впереди себя слегой, уверенно шагнула в мягкую жижу. Алесь последовал за нею.

Помимо вековечных кочек с сухой колючей травой и зелено-бурой бархатной шубой мховника, на болоте кустился низкорослый ерник, ершились островками хвойники, кое-где тянулись к небу осины и берёзы. Но все деревья были какие-то гнутые, увечные, с тонкими стволами, и росли, словно самих себя стеснялись, извинительным шелестом листвы напоминая пришельцам о горьком своём предназначении не только украшать, но и держать корнями почву и воду этого гиблого, но зачем-то нужного миру тайги места. По крайней мере, Алесь и Дэги останавливались возле таких деревьев передохнуть, благодарно прижимались к ним спинами или грудью в известном состоянии: ни присесть, ни хлеба поесть. Пили брусничную воду из фляжек.

Незримая тропа, указываемая полосочкой синего тумана, имела надёжную основу. Алесь чувствовал под ногами то каменистую плиту, то узловатые свивы корней, но чаще всего – плотную массу мха, упружисто проседающую под тяжестью тела.

На некоторых участках пути им приходилось брести в мутной, отливающей мазутной синевой воде, чуть не до самого пояса. Зоркие глаза Дэги безошибочно углядывали в ней приметы, позволяющие держаться верного направления. Иногда она останавливалась, спрашивала Алеся глазами: «Ну, как ты?» «Нормально», – отвечали его глаза.