СССР

Случайных запутавшихся людей там нет: я на своём примере убедился, как бандиты проверяют новичков. Кузнецов собрал у себя мерзавцев, на которых пробы ставить негде.

Эти гады редко бывают храбрецами и предпочитают плен героической смерти, однако паника есть паника, кто-то от ужаса откроет огонь, чоновцы устроят ответку и тогда…

Начнётся бой, скоротечный и кровавый, наши положат всех, до кого дотянутся.

Пуля, она, как известно, дура, ей всё равно, кто свой, кто чужой. И расклад вырисовывается невесёлый: чоновцы меня не знают, окажусь на линии огня — пристрелят без мук совести.

Ни рядовые бойцы, ни их командиры не могут знать, что среди бандитов есть агент уголовного розыска. Иначе операция была бы провалена в первые часы.

Страшно? Глупый вопрос — конечно страшно, я ведь не отбитый на голову и ничто человеческое мне не чуждо.

Страх — естественная реакция на опасность, его не надо стыдиться. Да, волосы дыбом, а голову обдаёт жаром, словно сунулся в топку, на душе кошки скребут и возникает дурацкое желание нестись куда-то, сломя голову.

Да, я это проходил, да, у меня случались такие порывы. И, тем не менее, я стискивал зубы и сжимал кулаки, стараясь контролировать разум.

Стоит немного поддаться и всё, ты проиграл.

А я ненавижу проигрывать.

Досадно угодить под пулю своих. Ой, как досадно. Хуже не придумаешь.

Однако дело, ради которого всё затевалось, стоило жертв. Придёт конец банде, спокойно вздохнёт пол Москвы.

А дальше надо пройтись по всей цепочке, выявить и взять всех, кто кормился с рук Кузнецова, кто снабжал его информацией, оружием, одеждой, давал пищу и кров, делал фальшивые документы.

Чует моё сердце: цепочка будет длинной.

Не часто приходится иметь дело с размахом такого масштаба. В этой преступной схеме замешаны и гражданские и военные. Вдобавок Алтын проговорился, что у банды есть свои информаторы среди сотрудников МУУР, а это уже ни в какие ворота не лезет.

Вытащить на белый свет всю эту кодлу, тряхнуть как следует… Такое вскроется, такие вещи всплывут...

И как же хочется принять в этом участие!

Но для этого мало выжить, необходимо остаться целым и невредимым. А уж как Настю не хочется огорчать... Она, конечно, не в курсе моих приключений, только я не раз убеждался, что женское сердце — штука вещая, не знает, но чувствует.

— Внимание, граждане бандиты! — зарокотал Трепалов.

Голос у начальника был громкий, никакого рупора и мегафона не нужно.

— Предлагаю добровольно сдаться, иначе будет открыт огонь на поражение! — продолжил он.

Кузнец нервно ругнулся. Он не был дураком, дурак такую организацию не выстроит. Главарь в числе первых сообразил, что всё пошло прахом: налёт провалился, милиция каким-то образом узнала обо всём и устроила засаду. Банда в полном составе угодила в тщательно спланированную ловушку и нет никакой возможности вырваться из кольца.

Пулемётной очереди хватит, чтобы порвать в клочья самых рьяных и остудить пыл у остальных.

Глядя на него, я словно читал его мысли, понимая, что он сейчас думает, какие расклады всплывают у него в голове.

Вступить в бой — гарантированная смерть. Банду причешут за пару минут.

Сдаться? Но тогда впереди суровый приговор. Хотя… Есть маленький, но всё-таки шанс избежать высшей меры социалистической справедливости — зелёнки на лбу.

Тюрьма всяко лучше могилы, там, как известно, тоже люди.

А ещё советская власть регулярно балует уголовный мир очередными амнистиями, что порой сводит на нет нашу оперскую работу. Обидно сажать гада за решётку, а через год-другой снова видеть его на улицах, выпущенного на свободу с «чистой» совестью. Ну не понимаю я иногда этой «травоядности» правительства и ненужного гуманизма ко всяким уродам!

Не пришло ещё понимание, как нужно бороться с криминалом, жива ещё вера в то, что горбатого можно исправить гуманным поступком.

Кузнецов решился.

— Ладно, комса, ваша взяла! Сдаёмся, только палить не надо!

Он повернулся к нам.

— Слышали?

Ответом стал нестройный шум.

— Сдаёмся, — сквозь зубы процедил главарь. — Кто хочет сдохнуть — подыхайте без меня.

Меня снова пробила нервная дрожь. Неужели всё? Только бы поскорей…

Хлопнул выстрел, к счастью, одинокий. Я рефлекторно дёрнулся, увидел оседающего на землю Аристарх Михайлович. Из его руки выпал револьвер с дымящимся стволом.

Стреляли, к счастью не в него, просто этот демон самоликвидировался. У моего «интеллигентного» знакомого не выдержали нервы, и Аристарх Михайлович застрелился.

— Дурак, — мрачно прокомментировал Кузнецов.

Других любителей самому себе пустить пулю в лоб не нашлось.

Дело стало на поток. Подчиняясь командам Трепалова, бандиты покорно побросали оружие и дружно подняли руки.

Мне демонстрировать принадлежность к органам было рановато, я включился во всеобщий «флешмоб», делал то же, что и остальные: выкинул мосинку, задрал лапки и изобразил на морде лица, что просто мечтаю поскорее оказаться на арестантской шконке и дождаться макарон на обед.

Мелькнула неглупая мысль: что если коллеги захотят продолжить игру и оставят меня в качестве агента под прикрытием? Для бандитов я как был свой, так им и остался, со мной они будут куда откровеннее, чем со следаком на допросах, можно выудить любопытную информацию.

На месте Трепалова, пожалуй, я бы так и поступил.

Не стоило так задумываться в этих обстоятельствах, расплата за медлительность не заставила себя ждать: мне тут же прилетело прикладом по хребту. Не сильно, но чувствительно.

— Чего замер, сволочь! А ну, топай! — грозно велел парнишка лет восемнадцати в мешковатой шинели.

— Понял, командир. Больше не повторится, — кивнул я и под его конвоем отправился к месту «упаковки».

Затрофенный грузовик пригодился как нельзя кстати, арестованных бандитов сажали в его кузов.

— А ну, погодь! — Лёня Бахматов вырос как гриб из-под земли и оттеснил мальчишку-чоновца.

— Товарищ, вы что себе позволяете?! — вскипел боец.

Леонид отмахнулся.

— Всё нормально, боец. Не кипятись. Этого беру под мою ответственность. Если что, моя фамилия Бахматов. Можешь ссылаться на меня.

Чоновец вздохнул.

— Есть, товарищ Бахматов. Разрешите идти?

— Иди.

Я пока не знал, как себя вести в отношении Лёни, поэтому просто топтался на месте без всякого энтузиазма.

— Давай в сторонку отойдём от чужих глаз, — тихо произнёс он.

Он отвёл меня к какому-то сараю, из которого доносилось куриное кудахтанье.

Бахматов сиял, как надраенный самовар.

— Ну, Жора! Ну ты даёшь! — воскликнул он, обнимаясь. — Такое дело сделал! Такого матёрого зверя взял!

— Это не я, это вы его взяли, — ответил я.

— Да ладно тебе скромничать, Быстро! Без тебя мы за ним ещё год гонялись бы, а то и больше!

— Хорош хвалить, а то загоржусь! — засмеялся я и сразу перешёл на деловой лад:

— Мне бы с Максимычем свидеться, доложить что и как. Я в записке не всё мог написать.

— Соскучился? Будет тебе начальство, но чуть попозже, — заверил Лёна.

А затем добавил:

— Знал бы ты, Жора, как Максимыч по тебе переживал! Да и парни тоже извелись… Места себе не находили! А с докладом успеешь ещё. Сейчас бы принять всех гадов, а потом и разбираться начнём. Да, кстати, твоя Настя забегала, спрашивала нет ли от тебя новостей.

— И что вы ей сказали?

— Сказали, что всё в порядке, и ты скоро вернёшься домой.

— Спасибо!

— Не за что. Хорошая у тебя жена, Жора, очень за тебя переживает.

— Самая лучшая, — подтвердил я.

Мы ещё долго проторчали с Бахматовым возле этого сарая, и у меня началось складываться впечатление, что Леонид нарочно тянет время.

Я собрался прямиком спросить его об этом, как вдруг он взбодрился и заявил:

— Ну всё, пора на службу.

Эх, вроде не так давно я был на Петровке, но, почему-то, когда зашёл внутрь, возникло такое чувство, словно отсутствовал целый год. Всё казалось каким-то новым и чужим.